А Убежище стало памятником славному прошлому. Хотя идаволльцы декларировали готовность при новом Закате укрыться там снова, большинство смотрели на эти заявления скептически. Откуда взяться новому Закату, если все Владыки мертвы?..
Да только, как оказалось, не совсем.
Отец и сын шли по направлению к Убежищу, — ровным, строевым шагом, как гвардейцы на параде. Они не заговаривали друг с другом и даже не поворачивали друг к другу головы. Не обращали они внимания и на Лану, — по крайней мере, девушка на это надеялась.
А между тем, чем дальше они продвигались, тем больше увиденное вызывало у нее беспокойство. По мере приближения к Убежищу стражи становилось все больше. Само по себе это можно было объяснить: как-никак, там могли остаться технологии Дозакатных, на которые с удовольствием наложили бы руки адепты что Лефевра, что Ильмадики. Но что-то в атмосфере, что-то в ощущениях навязчиво твердило: все не так просто. Это не была регулярная охрана. Тот, кто ее выставил, ожидал чего-то. Чего-то нехорошего.
И в самое ближайшее время.
А самое главное — этим кем-то был не Герцог. Его происходящее удивляло хоть и меньше, чем Лану… но все-таки удивляло.
— Кто приказал усилить караулы? — спросил он, остановившись у одного из постов охраны.
— Граф Ольстен, милорд, — отчеканил алебардист средних лет, одетый в форменный гвардейский мундир.
— Причина? — коротко уточнил Герцог.
— Покушение на маркиза Амброуса в Миссене, милорд. Опасность повторного нападения, милорд.
— Откуда исходит информация?..
Несомненно, он знал о покушении. Но по какой-то причине явно не хотел, чтобы об этом распространялись.
— Сын графа, Элиас Ольстен, милорд.
— Возвращайтесь к службе.
Все это время Леандр изучающе смотрел на Амброуса. Но что бы он ни искал на лице наследника, он этого не нашел.
Наконец, отец и сын добрались до круглой свинцовой двери, отделявшей Убежище от Послезакатных помещений. Выученным, рефлекторным движением Герцог повернул колесо, открывавшее замок, и полметра металла (в толщину) отъехали в сторону. Несомненно, эта дверь будет лучшей гарантией, что никто не подслушает разговор.
Лана была исключением.
— Садись, — приказал (иначе не скажешь) Леандр, усаживаясь на старое кресло рядом с давно мертвым стеклянным экраном.
Первая комната Убежища, своего рода «прихожая», была вся уставлена старой техникой непонятного назначения. Что-то забрали ученые Университета для своих исследований, но далеко не все. К примеру, осветительные приборы их не интересовали… Впрочем, они все равно не работали: помещение освещали странно сочетающиеся со всей этой техникой керосиновые лампы.
— Благодарю, я постою, — ответил Амброус, складывая руки за спиной.
Лана встала чуть в стороне от него, чтобы быть готовой в случае чего выставить щит между участниками беседы.
— Как знаешь, — ровным голосом сказал Герцог.
— Хватит ходить вокруг да около, отец, — а вот маркиз такой выдержкой явно не обладал, — Ты пытался убить меня.
Леандр Идаволльский смотрел на него. Лана ожидала, что он возмутится такой дерзостью. Начнет все отрицать. А может, если он и вправду безумец, то засмеется или сделает еще что-то… Ну, безумное.
Вместо этого он смотрел. Смотрел тусклым и пустым взглядом очень старого и усталого человека. Смотрел долго, — с минуту, наверное.
А потом произнес всего одно слово:
— Да.
Амброус шумно выдохнул и отвернулся. Кажется, ему противно было смотреть на отца. И его можно было понять.
— Я верил… До последнего я верил, что это не так.
— Нет, не верил, — пожал плечами Леандр.
Это прозвучало безразлично… Но Лана ясно чувствовала таящуюся за этими словами боль.
— Ты прав, — ответил маркиз, — В сердце своем я знал, что это правда. Вся эта никому не нужная оборона никому не нужной Миссены… Вся эта подмога, которая так и не пришла. Все это — чтобы убить меня?!
— Не думай, что это решение далось мне легко, — заметил Герцог.
