Троха отдёрнул руку ото лба. Глаза его были слегка безумными. Колян угрюмо подумал, что у приятеля в правом кармане лежит отличный выкидной нож самолётной стали, на заказ деланный, с любовью точенный.
Они медленно брели вдоль полок, заглядывая в проходы. Колян читал названия и решал, безопасно здесь или нет. Пока что безопасно было только в коридоре, по которому они шли.
Хотя, впрочем, уже нет.
В коридоре стояли двое мужчин лет примерно сорока, один высокий, с породистым худым лицом, у второго, крепыша пониже, физиономия была шире и имела отчётливый красноватый оттенок. Одеты оба были в плащи, у худолицего в руках был зонт, а крепыш выпукло и зловеще держал руку в правом кармане.
— Ватсон, — сказал худолицый с до боли знакомыми ливановскими интонациями. — А вот и наши юные друзья, Ватсон.
— Наивны даже для их возраста, — откликнулся крепыш.
— Ну что, милейший, — Коляну понадобилась секунда, чтобы сообразить, что Холмс (а это, конечно, был он) обращается к нему, — что вы думаете делать дальше?
— По законам жанра, он должен либо раскаяться, либо понести заслуженное наказание, — заметил Ватсон.
— Наказание они уже несут, — ответил Холмс. — В основном в виде гематом и железных шариков во лбу. Мне интересно, раскаиваются ли они.
Колян не заметил, когда Троха успел вытащить выкидуху. И не успел схватить его — Троха молча метнулся вперёд, держа нож перед собой. В каждом движении его было безумие отчаяния.
— Это вы зря, милейший, — быстро произнёс Холмс. Ватсон отступил назад, руку из кармана не вынул. Холмс взял зонт двумя руками и встретил Трохин нож прямым блоком. Троха отпрянул и с широкого маха рубанул ножом в четвертину по печени. Холмс изогнулся, завертелся волчком и коротко и сильно врезал зонтом. Троха дернул головой и издал невнятный звук, похожий на кваканье, повалился на бок, держась за голову. Следующий удар выбил нож у него из руки.
Ватсон осуждающе качал головой.
Коляну вдруг показалось, что он понял. Повинуясь внезапному порыву, вынул выкидуху и бросил к ногам Холмса. Поднял руки.
— Всё, — сказал он громко. — Всё, сдаемся.
— За себя говори, — прошипел Троха. Колян наподдал ему ногой и отпнул его нож подальше.
— Ну что ж, Ватсон, — сказал Холмс, оправляя складки на плаще. — Мы не можем на себя брать функции правосудия. Тем более, что преступники — почти дети, и без своих опасных игрушек не представляют опасности более.
Ватсон поднял ножи и спрятал в карман.
— Это пополнит мою коллекцию холодного оружия, — рассеянно заметил великий сыщик. Они уже удалялись в глубину между стеллажами.
Колян и Троха ждали минут пять, если не больше. Затем заглянули за угол, под табличку «А.К.Дойль». На пуфике, у полки, лежали их выкидухи. Целые и невредимые.
— Дебилы, сука, — сказал Троха, пряча свой нож.
Они зашагали быстро, споро. Скоро отдел детской литературы кончился.
— «Кулинария», — прочитал Колян.
— Чё, как думаешь? — спросил Троха. После прокола с компьютерным вирусом он остерегался, видимо, советовать.
— Давай, — сказал Колян. Они свернули и присели на пуфик.
— Ну вроде тихо, ничё, — неуверенно сказал Троха минуту спустя.
Колян ничего не успел сказать — погас свет.
Троха и Колян тут же, не сговариваясь, схватились друг за друга. Что-то изменилось в воздухе — он стал то ли сырым, то ли наоборот, уж очень сухим и теплым.
И этот запах… Коляну он был знаком ну просто до боли.
— Как на кухне пахнет, — сказал Троха затравленно.
И снова Колян не успел ничего ответить.
Сверху открылась крышка. Стало светло.
Они сидели в кастрюле.
В не слишком новой, но чисто вымытой гигантской эмалированной кастрюле.
Сверху полилась вода.
Впрочем, полилась — это слабо сказано. Водный поток сшиб приятелей с ног; Колян, упираясь руками в быстро нагревающуюся стенку, кое-как встал — вода уже была по пояс — и заорал.
— Скидывай! Выкидуху скидывай, Троха!!!
Троха вынырнул секундой позже, мотнул головой — услышал! — вынул нож и швырнул его за стенку кастрюли, как гранату за бруствер. Колян сделал то же самое.
Стенки кастрюли на глазах уменьшились в высоте. Колян схватился за край, подпрыгнул, лег животом, перекинул ноги и спрыгнул вниз в темноту. Летел он недолго, пол ударил в ноги почти сразу. Рядом тяжело и сыро шмякнулся Троха.
