— Наш маячок виден на тридцать километров. В каждой лоции записано, что проблески у нас такие: два по три минуты, один — минута. Если какое суденышко заблудится, то как только штурманы свет наш увидят, сразу поймут, где они находятся.
Ребята молча разглядывали огромную лампу, сложную систему линз. Все было ново, необычно и интересно.
— Все! Решено! Иду в смотрители маяка, — сказал Мамед-Очевидец.
— Ты же в море говорил, что капитаном будешь, — сказал Володька.
— А когда на экскурсию на Нефтяные камни ездили, что нефтяником, — сказал Таир.
— Ничего. Все успею. Сперва нефтяником, потом капитаном, потом смотрителем. Или наоборот. Я еще молодой, — хладнокровно ответил Очевидец, не смутившись ни капли.
— А теперь пошли наружу, поглядите остров, — сказал смотритель.
Он открыл небольшую овальную дверь, и ребята вышли на узкий балкончик — балюстраду, — опоясывающий башню маяка. Маяк стоял в конце узкого мыса, и остров с балкончика виден был весь, будто внизу лежала рельефная карта.
— А ведь точно — козел! — закричал Таир. — А мы на хвосте стоим. Вон тот мыс — точь-в-точь борода.
— Вулканы! — прошептал Родька.
Правая сторона острова, «голова козла», как ее назвал смотритель, была сплошь покрыта кратерами вулканов. В них что-то шевелилось, всплескивало, стекало по склонам конусов.
— Чушь какая-то, — не поверил глазам Родька. — Действующие вулканы! Чушь!
— Почему же чушь? — усмехнулся Федор Андреич. — Весь остров вулканического происхождения. И вулканы действующие. Только эти вулканы грязевые.
— Вон мои огольцы в «Башке» купаются, — сказал смотритель. — «Башка» — самый у нас большой вулкан, метра четыре ростом и плюется грязью дальше всех. А в кратере у него тепло, градусов сорок — сорок пять будет. Вон, глядите.
Двое мальчишек казались сверху совсем маленькими. Они сидели на самой верхушке вулкана, опустив ноги в кратер, и по очереди опускались в него с головой. Казалось, что из кратера выскакивают два негритенка.
Но вот негритята кинулись наперегонки к морю, нырнули, сверху отчетливо было видно, как в голубой воде расплылось вокруг них темное пятно, и на берег вышли два белоголовых мальчишки.
— Сейчас познакомитесь. Я их на моторке сегодня привез. Целую неделю в интернате, один — в четвертом классе, другой — в пятом. Дорвались до своих вулканов, соскучились, — ласково сказал смотритель, — говорят, эта грязь полезная. Может, и так. Знаю одно — не вредная, это точно. Мои ребятишки с самых малых лет в ней бултыхаются.
— Как же вы тут один живете? Вам не скучно? — спросила Ленка.
— Почему один? Нас на острове пятеро. Два метеоролога, моя жена и сестра ее. Обе — техники. Да вот гостей сколько! Кроме Андреича с вами еще егерь из заповедника приехал.
— Какой заповедник? — спросил Володька.
Смотритель нахмурился.
— Есть тут такой. На материке, недалеко. Уникальный заповедник, там даже розовые фламинго водятся. Да только там сейчас нехорошо. Завелось, понимаете, бандитье, бьет птицу на гнездовьях без жалости. Мешками увозят.
— А егерь что смотрит?! — возмутился Таир.
— Егерь? Их там трое. А заповедник огромный. И браконьеры вооружены. Стреляют. Нашего Авеза едва не подстрелили.
— А он что же глядел? Лопух ваш Авез, — заявил Родька.
— Ишь ты, какой горячий! Нет, Авез не лопух. Он человек. Пошли вниз, сейчас познакомитесь.
Дом смотрителя был просторный. Две удивительно похожие женщины суетились во дворе вокруг летней печки. Очень вкусно пахло.
Дубок уже ушел.
Андреич с ребятами расположились на террасе, прямо на полу, на толстом, сплетенном из пеньковых веревок мате.
Пришли сыновья смотрителя Леха и Саша, чинно поздоровались, побежали переодеваться.
Но больше всех заинтересовал ребят егерь Авез.
Это был высокий молчаливый парень. Лицо мрачноватое, озабоченное. Оказалось, что Андреич с ним хорошо знаком.
— Что, Авез, все о своих браконьерах думаешь? — ласково спросил он. — Раньше, помню, ты веселый был.
— Веселый! — Авез горько усмехнулся. — Понимаешь, Андреич, это фашисты какие-то! Палят по всему живому. Лебедей бьют, аистов, журавлей. Десять убьют, двадцать ранят. А я подранков, как «скорая помощь», собираю. Вчера в меня стреляли. Всадили заряд утиной дроби в борт моторки.
— Ты их знаешь?
