– Думаю, тебе пора идти, Попрыгунчик Джим, – сказал он ему. – За ним приедет телега, и если они увидят тебя, то заберут с собой.
Джиму было все равно. Ему даже казалось, что он не против вернуться в работный дом. Снова увидит Джозефа, да и Кончика тоже. Его жизнь будет упорядоченной и размеренной, будет еда вовремя, сон вовремя. Не нужно будет ни от кого бегать, прятаться, воровать еду. Но тут он вспомнил, как выли сумасшедшие, как сбегавших мальчиков сажали в клетку, как дети плакали по ночам, вспомнил длинные темные коридоры, в которых гулко звучит эхо, звук ключей, поворачивающихся в замке… Креветка предпочел умереть, нежели вернуться туда. Так же поступит и он.
Сэмюэль ушел, чтобы кричать на углах улиц о том, что уже шесть часов. Джим последний раз оглядел лачугу с горящими свечами, бросил взгляд на фигуру, завернутую в мешок. Вынул из карманов ботинки. Они были изорваны в клочья.
– Прощай, братишка, – сказал он.
Джим положил ботинки рядом с мешком и украдкой выскользнул наружу. Он понятия не имел, куда идти. Мальчик понимал, что не сможет больше жить в ящиках без Креветки. Он, дрожа, стоял в дверном проеме магазина, пока не увидел приближающегося полицейского, а затем быстро перебежал через дорогу. Было легко прятаться в темноте между фонарями, но он не мог оставаться здесь всю ночь. Было слишком холодно, чтобы стоять на месте, и слишком грязно, чтобы присесть. Впервые он задумался о том, где живут остальные уличные мальчишки. Вспомнил, что сказал один из мальчиков:
– У него не было сил залезть вместе с нами, поэтому мы принесли его сюда.
Залезть? Джим задумался. Залезть куда?
Он вернулся к ящикам, обходя рыночные ларьки. Ничего. Ничего не видно. Однако ему показалось, что он слышит негромкое бормотание, похожее на воробьиный щебет. Звук раздавался где-то у него над головой. Потом раздались звуки небольшой потасовки. Мальчик огляделся по сторонам. Никого не было видно. Он побежал к ограждению рынка, очень медленно взобрался по нему и наконец выбрался на крышу. Осторожно встал, оглядывая разложенный там брезент. Повсюду, куда ни глянь, виднелись груды тряпок, но, когда его глаза привыкли к темноте, он увидел, что это мальчики, устроившиеся здесь на ночлег.
27
Барни
Там было неуютно. Ночью ветер как будто колотил мальчиков хлыстом. Когда начинался дождь, они просыпались, промокшие до нитки. Иногда проходил не один день, прежде чем удавалось высохнуть. Джим обычно лежал съежившись, глядя на звезды и прислушиваясь к дыханию других мальчиков.
«Это не дом», – говорил он сам себе.
Когда наступало утро с его грязными туманами, мальчики скатывались вниз в полной боевой готовности, прежде чем их могла отыскать полиция, и пытались заработать пару пенни, чтобы купить место на ночевку в меблированных комнатах. Ели они что придется, выхватив кусок сыра здесь или корочку от пирога там. Если их ловили, то мальчишки сбегали еще до прихода полицейского, чтобы их не отправили в работный дом. Джим был не настолько быстр, как остальные, из-за своей ноги, а единственная работа, которую он выполнял, были прыжки перед дожидающейся открытия театра публики, и, как бы там ни было, у него получалось заставить некоторых улыбнуться. Остальные мальчики, сбившись в банду, крали, передавая от одного другому шейный платок или кошель настолько быстро, что невозможно было разобраться, что происходит. Джиму они представлялись большой семьей, все члены которой помогали друг другу. Но он не был одним из них. Они предоставляли ему возможность жить самостоятельно.
Однажды, снова проснувшись промокшим до нитки, кашляя и дрожа от холода, он понял, что с него довольно.
«Если ты будешь продолжать в том же духе, Джим, то окажешься там же, где Креветка, – сказал он сам себе. – Должно быть что-то другое, братишка».
Именно в этот момент он вспомнил о Школе оборванцев, которая помещалась в длинном сарае.
«Вот место, где можно согреться, – подумал он. – Да и тот тип, Барни, выглядит нормально. Он не станет бить, это точно».
И он решил попробовать, хотя бы один день. Долго бродил по округе, пока снова не нашел тот сарай. Когда он пришел, у дверей сарая толпились дети, дожидаясь, когда их пустят внутрь. Как оказалось, там была большая комната, пол которой был устлан досками. Стены и стропила были покрашены неярким белым цветом, а на окнах были решетки. В очаге пылал огонь. Джим бочком подобрался к нему. Здесь было около сотни детей. Они сидели за партами, но было много и таких, которые расположились просто на полу.
