Вопрос "А как же Вероника?" я задавила в зародыше. Сегодня эта сказка моя. Пусть это подло, пусть это непорядочно. Я всегда осуждала тех, кто влезал в чужие отношения, но сейчас я не могу от него отказаться. Я возьму все, что он сможет мне дать. Все.
Это было сложно. Мы вышли из машины не глядя друг на друга. Поднялись в квартиру Глеба и я вдруг поняла, что не смогу. Я не смогу пойти за ним в спальню, которую он делит с Вероникой. Лечь в постель, в которой спала и будет спать Вероника.
— Я поставлю чайник, — хмуро бросила я и прошла мимо Драгоша на кухню.
— Да, — согласился он.
Мы не зажигали свет. На столе исходили паром две чашки, а мы… Мы смотрели в окно. Вечерний город медленно превращался в город ночной. Два человека медленно превращались в чужих людей.
— К черту, Тома, — выдохнул вдруг Глеб и чашки, звеня, полетели на пол.
Я не успела ничего понять, как оказалась в его объятиях. Он сжимал меня крепко, сжимал меня так, как будто я имела значение. Как будто я — это я. Как будто ему важно быть именно со мной.
«Глупости», мелькнула в голове лишняя мысль.
— Даже не вздумай тащить меня в спальню, — хрипло выдохнула я. — Не туда, где ты был с другой.
«Это ты — другая», шепнуло подсознание. «Это ты — лишняя».
«Завтра. Все это — завтра».
Глеб отрывисто кивнул и, склонившись ко мне, обжег мои губы поцелуем. Вдох-выдох и новая порция летучих, злых поцелуев. Он наказывал нас. Наказывал меня, за то, что не смогла отказаться. Наказывал себя, за то что не смог устоять.
Это наша неправильная ночь. Единственная ночь.
Мир на мгновение померк перед глазами и через секунду я осознала себя перекинутой через его плечо.
— Только не в спальню, — простонала я, закусив припухшую губу. — Только не туда.
Он ничего не ответил, только обжег мои ягодицы легким хлопком.
Гостевая. Та самая комната, в которой я ночевала пару дней назад.
Он осторожно поставил меня на пол и вновь привлек к себе. Ближе, теснее. Так плотно, чтобы чувствовать жар чужого тела. Так, будто намертво. Будто навсегда.
Я потерялась в этом жаре, в этом густом мареве чувственного бездумного удовольствия. Растворилась полностью в ощущении сильных любимых рук. Заблудилась где-то между до и после.
Хриплое дыхание, звериный рык и крепкая хватка. И запах его одеколона — бесконечно родной и любимый. И вкус его кожи — неизведанный и манящий. И, господи, мне мало. Мне мало этой неправильной ночи. Мне нужно больше. Он нужен мне. Нужен больше, чем все остальное, что только может быть в этой жизнь.
Но есть вещи, которые мы не можем получить. Потому что эти вещи, бесконечно важные вещи, зависят не от нас и не от наших решений. Есть моменты, которые определяются чужими чувствами. Я не знаю, что толкнуло Глеба на… На это. Ссора с любимой женщиной? Скорее всего. Вероника ведь обвиняла его в измене. Вот он и воплотил ее страхи в жизнь.
А я… Я всего лишь хотела узнать космос на вкус. На цвет и запах. Я просто хотела ощутить, каково это — лечь с любимым. И теперь я это знаю. И с этим знанием мне предстоит жить.
Он уснул. Не могу представить сколько прошло времени. Не засекала. Просто лежала рядом и впитывала, добирала то, что смогу сохранить в памяти. Добирала то, что могу унести с собой. Украсть. Тепло, запах, текстуру кожи. Мягкость и гладкость волос, слабую улыбку и тяжесть руки, переброшенной через плечо. Едва ощутимый мятный аромат дыхания и разгладившуюся складку между бровей. Когда он спит, он будто сбрасывает десяток лет.
Но я больше не могу здесь оставаться. Я не готова к рассвету. Посмотреть ему в глаза, обсудить это неправильную ночь. «Ты же понимаешь», скажет он. «Я понимаю», кивну я. «Забудем», произнесем мы в унисон. Но это — не то. Совсем не то. Я — не забуду. Это со мной навсегда. Мое счастье, мое клеймо, моя метка. Мое проклятье. Моя неправильная ночь.
