Кира наконец призналась себе, что не знает, как теперь вести ей себя с Алексеем. Она привыкла относиться к нему как к мальчишке, ну, положим, как к не желавшему взрослеть юноше, с которым дружила в школе, была влюблена в него, да и кто не влюбляется в школьные годы, а теперь столкнулась с мужчиной, который повидал свет, многого достиг, возможно, познал тайну женщины и, вероятней всего, не одной. Несмотря на все свое ухищренное внимание, в последнюю встречу с Алексеем Кира так и не смогла определенно ответить на главный для нее вопрос: одинок он или нет. То ли он изменился и стал скрытен, то ли действительно скрывать было нечего, но в это последнее ей верилось с трудом. Но, наверное, большинство женщин считают свою тайну самой сокровенной и свой дар самым чистым, искренним и непорочным, так что в этом смысле кое-какое оружие Кира еще крепко держала в руках. Правда, он все-таки дал ей подсказку: уже в самом конце их встречи, когда говорил о своей науке. «Знаешь, — сказал он, — когда не с кем разделить горе, то это более-менее понятно. Кому до кого есть дело? Это понятно. Одинокими приходим в этот мир, в одиночестве его и покидаем, и так далее, — это ясно все. Но когда не с кем радость разделить, это уже слишком».
И она унесла эти слова с собой.
Сразу после его возвращения из лагеря экологического протеста они довольно долго говорили по телефону, и он живописал ей абсолютно безопасное, с его точки зрения, и даже полезное времяпровождение ее сына. Но, конечно, такой отчет предполагал и очную встречу, и только осторожность Алексея несколько отложила ее. Первый шаг был сделан, был сделан с ее стороны, после поездки Алексея между ними образовалось какое-никакое дело, которое впоследствии могло потребовать новых усилий, обсуждений, деяний. Что из этого всего могло выйти, Кира не задумывалась: это было нужно ей здесь и сейчас.
В прекрасном расположении духа ехал Алексей на встречу с Кирой. Они договорились встретиться на площадке при выходе из метро «Филевский парк». Кира намеренно оставила автомобиль — так, ей казалось, им будет проще понимать друг друга, а на предстоящий вечер она строила кое-какие планы.
— Что это потянуло в родные места? — усмехнулся Алексей, хотя Кира с Митей жили совсем недалеко — на «Студенческой».
— Решила сегодня заехать к маме, — осторожно и выразительно сказала она, имея в виду дом на улице Барклая, — да там, наверное, сегодня и останусь.
Они перешли Малую Филевскую напротив музыкальной школы имени Гнесиных, которую несколько лет сослали сюда с Поварской, и пошли по одной из дорожек в полупрозрачную глубину осеннего леса. Здесь стояли старинные, вековые деревья с могучими стволами, и, несмотря на то что земля была уже довольно плотно устлана пока еще желтыми листьями, эти великаны цепко держали свои кроны, почти нетронутые наступившим сентябрем.
— У вас хороший сын, — нарушил он наконец молчание.
Его уверенность, какое-то самообладание, которое, как ей чувствовалось, защищает его от нее как от женщины, раздражала ее и где-то внутри медленно закипала в ней злость.
— Ты хочешь сказать, что удивлен, — усмехнулась она, — как у таких дряней, как мы с Митей, мог получиться такой хороший сын?
— Сказал что сказал, — ответил Алексей, мрачнея в предчувствии неприятного разговора.
Кира посмотрела на него внимательно, но ничего не сказала, хотя он был убежден, что ее проницательность в эту минуту сделала вывод, который он сам не облек еще ни в мысль, ни в слова.
— А что, — усмехнулся Алексей, подумав, — так и сказал. Потому что, в общем, я разделяю его взгляды.
— Ты пошутил, — утвердительно произнесла она.
— Да ну? Разве ты меня не знаешь? Неужели я похож на шутника, зануда проклятый? Не-ет, я не пошутил. Но пошучу. Мы с этими ребятами скоро вместе пошутим. Заварим на хуй еще какую-нибудь гнусную харчевню, где подают бобров и лосятину.
На этот внезапный мат она не отреагировала.
— Прекрати! — крикнула она. — Неудачник!
— Что-о? — Он надвинулся на нее, словно бы собирался ударить.
Левой рукой она потянулась к затылку, выхватила заколку, и рыжеватые, немного кудрявые волосы свободно упали ей на плечи.
— Да, я неудачник, я чертов неудачник, потому что я остался тем, кем был, потому что я занимаюсь тем, чем хотел. Потому что я и вправду верю, что люди не родятся лишь для того, чтобы обжираться трюфелями и шашлыками, что вершина человеческой мысли — это не та хренова каракатица, на которой ты сюда приехала. Потому что вы все согласились жить по их правилам…
— Да я на метро приехала, — невпопад сказала она.