Джим огляделся по сторонам, прислушиваясь к болтовне детей и к тому, как она стихла, когда учитель поднялся и заговорил с ними мягким мелодичным голосом. Учитель был высоким худощавым мужчиной в очках, с прямыми каштановыми волосами и пушистыми бакенбардами. Джим узнал в нем человека, послушать которого его когда-то приводила Хромая Бетси. Мальчик вспомнил, как накричал на него и как некоторые мальчики стали бросать в него грязью. И вспомнил грустные глаза того мужчины. Он опустил голову, опасаясь, что тот узнает его и вышвырнет на мороз.
Однако вскоре Джим заметил, что дети не боятся учителя. Они не пытались увернуться от него, поскольку не опасались, что он ударит их. Казалось, они были счастливы делать все, что он им скажет, хотя и бормотали себе под нос и хихикали, словно бы не умели сосредоточиться на чем-то долгое время. И учитель не возражал. Время от времени он поглядывал на Джима, но тот всякий раз опускал голову и быстро отводил взгляд.
Когда уроки закончились, мужчина попросил детей встать и помолиться вместе с ним, и Джим снова отвел глаза. Он был единственным из детей, кто остался сидеть, но учитель не рассердился. Они закончили день гимном, который все дети прокричали очень радостно, а затем учитель отпустил их домой.
Джим тихо сидел у огня, надеясь, что его не заметят. Барни закончил расставлять ровно парты, вытер доску и наконец подошел к Джиму. Мальчик сцепил руки и неотрывно смотрел на них, готовый бежать, если мужчина ударит его. Но он не ударил. Вместо этого сел рядом с Джимом и стал греть руки над огнем.
– Мне пора тушить огонь, – мягко произнес он.
Джим не шелохнулся.
– Пойдем, парень, – сказал Барни. – Пора идти домой.
Джим сжимал и разжимал кулаки. От мягкости, звучавшей в голосе этого человека, у него заболело горло.
Мужчина поднялся.
– Пойдем. Лучше сразу идти домой.
Джим напрягся изо всех сил, пытаясь вернуть себе голос.
– Пожалуйста, сэр… Позвольте мне остаться.
– Остаться? – удивился мужчина. – Но я собираюсь потушить огни и запереть дверь. Самое время такому маленькому мальчику, как ты, идти домой и ложиться спать. Зачем ты хочешь остаться?
– Прошу, сэр… – произнес Джим, стараясь глядеть не на мужчину, а на пламя в очаге, от которого перед глазами плыли круги.
– Тебе нужно идти домой, – настаивал Барни. – Твоя мать увидит, что другие мальчики уже вернулись, и будет волноваться.
– У меня нет матери.
– Значит, отец.
– У меня нет отца.
Джим видел, что Барни начинает терять терпение. Казалось, он не поверил ему.
– Ну а друзья? У тебя есть друзья? Где ты живешь?
– У меня нет друзей. И я нигде не живу.
Барни уставился на него. Потом он отошел от огня, затем вернулся и подошел к столу. Сел на свой стул, забарабанил пальцами по столешнице, словно дождь по крыше. Джим задумался, не рассердил ли он этого человека.
– Это правда, сэр, – с тревогой в голосе произнес он. – Я вас не обманываю. – Он сказал это плаксивым голосом, каким обычно говорили со взрослыми другие уличные мальчишки.
– Скажи-ка мне, – наконец произнес учитель, – сколько таких мальчишек, как ты? Которые спят на улице?
– Уйма, – ответил Джим. – Больше, чем я могу сосчитать.
Теперь настал черед Барни смотреть на огонь, как будто в язычках его были какие-то тайны или разгадки великих загадок. Он сидел тихо, словно уснул, и Джим тоже сидел тихо, опасаясь нарушить размышления мужчины. Лишь потрескивали поленья в очаге, да снаружи слабо завывал ветер.
– Что ж, – произнес мужчина, очень медленно, словно подкрадываясь к птице и опасаясь, что она улетит. – Если я дам тебе немного горячего кофе и место для ночлега, ты отведешь меня туда, где есть другие такие мальчики?
Джим покосился на него:
– Вы не расскажете полиции?
– Нет, – ответил Барни. – Я не расскажу полиции.
– Хорошо, – согласился Джим. – Я отведу вас.
Через некоторое время они пришли к высокой стене, окружавшей рынок. Джим остановился, почувствовав страх. Что, если Барни расскажет про них полиции, и всех мальчиков отправят в работный дом? Но если он не покажет их Барни, то не получит горячей еды и убежища, где можно будет спать. Мальчик не знал, что делать. Казалось, Барни понимал, что происходит с Джимом. Он просто стоял и ждал, наблюдая, как Джим глядит то в одну сторону, то в другую, опасаясь, что его увидят в компании взрослого. Он едва не передумал и не убежал, когда мужчина спросил:
