тонкой черной веревки, отделяющей меня от лестницы. И статуи Мадонны с младенцем. Одетая в золотые одежды и огромный венец, она, кажется, смотрит прямо мне в душу, и я не могу пошевелиться. Младенец у нее на руках смотрит вверх по лестнице, как сторожевой пес в венце, вдвое превышающем размеры его тела. Возможно, осуждающие выражения их лиц призваны предостеречь таких людей, как я, от нарушения правил.
Я поворачиваюсь и направляюсь по коридору к другой лестнице, которую не охраняют никакие статуи. Ощущая легкий укол вины, ныряю под веревку, но старые деревянные ступеньки подо мной скрипят громче любой сигнализации.
Остановившись на втором этаже, я успеваю заметить прекрасную бархатную кушетку горчичного цвета, на которой вполне можно представить Лестата сидящим и потягивающим из бокала красное вино, смешанное с кровью его последней жертвы. Легкая дрожь пробегает по позвоночнику. Я поворачиваюсь к следующему подъему по лестнице, снова перегороженной веревкой. Мне доводилось читать об этом: якобы основание этой лестницы оборудовано так, чтобы при попытке подняться срабатывала сигнализация. Однако подтверждения этим слухам я так и не нашла, поэтому задерживаю дыхание и проползаю под веревкой.
Сигнализация не включилась, но это не значит, что я не активировала систему безопасности. Или что-то другое.
Ближайший лестничный пролет, как и предыдущие, сделан из полированного, блестящего дерева, но как только я преодолеваю его, покидая второй этаж, лакированное дерево заканчивается. Последний участок лестницы требует ремонта – старые потертые ступени истошно скрипят, пока я поднимаюсь. Замедляю шаги. Закричу ли я в тот момент, когда клыки вопьются в мою кожу? Эта мысль мрачно и требовательно пульсирует в сознании. Некоторые ступени покрывают темные пятна, природу которых я даже не хочу исследовать, и мой желудок переворачивается. Колени дрожат и подгибаются, и я хватаюсь за перила, глубоко вдыхая запах древнего дерева, пыли и чего-то еще более зловещего. Или, возможно, у меня просто разыгралось воображение. Но что, если я не смогу заставить вампиров обратить меня? Что, если они просто высосут всю кровь, и последнее папино воспоминание на этой земле будет о том, как меня жестоко убили? Или, что еще хуже, вампиры смогут скрыть правду о моей смерти, и в память обо мне останется лишь очередной комментарий в блоге, посвященном поискам вампиров.
Ведь никто так и не нашел пропавшего десять лет назад ребенка, в похищении которого обвинили Джеральда, тем самым отправив вампиров обратно в подполье. Никто не знает, плохие вампиры по своей сути или же напоминают людей: так похожи друг на друга, что трудно сказать, плохой перед тобой или хороший, пока он не вырвет твое сердце.
Я паникую, как добыча, которую вот-вот бросят в клетку с хищником и съедят. Нужно стать решительной и бесстрашной, чтобы у меня был шанс.
Я делаю несколько неглубоких вдохов, напоминая себе, кто я такая: девушка, которая рискует. Девушка, которая сделает все, чтобы спасти своего отца.
Поднимаюсь по лестнице и добираюсь до крепкой темной деревянной двери.
Снаружи она заперта на два больших старых черных засова.
Существует лишь одна причина для того, чтобы запирать дверь снаружи: внутри держат что-то или кого-то.
Я дергаю первый засов. Он скрежещет по металлу, но затем поддается. Второй засов следует его примеру. Я хватаюсь за ручку, делаю глубокий вдох и тяну.
Ничего.
Я дергаю сильнее. Дверь заклинило, или она заперта изнутри на два замка, или, возможно, заколочена гвоздями. Я приседаю и начинаю осматривать края в поисках следов освященных гвоздей, удерживающих дверь на месте.
Шарю пальцами под дверным косяком. Это наверняка взбесило бы Генри, если бы у него хватило духу пойти со мной, но что плохого может случиться? Меня укусят? Ледяной воздух по ту сторону двери так резко обдает пальцы, что все тело дрожит, причем не только от холода. Почему на чердаке настолько холодно? Здесь должно быть зверски жарко из-за летней духоты. Разве что на то есть причина.
Я вытаскиваю пальцы и хлопаю ладонью по двери. По ту сторону что-то скребется в ответ.
– Что ты здесь делаешь?
Я подпрыгиваю и поворачиваюсь, прижимаясь спиной к холодной двери. Аномально холодной. Я делаю мысленную пометку и добавляю ее в свой список улик, прежде чем осознать, что передо мной стоит худощавый пожилой мужчина, одетый в выцветшую форму военно-морской службы безопасности. Мужчина стоит на несколько ступенек ниже и, нахмурив кустистые брови, пристально смотрит на меня. Даже не знаю, почему я не услышала, как он подошел.
– Я… я… – Проклинаю себя и свою неспособность лгать.
– Я знаю, что ты делала.
Я сглатываю. Держу пари, он ничего не знает, но не собираюсь объясняться.
– Ты одна из тех помешанных на вампирах провинциалов, которые пытаются проникнуть наверх и сделать какое-нибудь великое открытие.
Ладно, похоже, он знает.
– Мне неприятно тебя огорчать, но здесь не хранится ничего, кроме кучи старых документов. – Мужчина выглядит усталым, как будто ему приходится объяснять это в миллионный раз.
– Тогда почему дверь заперта?
– Девочка, не испытывай судьбу.
Мужчина жестом приглашает меня следовать за ним, затем поворачивается и направляется вниз по лестнице, не дожидаясь моей реакции. Меня так и подмывает развернуться и в последний раз дернуть дверь, но я удерживаюсь. Я не первая, кто пытается это сделать, а значит, все остальные потерпели неудачу до меня или, что еще хуже, не потерпели неудачу, но не дожили до того, чтобы рассказать об этом другим. Возможно, люди здесь не состоят на жалованье у какого-нибудь вампира. Возможно, они на самом деле держат худших из худших взаперти.
Когда срабатывает инстинкт самосохранения, я следую за мужчиной обратно вниз.
Генри разевает рот, когда мы проходим мимо него, но я ничего не говорю. Будет лучше, если я спущусь вниз одна. Кроме того, Генри был слишком труслив, чтобы предпринять какие-то меры с самого начала.
Когда мы выходим из парадной двери, влажный воздух сжимается вокруг меня, как кандалы, и я начинаю паниковать. Мне нельзя под арест, нужно продолжать поиски. Нужно вернуться туда. Даже худшие из худших иногда могут дать то, что вам нужно.
– Садись сюда. – Охранник указывает на каменную скамью в саду. Я присаживаюсь, и ее поверхность обжигает заднюю часть моих бедер.
Охранник отходит и начинает разговаривать с женщиной, у которой мы купили билеты. Она выглядит, мягко говоря, недовольной.
Позади меня со щелчком открывается дверь, но я не поднимаю головы, пока Генри с мрачным видом проходит мимо и останавливается, чтобы поговорить с ними обоими.
Я не слышу, о чем они говорят, но пожилая женщина и охранник
