это было. Петр издали крался, и сперва его на двор не пускали, но Яхи вышел и сказал сторожихе, чтоб пропустила. А когда Петра опознал брат этого раба-араба с отрубленным правым ухом – Малха…
– А разве Спаситель его не приживил? – спросил Лазарь.
– Не знаю, не слышала… Так вот Петр стал клясться, что знать ничего не знает, и если б это был он, то должен был бы быть левшой, раз ухо правое, и вообще ни разу в своей жизни меч в руках не держал, а изготовляет ключи, ключник он, с мечом это кто-то другой[29]. С перепугу даже расплакался. Ему поверили, а он от услужливости развел костер, и все грелись.
– Кто бы мог подумать. Такой мужественный вид у него, – сказала Сусанна. Как и Жанна, она была из Иерусалима и тоже от избытка своего уделяла братьям.
– Надо что-то предпринять… Надо что-то предпринять… – как заведенная твердила Клёпова, ходя взад-вперед по комнате и глядя перед собой.
– Он знал наперед… – всхлипывала Бетаньягу.
Ей вторила Марфа:
– Знал… знал… никогда себя не жалел, все для людей. Стольких спас. Господи, спаси хоть раз самого себя, хоть раз о себе подумай.
Их общий брат Лазарь плакал:
– Я всему виной. Уж лучше б мне лежать под этими пеленами. Он воскресил меня, за это иудеи и хотят его убить. Тогда многие уверовали.
– Он и моим ребятам всегда говорил: яхудеи хотят меня убить, – сказала Зеведеева.
– Послушайте! У меня родился план. Только не говорите сразу нет, – сказала Мария Магдалина. – Я надену свое лучшее платье, положу в стельку такие ароматы, что от одного вдоха мужчина с ума сходит, и явлюсь к Каяфе. Пущу в ход все мое искусство обольщенья. Он не устоит – я знаю, что говорю. А я скажу: «Плата вперед. Не раньше, чем вернешь нам жениха».
От неожиданности даже Клёпова, ничего в своем горестном отчуждении не видевшая и не слышавшая, уставилась на Марию Магдалину – об остальных и говорить нечего. Обе иерусалимские дамы не совладали со своими лицами, на которых было написано: «Че?»
– Что вы так смотрите на меня? Для спасения Господа все средства хороши. Матерь Божья, скажи ты им. Скажи, что ты думаешь… да не мельтеши ты так, и без того тошно, – это относилось к Марии Клёповой, которая снова принялась ходить по комнате.
– Я не знаю, – прошептала Мэрим. – Я больше ничего не знаю. Я думала, будет венчанье на царство, а это венчанье со смертью. Господи, Боже наш, Царю мира… Господи, Боже наш, Царю мира… Господи, Боже наш, Царю мира…
– Надо что-то предпринять… надо что-то предпринять… надо что-то предпринять…
– Не думайте, что я обязательно достанусь ему, – продолжала Мария Магдалина. – Есть варианты. Между грудей у меня будет кинжал. Как только он выпустит свои вожделеющие когти, я всажу этот кинжал ему прямо в шею, у той самой впадинки, где начинается грудь[30]. Меня предадут муке, от которой я избавлю Господа.
– Это великий подвиг самопожертвования, сестра, – сказала Жанна, Кузина жена, – но он неосуществим. Морати! – обратилась она к Мэрим. – Господь отверг бы жертву Марии Магдалины, «вси бо приемше меч, мечем погибнут». Есть и практический аспект. Я не хочу сказать, что Мария Магдалина переоценивает силу своих чар, они не уступают чарам Юдифи – она недооценивает страх Каяфы перед тестем.
Сусанна, знавшая закулисную жизнь иерусалимского священства, кивала. С тех пор, как Каяфа женился на дочери Ханана, он настолько не принадлежит себе, что не распоряжается собственным естеством.
– Жаль.
– Надо что-то предпринять… надо что-то предпринять… надо что-то предпринять… – бормотала, как в бреду, Мария Клёпова.
– Надо связаться с Иосифом, – сказала Сусанна. – Я уже к нему послала.
– Кто это – Иосиф? – спросила Бетаньягу.
– Аримафейский, мой родственник, благороднейшая личность. Мало того что влиятельнейшее лицо в Санедрине, богат, ведет торговлю с Британией – не спрашивайте, где это. Он еще добрый и правдивый человек и имеет выход на Клавдию Прокулу, жену префекта.
Вбежала Мария Яковлева, мать Якова Алфеева – плат сбился, седые волосы спутаны, глаза выкатываются из орбит. Вестница несчастья.
– Они признали его повинным на смерть! Сперва нашли двух свидетелей, которые подтвердили, что он учил: «Разрушьте Храм рукотворный, и через три дня я воздвигну другой, нерукотворный». Но их свидетельства было мало. Преосвященник (она говорила так, вместо «первосвященник») спрашивает: «Чего ты все молчишь и молчишь?» А он по римскому закону имеет право молчать. Преосвященник с другого боку: «А не ты ли Машиах, сын Благословенного?» – «Я, – говорит Господь, – и вы скоро узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы Божией и грядущего на облаках небесных». Тогда преосвященник: «А, попался! – разодрал одежду свою и сказал: – Он кощунствует. На что еще нам свидетелей? Мы все слышали богохульства его. Или как вам кажется?» Все сказали: «Да, слышали».
Такое колотье, что не продохнуть. Сшить ему крылья из своей души, чтоб вознесся… А кругом смятение, вопль. Из десяти рыдавших – шесть Марий. Сколько же страданий вместило в себя это малое жилище, домок-теремок, где столько Марий! «Большее в меньшем», не единожды реченное Господом, есть девиз на щите веры, есть истолкование ее – посильней позднейшего credo quia аdsurdum[31] (то есть умом троичность Божества не понять, в Святую Троицу можно только верить). Неслучайно Вифания (Хижина Бедняка, Бет-Анья) стала штабом первохристиан в первую неделю Нового Завета.
– Начнем с того, что это не в их компетенции, – сказала Жанна Кузина, когда первый шквал улегся. – Иерусалим пока еще под римской юрисдикцией, а не Санедрина. Приговорить жителя Иудеи к высшей мере может только префект.
– Префект не пойдет против Санедрина. Что́ ему? Иудеи между собой спорят. Если б повздорили с эллинами…
– Это не совсем так, дорогая Сусанна, – не согласилась Жанна. – Префект лишний раз продемонстрирует свое отношение к Санедрину. Он это уже не раз делал.
– Вот именно, дорогая моя сестра. Он так часто это делал ради удовольствия их позлить, что на сей раз может и поостеречься. Дразнить псов не всегда безопасно. Префекта надо мотивировать. Я рассчитываю на его жену. Она славится тем, что ее прислуга как на подбор: рослая, рыжеволосая. Как породистые кони. И выписывает она их только из Британии через Иосифа Аримафейского.
– А я рассчитываю на тетрарха, – сказала Кузина. – Хвала Всевышнему, он в Иерусалиме. Интрига в том, что Спаситель – житель Галилеи и никому, кроме тетрарха, не подсуден. Ни Санедрину, ни Тиберию.
«Люди знающие», – думает Мэрим. Мария Бетаньягу, напротив, вся в сомнении:
– Иоанн был иудейский пророк – не галилейский. Что
