— Братья Карповы — Владимир и Антон, братья Поповы — Сергей и Александр, братья Ореховы — Миша и Саша, сестры Антоненко, Федя Носов, Борисик, Гоги, Олег Гончаров, Антон Филиппов… — Он задумался: — Кого забыл?
— Люська Гуськова, — подсказал Алексей.
— Гуськова, точно, — кивнул Антон. — Наташа из тридцатого дома, фамилию забыл, Катя Скорикова. Люба Матвеева, Костик Матвеев, Ксюша Меньшова, Макс Богомолов, Тимофей Богомолов, Граф наш Ведерников…
Невеселый этот счет был прерван телефонным звонком. Звонила Юля из компании «Cloudwatcher».
— Да, это я, — сказал Алексей, обратив на Антона укоризненный взгляд.
Юля не говорила — она порхала. Каждое слово, из которых составлялся смысл, было обернуто десятком других, как спеленутый ребенок, или как пустота розового бутона бывает изящно вылеплена сложением лепестков. Все-таки из этой речи с элементами рококо удалось понять, что джем на тему вечной молодости был назначен завтра на шесть часов вечера и она, Юля, предлагает встретиться пораньше и обсудить некоторые детали, да и просто познакомиться, для чего приглашает Алексея приехать к ним в офис для некоего предварительного разговора. Узнав, где находится этот офис, он решительно настоял, чтобы встреча прошла где-нибудь в центре. Юля подумала немного.
— В три на «Кропоткинской» устроит? — предложила она. — Там «Кофе-Хаус» есть. — И она принялась объяснять, где именно искать помянутый «Кофе-Хаус».
— Обещаю вам, — патетически ответил Алексей, — я найду это кафе, чего бы мне это ни стоило!
— Не пугай людей, — прошептал Антон, но Алексей отмахнулся от него.
— Ну и ладушки, — сказал он своей собеседнице, положил трубку в карман, и они вернулись к своему исследованию. Писали и вспоминали они довольно долго. Выходило, что в трех соседних домах в период с 1974 по 1989 год проживало сорок семь детей — их с Алексеем сверстников. Теперь из них в наличии оставалось одиннадцать человек, то есть чуть меньше двадцати пяти процентов. Процентов пятьдесят от общего числа жили и работали за границей, остальных двадцати пяти по разным причинам не было уже на свете.
Честно говоря, выкладки эти впечатлили Алексея. Он и сам порою думал о чем-то похожем, но железный расклад Антона отнял надобность в поисках какого-либо более научного метода. Сейчас, идучи по холмам, они посчитали еще и одноклассников. Получалось, что из Антоновой школы за границей пребывали процентов сорок пять, а из двух Алексеевых — по все шестьдесят.
— Так и вот, профессор, — с победным видом заключил Антон. — А ты все недоумеваешь, где здесь помещаются все эти гастарбайтеры. Свято место пусто не бывает.
— Нда-а, — протянул Алексей. — Как говорил паровозик из Ромашково, так можно опоздать на всю жизнь!
— Паровозик-то когда это говорил? — усмехнулся Антон. — Когда мы в третий класс ходили.
— А теперь в том Ромашково сотка земли стоит под сорок тысяч зелени, да и паровозик на металлолом давно сдали, — вдруг добавила Настя с таким знанием предмета, что они остолбенели.
— Кто научил этой дряни? — строго спросил Антон. — Ты смотри, — сказал наконец он, с полминуты не отрывавший от дочери задумчивого взгляда. — Мы еще не состарились, а они уже выросли.
* * *
На следующий день без десяти три пополудни Алексей вошел в помещение «Кофе-Хауса» на углу Гагаринского, спросил чашку «американо» и потягивал его, созерцая полупустое кафе и его посетителей. В солнечном окне двигались спины разноцветных машин и мелькали головы прохожих. Юля появилась ровно в три, и когда она зашла, он сразу понял, что именно она, хотя никогда до этого ее не видел. В первое мгновение он даже отпрянул, так как ему показалось, что явилась Кира, — до такой степени были они похожи.
Минут за сорок пять все главное было сказано, они расплатились и, наслаждаясь погожим вечером, пошли пройтись, так как иных дел до начала мероприятия не имели ни он, ни она. Все это время Алексей чувствовал себя сбитым с толку и, только оказавшись на улице, смог отрешиться от поразившего его сходства, да и то не окончательно.
Климат Москвы оставляет москвичам для настоящей европейской одежды очень ограниченные отрезки времени, и один из них — время после бабьего лета до первых заморозков, то есть так называемые демисезонные. И если вам позволяют средства и у вас есть настроение и основания подчеркнуть свою причастность к подлинной городской культуре, именно в это время вы можете ощутить себя на равной ноге с жителями Милана или Франкфурта, то есть настоящим горожанином в смысле рекламного буклета и даже (отчасти) магдебургского права.