Быстро собираю вещи, так же быстро и бесшумно собираюсь. Папа будет в ужасе. Он будет кричать о падении нравов. И заварит чай. Слабый чай с мелиссой. А потом предложит стереть мне память. Он может.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Удивительно, но когда папа приезжает, эта травушка появляется вместе с ним. Как будто он привозит ее с собой, хоть и отрицает это.
Прежде чем захлопнуть за собой дверь, я на мгновение замерла. Вдох-выдох, давай, Мари Тома. Пора закрывать.
— Я люблю тебя, — выдохнула я и захлопнула дверь.
Глава 13
Открывая дверь, я молилась, чтобы папа уже спал. Затаив дыхание, я осторожно вошла, прикрыла дверь и щелкнула замком. Фух, вроде не разбудила.
Быстро и бесшумно повесив пальто и скинув сапоги, я проскользнула в душ. И замерла перед зеркалом. С той стороны на меня смотрела совсем другая, непривычная Мари Тома. Безуминка во взгляде, румянец и припухшие от поцелуев губы.
Раздевшись, я тихо чертыхнулась — по всему телу цвели метки. Сейчас лишь слегка розоватые, они обещали к утру налиться цветом. Я могла бы гордиться тем, что мой волк меня пометил. Вот только… Этот волк не был моим.
Приняв душ, я завернулась в халат и выскользнула наружу. Где уже горел ночник.
— Где ты была? — папа, без единого следа сна, смотрел прямо на меня. — Кто тебя привез?
— Такси. Меня привезло такси, — устало ответила я.
Плотнее запахнув халат, я отвела взгляд в сторону и тихо попросила:
— Давай спать?
— У тебя ключицы в странных пятнах.
Папа так выделил тоном «странные пятна», что становилось предельно ясно — ничего странного он не видит.
— Успокой меня и скажи, что ты была не со своим бывшим женихом, — папа занервничал и акцент в его речи усилился.
— Я была со своим начальником.
— Это, — папа запнулся на мгновение, — это моветон, Мари. Или у вас отношения?
— У него есть отношения, — отрезала я. — Но не со мной.
Папа только тяжело вздохнул и сказал:
— Я выйду на балкон, подышу.
— Он застеклен, — нахмурилась я.
А папа раздраженно сказал:
— Это просто повод, Мари. А ты могла бы взять вещи и сходить в ванную комнату переодеться.
Коротко кивнув, я дождалась пока он скроется за балконной дверью и схватила из шкафа белье и пижаму. Пижаму я выбрала самую смешную, ведь нельзя ругать своего ребенка, который одет в розовую одежду?
«Тем более, что ругать меня бессмысленно — я и сама все понимаю», подумала я, когда вновь вышла из ванной.
Папа к тому моменту уже сидел на краю надувного матраса и очень укоризненно смотрел на меня.
— Будешь кричать?
— Разве я когда-нибудь кричал? — поразился Андрэ Тома. — Да и что на тебя кричать, Мари. Ты взрослая девочка и сама должна все понимать. Мама писала мне о твоей больной любви к однокурснику. Она, к слову, была очень обеспокоена тем, что вы начали работать вместе.
— Болезненной, — поправила я папу. — Не больной.
Но он просто пожал плечами и спросил:
— А разве есть разница? В твоем случае, как мне кажется, никакой разницы нет. Ложись. В России есть хорошая пословица — утро вечера светлее.
— Мудренее, — вздохнула я.
— Мудренее, — согласился папа.
Он погасил ночник и лег. А я последовала его примеру.
Вот только сон не шел. И до самого утра я проворочалась с боку на бок. В итоге, когда усталость взяла свое и я провалилась в короткое забытье, зазвонил будильник.
А через пять минут, когда я почти решилась опоздать на работу, позвонила Еська и нездоровым тоном выспавшегося человека сообщила, что моя крошка пежо уже стоит во дворе. А еще вывалила на меня подробности свидания с Володей.
— В общем, — подытожила подруга, — спасибо, что толкнула меня в правильном направлении. Когда твоя матушка приезжает? Я написала для нее картину — собака в персиках.
— Собака в персиках?
— Она любит собак и персики, — логично напомнила мне подруга. — Что у тебя нового? По голосу слышу, что про наш с Володей поход в ресторан мне придется рассказывать еще раз. Но знаешь, смотреть как твой мужчина бьет другому мужчине морду — увлекательно. Я набросала пару скетчей, думаю, получится хорошая картина. А может и серия картин. Так что ты делала ночью? Послушалась моего совета и зажигала с Драгошем?