Они лежали в коридоре. Троха покрутил головой, затем встал и пошел было к ножам, валявшимся в аккурат под табличкой «Кухни народов мира». Колян схватил его за плечо.
Троха обернулся. Колян молча покачал головой.
Троха так же молча кивнул в ответ, и они пошли дальше по коридору. Уже слабо представляя, что они ищут, зачем они идут и куда.
Через некоторое время Колян, заглянув в очередной проход между стеллажами, увидел дверь. Самую нормальную обычную открытую дверь какой-то каморки.
В каморке спала давешняя библиотекарша.
Троха с секунду озадаченно смотрел на девушку, и Колян понял, что тот тоже вспоминает, где он её видел.
Затем вспомнил.
* * *
Люся проснулась как от удара.
Дверь в каморку была распахнута настежь, и по коридору к ней быстро и страшно шагали двое грабителей, оба мокрые как утопленники. У высокого над ухом определенно зрела основательная шишка, но маленький побивал его одной левой: всё лицо в крови, правое ухо рассечено и железный шарик во лбу.
Люся не успела даже закричать.
— Стоять, — негромко, но очень внушительно сказал кто-то.
Троха и Колян застыли на пороге. За их спинами встал человек в униформе.
— Менты, — сказал Троха, и торопливо глянул на Коляна: не заметил ли тот облегчения в его голосе. Колян сделал вид, что не заметил.
Ментов было всего двое, скорее всего УВОшники, решил Колян — но без автоматов и одеты во что попало. Люсю успокаивали отдельно, а Троху с Коляном вывели и посадили в коробан. Троха тут же принялся канючить обычную свою историю про маму, которой нужны деньги на операцию. Его маме действительно требовалась операция, но это было очень давно, Троха даже не помнил её лица. На него не обращали внимания. УАЗик тронулся, судя по всему, в сторону Советского отдела.
Колян, вцепившись в решетку, смотрел на людей, сидевших в машине. Рядом с водителем сидел, видимо, какой-то большой чин в серо-синем кителе и зеленой фуражке. Особист какой-нибудь или прокурорский, наверное, припахал патруль подвезти до дома после работы.
Двое на заднем сиденье сидели тихо. Колян смотрел на них, и у него вызревало странное ощущение.
Наконец он понял.
Слишком добрые глаза.
Слишком мужественные профили.
Слишком хорошо сложены.
Таких людей не бывает, даже в милиции.
— Колян, — сказал вдруг Троха, — а ты же вроде запирал главную дверь или чё?
Забормотала рация. Человек в зелёной фуражке наклонился вперёд и сказал:
— Пронин слушает.
За окнами уазика мелькали стеллажи с книгами.
* * *
Люся проснулась от грохота. В окна лился утренний солнечный свет, на часах в каморке была половина десятого, а за дверным стеклом, прямо перед её носом, стояла замдиректора Татьяна Алексеевна и завхоз Павел Маркович; последний злобно стучал одной рукой по стеклу, а второй — себе по голове, намекая, видимо, Люсе на что-то.
Генотип
— Нет, это не мой сын! — воскликнул Волемир Пинтусевич.
Он со строгим недоумением посмотрел на стоящего перед ним мальчика в сером костюме и продолжил:
— Мы, Пинтусевичи, потомственные клоуны. А ты?
— Ты предвзято к нему относишься, — сказала жена. — Он у нас нормальный мальчик.
— Эльвира! — сказал Пинтусевич. — Ты просила поговорить с сыном. Я делаю это. Более того. Я воспитываю сына! Я разговариваю с ним как мужчина с мужчиной! Почему ты вмешиваешься?
Жена ушла на кухню. Может, варить ужин, а может и обдумывать ответ.
— Э-э-э… — сказал Пинтусевич. — Ах да! Иван! На кого ты похож?
— Люди говорят, на маму, — уныло ответил младший Пинтусевич.
— Вот именно! — сказал Волемир Мефодиевич, воровато оглянувшись. — О, как ты прав! Именно! И не смей мне дерзить! Ты смотрел на себя в зеркало? Ну какой из тебя клоун? С этим твоим маминым вечно постным выражением лица? Неужели весь род Пинтусевичей не оставил в твоей душе ничего? Твой прадед был клоуном, твой дед был клоуном, твой отец — клоун! Я тебя спрашиваю! Что ты молчишь?
— Оставил, — все также уныло сказал Иван.
— Что?! — спросил Волемир Мефодиевич, помолчав.
— След, — коротко ответил Иван.
— Какой след? О чем ты говоришь? Да одно то, как ты держишь эту чертову скрипку способно довести интеллигентного человека, — в этом месте Волемир Мефодиевич непроизвольно приосанился, — до…