Они зашли на Гоголевский, пошли в прохладе под сенью тополей, наступая на подвижные тени, изодранные солнечными пятнами, и поравнялись с недавно установленным памятником писателю Шолохову. Шолохов сидел в лодке и, судя по всему, рыбачил, задумчиво глядя на воду, а за его спиной табун лошадей боролся с донским течением, иллюзию которого создавала вода, плоско стекающая навстречу плывущим лошадям, и из металлической плиты торчали только их задранные головы с грустными выпуклыми глазами.
— На чем я там остановился? — спохватился Алексей, которому показалось, что молчание затянулось. — А, да, вечная молодость… Ну, значит, вот. Есть как бы некая теоретическая концепция стволовой клетки. Стволовая клетка — это клетка, которая может породить самое себя, а также все остальные виды клеток. Поэтому ты можешь теоретически получить все, что хочешь из этой клетки. Поэтому она и вожделенна. Это власть над морфогенезом. Кто владеет дифференцировкой, тот владеет жизнью. Торжество разума над живой материей фактически. Но это в теории. Там это называют «секси», — Алексей произнес это особенным игривым тоном и подмигнул Юле, — «секси», то есть привлекательное такое направление.
Они присели на лавочку и стали смотреть за тем, как рыбачит классик.
— Всегда хотела жить в доме, который стоит на берегу реки. А лучше, на берегу моря.
— А делать там что? — спросил Алексей.
— Так, — неопределенно ответила она, — приезжать иногда потупить.
— В двадцать пять лет, — усмехнулся Алексей, — я тоже хотел жить в доме, который стоит на берегу моря… Это пройдет.
Она недоверчиво на него посмотрела.
— Я почти в таком доме живу, — сказал Алексей. — Правда, дом не на самом берегу, но море из него видно.
— Класс! — сказала Юля. — Это в Шотландии?
— Да, это в Шотландии. А впрочем, ничего классного. Хочется жить на своей реке. На своем море.
Как-то не сговариваясь, они поднялись и медленно пошли к концу бульвара в сторону площади. Алексей потерял чувство времени. Ему показалось, что на месте обувного магазина на углу Пречистенки они увидят булочную в осязаемом облаке горячего, только что выпеченного хлеба, где можно будет купить розанчик, что в конце бульвара будут стоять автоматы с газированной водой, — он вспомнил, как Кира отказывалась с ним целоваться, если он не прекратит пить воду из этих автоматов, — что дальше будет ларек с мороженым и киоск «Союзпечать». И кто именно была эта девушка, которая шла сейчас рядом с ним, он тоже несколько мгновений плохо понимал.
— У тебя сумка тяжелая, — сказал он. — Давай мне, я понесу.
Юля остановилась и насмешливо сказала:
— Мужчина с женской сумкой — ни разу не комильфо.
— Ни разу не комильфо, — задумчиво повторил он и как бы вернулся в настоящее время.
* * *
К шести конференц-зал книжного магазина «Библио-Глобус» изготовился и к джему, и даже к более полноценной научной дискуссии. Там уже высился небольшой президиум, составленный из двух столов, и полукругом стояли стулья для слушателей. Какие-то Юлины коллеги деловито возились у ноутбука, посредством которого предстоящая беседа должна была транслироваться в Сеть. Алексей уже несколько минут сидел в президиуме, все было готово к началу его выступления, но люди, бродившие между стеллажами, уставленными пудовыми альбомами импрессионистов, не спешили переносить свое внимание на старания клаудвочеров. Минут через десять несколько стульев все-таки оказались занятыми. Кое-кого привлек голос Юли, которая, вооружившись микрофоном, объявила джем начавшимся. Алексея она представила чуть ли не главным мировым специалистом по проблемам старения, так что речь свою он начал с того, что переместил свои скромные заслуги на более приличествовавшие им места.
Вся эта публика, если уместно будет применить это слово к нескольким пожилым и небогато одетым людям, состояла то ли из отставных военных, то ли из праздных домохозяек с претензией, и с нежной грустью он подумал, что и мама его Татьяна Владимировна оказалась бы тут весьма к месту. Разглядев внимательно свою аудиторию, далеко не похожую на тех студентов, к которым он привык, Алексей даже растерялся, потому что не знал, как и что тут стоит говорить. Все без исключения собравшиеся производили впечатление людей, которые с одинаковым сочувствием выслушают и доклад о хищнических устремлениях американской администрации, и сообщение о паводке в Нанкине, и советы по выращиванию саженцев облепихи в условиях средней полосы. Он было помрачнел, но Юля ободрила его лучезарной улыбкой, и поневоле пришлось начинать. Тогда он решил говорить просто, неформально, без всякого плана, так, как если бы он не читал лекцию, а беседовал в кругу нескольких знакомых, например, голубятника дяди Саши и нетрезвого Антона. Но и это получилось не вполне.