— А разве нет?! — Амброус уставился на отца, и чародейка увидела в его глазах слезы, — Ну-ка, ответь. Почему тебе это не далось легко?! Ты готов был потерять столь полезный ИНСТРУМЕНТ?!!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Не говори глупостей, Амброус, — поморщился Леандр, — Ты мой сын, и я тебя люблю.
— Хватит лгать, отец! — всплеснул руками маркиз, — ХВАТИТ ЛГАТЬ!!!
Голос мужчины эхом отдавался от стен Убежища. Страшно было видеть, как это вечно спокойный и исполненный достоинства аристократ начинает так орать.
Но вмешаться Лана не смела.
— Ты никогда не любил нас! — продолжал маркиз, но уже чуть спокойнее, — Ни меня, ни маму. Мы были для тебя инструментами, а не людьми.
— Я любил вас, — упрямо повторил Герцог, — Так, как умел.
— Ах, как умел?! — снова начал заводиться Амброус, — Ты заврался, отец! Или, может, ты думал, что мы не знали о твоей иллирийской сучке?!
— Не смей говорить так о ней!
Леандр лишь слегка повысил голос. Но пугало это куда сильнее, чем все крики Амброуса.
— Не говорить?! — возмутился маркиз, — Ты предал нас! Не тогда, когда бросил в ту мясорубку. Не тогда, когда переспал с той пряхой. Не тогда, когда стал выплачивать содержание своему ублюдку. А тогда, когда дал ей кое-что поценнее, чем твое семя или твои деньги. То, чего нам ты дать не мог.
Грозный Герцог Идаволльский, властитель одной из крупнейших держав Полуострова, казался сломленным и поникшим.
— Да, я влюбился в неё, — признал он, — В Ванессу Реммен. Я помню ее имя до сих пор. И твоего брата я узнал сразу, как увидел, хоть он и не подозревает об этом. Это было моей ошибкой, — ошибкой, которую я осознал. И я вернулся. К своей стране… и к вам.
— К своей стране и к нам, — повторил Амброус, — Ты заметил, нет? Мы с мамой всегда были на втором месте. Всегда… На втором…
Он резко замолчал и опустил голову. Маркиз плакал почти беззвучно. Лицо его скрывалось под длинными светлыми волосами, и лишь по вздрагивающим плечам можно было прочитать раздиравшие его эмоции.
Прочитал их и Леандр. Поднявшись с кресла, Герцог подошел ближе к сыну.
— Наверное, я очень плохой отец. Раз оба сына считают меня предателем. Наверное… Наверное, это были величайшие мои ошибки. И с Килианом… И с тобой.
В тот момент Лана даже не обратила внимания на разгадку вопроса, которым она задавалась с памятного разговора в Гмундне. Все ее внимание было сосредоточено на этой семейной сцене. На вскрытии старых ран души, давно уже гнивших и отравлявших обоих изнутри.
— Именно я подтолкнул тебя в ее руки, — продолжал Герцог, — Своей холодностью. Своим небрежением. А когда пришла пора пожинать плоды своих ошибок… Я испугался. Испугался и совершил последнюю ошибку, которая едва не стала фатальной. Я попытался разрубить узел… Который нельзя было разрубать. Хорошо, что у меня ничего не получилось.
И тогда он сделал то, что меньше всего вязалось с его обычным образом. Хладнокровный Герцог Идаволльский раскрыл свои объятия.
— Прости меня, сын. Прости меня за все.
Амброус пораженно уставился на него. Видно было, что такого не ожидал даже он. Впрочем, нашелся маркиз быстро.
— И ты прости меня… отец.
Шагнув навстречу отцу, маркиз порывисто обнял его. Казалось, он хочет в один момент получить все то душевное тепло, что недополучил на протяжении двадцати с лишним лет…
На пол Убежища просыпались крупицы серебристого порошка. Иоланта опознала в нем иридиевую пыль за мгновение до того, как понять, что это значит.
— …и прощай.
И в этот момент тело Герцога пронзили разряды молний.
Разряды, срывавшиеся с пальцев его сына.
Старик трясся и содрогался, но не мог даже закричать: челюсти свело судорогой. От его одежды пошел едкий дым, отвратительно запахло паленой плотью. Это продолжалось считанные секунды, после чего властитель Идаволла осел на пол. Амброус отпустил его.
— Ты не смог дать мне того, в чем я нуждался, — сообщил он уже мертвому отцу, — А вот Ильмадика смогла.
