Сатана задумчиво пошевелил бровями, как бы прикидывая что-то в уме.
— Ну, в общем, да, — сказал он, — приемлемо. Конечно, чтобы никто не пострадал — так не получится, но! — он предупреждающе выставил ладонь, — все пострадавшие будут виноваты полностью сами. И даже вам самой не в чем будет себя упрекнуть. Так пойдет?
— Пойдет, — сказала женщина, помедлив. — Теперь вы.
— Нуууу, — протянул Сатана, — я думаю, что шесть книг меня устроят.
— Семь, — сказала женщина.
Сатана рассмеялся.
— Хорошо. Пусть будет семь.
— А если их не будут читать?
— А кто вам сказал, что их должны читать? — Кэт открыла рот, но ничего не сказала. — Это же обычные сказки. Любая мать придумает сотню таких и даже лучше.
Женщина молчала.
— Вы пишете семь книг. О чем угодно. Как угодно. Когда угодно — в разумных пределах, разумеется, то есть не стоит тянуть до старости. Взамен вы становитесь самой богатой женщиной в мире. Скажем, после того, как напишете третью книгу.
Кэт смотрела прямо в глаза Князя Тьмы.
— Что нужно подписать?
Сатана потирал переносицу и, казалось, не слышал её.
— Люди, — говорил он задумчиво, — настолько трусливы, что не верят даже себе. Пошло, банально, но факт. Наутро вы сочтёте нашу беседу плодом воображения. Завтра — постараетесь её забыть. Послезавтра — забудете окончательно.
Голос Сатаны стал холодным.
— Поэтому сделаем так, — сказал он. — Завтра утром у своего изголовья вы найдете вот этот договор. Там написано в точности то же самое, о чем мы говорили только что. Я его уже подписал. Договор вступит в силу, как только впишете своё имя вы.
— Хорошо, — её голос был твёрд.
— Вы смелая женщина, — сказал Сатана, улыбаясь. — Уверен, у нас с вами все получится.
* * *
— Кэтти! Кэтти! Проснись! Проснись же!
Кэт почувствовала, как ее крепко тормошат, причем за то место, хвататься за которое безнаказанно может только женщина, и только очень близкая. Она продрала глаза.
— А?
Лицо Джо, ее коллеги и подруги, было встревоженным.
— Кэтти, господи, как же ты меня напугала! Что за рисунки на полу? Что за перья? Это что — кровь? Ты что — вызывала Сатану?
Кэтти вздрогнула.
— …духов, привидения, друидов? — Джо успокаивалась и становилась язвительной.
— Как ты… сюда попала?
— Через пентаграмму, — ответила Джо. — Возникла, понимаешь, вместо духов и привидений прямохонько в центре, потом пошла и отперла дверь, чтоб ты не заподозрила чего.
Кэтти уже ходила по комнате. Заглянула под кровать.
— Потеряла что? — сердито спросила Джо. — Например…
Кэтти застыла на мгновение.
— …например, план урока, который, кстати, начинается через двадцать минут, а?
— Тут была… — Кэтти глядела на подругу, — тут была бумага. Договор.
Джо странно посмотрела на неё.
— Договор с Сатаной?
— Да, — сказала Кэтти. Ее глаза расширились, она неотрывно смотрела на Джо.
Та встала с кресла.
— Хорошо, уговорила. Так уж и быть. Если ты так настаиваешь.
— В смысле? — медленно произнесла Кэтти. В её тоне произошла неуловимая и оттого еще более зловещая перемена. Джо терпеливо улыбнулась.
— Так и быть, я скажу Филдингу, что тебя сегодня не будет. Наплету что-нибудь, — и пошла к двери. — И пригляжу за классом.
Остановилась, обернулась.
— Но имей в виду, Кэтти, это — в последний раз. Я серьёзно.
Человек, который умел летать
Да, вот так просто. Умел и всё. И ничего ты тут не попишешь — завидовал я ему жесточайшей ненавистью пополам с горечью. И продолжаю завидовать. Глуповат он был, сероват, нехлёсток, не ярок, не достоин, как я считал. И продолжаю считать.
* * *
Когда он родился, он уже умел летать (левитировать, как мне постоянно подсказывают), но не знал об этом; впрочем, летать это ему не мешало. Главная фотография тех лет изображает ревущего младенца на пути (так все думают) от края довольно высокой, девичьей, как говорится, кровати к полу. В кадр также попало лицо мамы с довольно-таки охренелым выражением лица. Предельно простая удачная фотография: сверзился младенец, а папа сфотал. Точнее наоборот, папа фотал, не углядел, младенец и сверзился. Разве можно что доверить этим мужикам.
Он, конечно, и вправду сверзился, но до пола не долетел. Остановился в сантиметрах тридцати и повис, ревя и поводя ручонками-ножонками. Мать, кинувшаяся ловить, а скорее уже утешать и всячески нянькать, рухнула на колени, протянула руки, да так и остановилась. Ребенок висел в воздухе без всякой посторонней помощи и орал. Зашел отец.
Встал.
Постоял. Ребёнок орал по-прежнему.
Отец наклонился, оглядел его со всех сторон и попятился — за фотоаппаратом. Он работал журналистом в местной газете и привык уже не верить не только своим глазам. Времена были такие, говорят.
Когда он принес фото в газету и попытался рассказать, его подняли на смех. А потом он и сам предпочитал помалкивать. Говорят же, времена были такие: теплая и дружественная психбольница по-прежнему ждала всех инакотрусящих.
* * *
Видимо, в детском саду и до четвертого класса он не сильно летал. Так, планировал. Попрыгивал. А в четвертом классе нас посадили за одну парту. Я тогда был вполне себе таким молчуном и неудивлякой по причине начитанности. На третий день он мне сообщил:
— А я летать умею.
— Ага, — сказал я. — На самолете.
— Нет, — сказал он. — По правде. Как птица.
Я счел его враньё настолько неумелым, что даже не стал возражать. Это его раззадорило.
— Не веришь?
— Не-а, — сказал я, тщательно изрисовывая подвернувшийся листочек.
— На че спорим?
— На «Тату». — Это не группа. И не клеймо. Это была такая жвачка. «Тата», ударение на первый слог, раздобывали мы ее у китайцев; первых китайцев в нашем городе, кстати.
* * *
«Тату» я проспорил. Он взлетел с любимого нашим пацанячьим двором гаража на метров так семь-восемь. Пискнул оттуда — ну что, мол, убедился? Был вечер, сентябрь, прохладно, очень безоблачно, солнце заходит — и белая футболка со светло-зелеными шортиками наверху, в лучах заходящего солнца…. Наверное, никогда не забуду этого. Я отдал ему «Тату», и он даже со мной поделился. А потом я неожиданно побежал домой. Со всех ног. Спотыкаясь и падая.
* * *
Мама говорит, она очень сильно тогда испугалась — у меня была истерика. Меня даже возили к доктору в больницу Скорой помощи. Доктор решил, что родители меня избивают или ещё чего похуже — и сказал оставить меня в палате до утра. Ничего этого я не помню. Помнить начинаю только с момента, когда меня забирали, и мама стояла у регистратуры, оформляя мне справку в школу.
* * *
В школе я не был с месяц, его пересадили к девочке.
* * *
Потом я с ним старался не пересекаться. Он со мной тоже. Но однажды, в выпускное-поступательное лето, мы классом в пароксизмах прощания в очередной раз поехали на Байкал, и он тоже поехал. Там мы жутко напились разведенным спиртом «Рояль». Помню, мы с ним стояли у крыльца и блевали на пару. И я ему что-то говорил. Ты, говорил я ему, избран, буээээээээ…. Ты, говорил я ему, можешь — значит, буэээээээ, ты должен. Буээээ, отвечал мне он. Буэээ, соглашался я. Что именно должен, буэээ, интересовался он. А хер его знает, отвечал я, буэээээ. Но что-то, буэээ, должен.
* * *
Потом наши пути, как говорят, разошлись. Я видел его редко — после выпуска раза два — за восемь лет. В маршрутке, на рынке. Привет, привет. Как жизнь, семья, не женился? Я тоже. Ну давай, пока. Буээээээ.
* * *
И вот недавно мы пересеклись. Понесло это меня вроде как в сауну с компанией подвыпивших рекламодателей нашей горячо любимой станции. Не поклонник я этих развлечений: водка, сауна, девочки — как-то раз встретил среди вызванных блядей знакомую с параллельного класса. Замужем, между прочим. Муж в курсе, потому как нимфомания у нее, и справка даже есть от какого-то известного иркутского врача. Но речь не о ней.
В сауне уже гуляли фээсбэшники. Если вдруг кто не знает — сауну надо обычно заказывать заранее. Мы и заказали, честь по чести. Но, похоже, произошла накладка, ну или наше ФСБ — полный ООО, аут оф ордерс, наверное, вломились, корочки под нос и вперед. Ну или как там у них делается, не знаю. А тут мы.
Найти бы, конечно, тут косе на камень, но обнаружились среди нас знакомые и дело утрясли миром. Идем все вместе, сауна большая, кабинок хватит.
А среди них — он.
Я его и узнал-то с трудом. Окреп, похорошел, раздался чутка в тороны. ФСБшное наглое выражение лица приобрел. Но на меня смотрел вполне так по-доброму.
* * *
…Ну и что, ответил Анатолий. Можно подумать, что просил я себе это, как ты сказал, Счастье. Летать, мля. Кому нахрен оно надо? — ну умеешь ты летать, а жить все равно приходится среди рожденных ползать, правильно? И жить по их законам, потому как одно летание на хлеб не намажешь, так ведь?