— Двоих знаю. Отец бандит и сына такого же вырастил. Барыги. За копейку удавятся. Два раза обыск у них делали. Без толку. Их с поличным надо взять.
— Пробовали?
— Сколько раз! Осторожные. Уходят. Есть у меня подозрение, что кто-то из заповедника, из наших кто-то сведения им сообщает. Узнаю — вот этими руками, — Авез протянул перед собой могучие ручищи, — голову отвинчу.
Андреич засмеялся.
— Не отвинтишь. Ты добрый.
— Я был добрый! — закричал Авез. — Раньше! Теперь я очень злой. Тут еще один подлец появился. Совсем сопляк. Я его в бинокль разглядел. Так этот просто так стреляет. Развлекается. Кто ему ружье продал, не понимаю!
И такое горестное изумление было на лице Авеза, что ребятам стало его жаль.
— Ты когда возвращаешься, Авез? — спросил Андреич.
— Завтра.
— Может быть, покажешь ребятам заповедник? Пусть поглядят на эту красоту.
Авез внимательно осмотрел ребят.
— Покажу, — серьезно сказал он. — Пусть. Пусть знают, что красоту беречь надо.
Немного погодя, когда Авез ушел к своей лодке, чтобы наладить что-то в моторе, и ребята остались одни, Родька задумчиво сказал:
— Нет, этот Авез не лопух.
— Он очень увлеченный человек, — сказала Ленка.
— Но эти-то живодеры! Как у них рука поднимается! — воскликнул Таир.
— У тебя же поднялась — отстрелить невинной корове хвост, — поддел Володька.
— Так я же нечаянно!
— Буду егерем, — сказал Мамед.
— Сперва нефтяником, потом капитаном, потом смотрителем маяка, потом егерем? — насмешливо спросил Родька.
— Правильно. Я еще молодой. Все успею, — подтвердил Мамед.
Глава шестнадцатая
Поистине, это был лабиринт. В плавнях, заросших камышом, причудливо петляли, извивались узкие протоки. И везде бесчисленные гнездовья птиц. Это было беззаботное птичье царство. Каких только пернатых красавцев здесь не было!
Изумрудными шейными воротничками красовались селезни, вышагивали на долгих, членистых, похожих на стволы бамбука ногах цапли.
Дикие гуси — могучие серые птицы — стремительно пересекали открытые пространства воды. Они напоминали современные авиалайнеры, когда отрывались после долгой пробежки и взлетали с воды, как с бетонной полосы аэродрома, обтекаемые, устремленные по косой ввысь, неутомимые воздушные бродяги.
Невозмутимо, без видимых усилий плыли лебеди. Они казались высокомерными, пока не ныряли стремительно за потерявшей бдительность добычей.
Стояли кое-где застывшие пеликаны, с тяжело отвисшим зобом, набитым рыбешкой. А красавцы птицы фламинго! Розоватые, как отблеск утренней зари на воде…
Плевать было на все эти красоты Кубику и его новым дружкам! Впрочем, дружками их нельзя было назвать. Дружки!
Старшему, Бархрам-оглы, отцу, было лет под сорок. Сыну его, Саиду, восемнадцать. Походили они друг на друга разительно-вкрадчивой легкой походкой, заросшими темной с синеватым отливом щетиной лицами, вислыми могучими плечами, а главное, взглядом — ускользающим, опасным, настороженным. Кубик их боялся. Серьезные были люди.
Когда он их нашел, Саид сделал вид, что не знает его, хотя вместе прожили бок о бок в колонии почти полтора года. Кубик попал туда впервые за карманную кражу. Саид был старожилом, взял Кубика под свою опеку. Саид был хозяин, Кубик — «шестерка», мальчик на побегушках, слуга. И Кубик старался вовсю. Саид получал роскошные посылки — копченую рыбу, мясо, прекрасные плоские лепешки, которые, стоило их только разогреть, становились мягкими, пышными и свежими. Саид снисходительно делился с Кубиком. Он ни с кем не ссорился, держался спокойно и с достоинством. Веки всегда презрительно полуопущены. Слова цедил сквозь зубы. Был он не по возрасту могуч, и никто в колонии, даже из самых отчаянных, с ним не связывался. Кубик на него только что не молился, унижался, старался всегда быть на глазах, старался услужить во всякой мелочи.
И был счастлив, когда Саид ронял ему сквозь зубы какие-нибудь указания.
Все мальчишки в колонии знали, что Кубик «шестерит» у Саида, презирали его за это, но Кубику было наплевать. Главное, он был в безопасности.
Саиду оставалось пробыть в колонии еще восемь месяцев, когда Кубика освободили.
— Адрес возьми, — процедил Саид, — будешь в наших краях, заходи. Может быть, понадобишься.
Он повернулся спиной к Кубику и, казалось, забыл о его существовании. Кубик вызубрил адрес наизусть и много дней повторял его, как скворец, боясь забыть.