— Потому что от вас уходят ваши дети, — сказал он уже тише и расстегнул рубашку еще на одну пуговицу.
— У нас они по крайней мере есть. У некоторых нет.
— А вот это подло, — заметил он, почти уже успокаиваясь.
— Не суди людей, скотина! — снова сорвалась она на крик.
— Прекрати орать! — сам заорал он. — Прекрати, а то…
— А то что? — Раскрасневшаяся, с заколкой в руке, как с кинжалом, по-рысьи сощурившись, она являла собой и решимость к дальнейшему спору, и задор, из которого понемногу начала уходить злоба и место которого предательски занимала податливая беспомощность.
— А то я тебя поцелую, — глянув в ее неуловимые глаза, спокойно сказал он.
* * *
Поцелуй неминуемо состоялся бы, если бы такая бурная подготовка к нему не была нарушена появлением двух существ, вышедших на тропинку откуда-то из-за стволов прямо к тому месту, где стояли Алексей с Кирой. Оба эти существа, как грибники, передвигались крайне медленно и внимательно смотрели себе под ноги. Корзинок, правда, у них с собой не было, зато у девочки лет десяти на плече на тонких плетеных шнурках висела плоская серая нотная папка.
— Да вот же, здесь мы играли, говорю же тебе. — Она говорила, проглатывая окончания, скорым подростковым наметом, и скорее не проговаривала слова целиком, а только обозначала их. Поминутно у нее на глазах возникали лукавые слезы, которыми она управляла, словно Зевс своими ветрами.
— Антон, — констатировал Алексей, и они все четверо уставились друг на друга.
— Что вы здесь делаете? — спросил Антон, пораженный не меньше него.
— Вы телефончика такого раскладного красненького не находили? — одновременно с ним спросила Настя.
— Вот, опять потеряла телефон, — сообщил Антон, оправившись от первого впечатления внезапной встречи. — Приехал забирать ее из музыкальной школы, а мне тут сюрприз. И все одно и то же. Никакой фантазии. — Он бросил на Настю взгляд, преисполненный праведного гнева.
— Где-то здесь, наверное, выронила? — участливо спросила Кира, и девочка согласно кивнула.
— Мы найдем, пап, — заверила она, мгновенно оживившись. — Ну куда он мог деться, сам подумай?
— Да его уже на Савеловском за триста рублей продали, — пошутил Антон.
— Папа, но он же звонить должен, он не выключен, — возразила Настя.
— Он-то должен, только нам звонить не с чего, — вздохнул Антон и пояснил Алексею: — Я-то свой дома забыл. Вот и ищем вручную. А недешев был подарок отца ко дню 8 марта, — погрозил он Насте указательным пальцем.
Настя потупилась, как бы скорбя о своей рассеянности и невнимательности к подарку отца.
— Ну что ж, давайте поищем вместе, — весело предложила Кира. — Какой номер?
Настя продиктовала номер, и Кира с Алексеем занесли этот набор цифр в свои трубки.
— А мы подумали, вы грибники, — улыбнулась Кира, и Настя хитренько, украдкой улыбнулась ей в ответ.
— Еще раз покажи место, — приказал Антон, и Настя, размахивая руками, стала обегать территорию.
— Дальше того дерева не заходили, говоришь? — Антон показал на старинную, накренившуюся липу, состоявшую из двух стволов. Настя отрицательно помотала головой.
Несколько раз Кира вызывала Настин номер и слышала гудки, но сам телефон никак себя не обнаруживал.
— Только я звук убавила во время урока, — призналась наконец Настя, и Антон снова смерил ее негодующим взглядом.
Они разошлись с тропинки, на которой повстречались, в разные стороны и стали медленно бродить в указанном пространстве, взбивая носками обуви уже изрядно нападавшие листья.
Кира была так обескуражена словами и намерениями Алексея, что даже и не знала, радоваться ли ей столь неожиданной встрече с его друзьями или досадовать на их неуместное появление. Бродили они минут пять. В какой-то момент они с Алексеем удалились и от Антона, и от Насти и оказались в нескольких шагах друг от друга. Кира остановилась и молча смотрела на подходившего к ней Алексея. Толстый, как ствол, ломоть заходящего солнца осветил ее лицо и часть груди манящим золотистым светом. Невольно сощурившиеся ее глаза как бы говорили: «Ну же, давай!» Он приблизился вплотную, положил ей руки на плечи и дотронулся своими губами до ее губ. Такая благодарность, такая мука зажглась в ее вызолоченных глазах, что у него перехватило дыхание.
