ибо подвергался расстрелу и мечтал поскорее покинуть ворота. Вратарь менялся в том случае, если мяч после удара одного из полевых игроков проходил мимо, не касаясь при этом ни вратаря, ни штанг. Конечно, некоторые правила варьировались. Так, в соседнем дворе даже если мяч уходил за лицевую линию от штанги, наносившего удар это не спасало – он всё равно вставал в ворота. Соседская трактовка раздражала, ибо казалась мне кощунственной: раз мяч коснулся штанги или перекладины, значит, нельзя сказать, что нападающий совсем уж промазал, искренне считал я. Ну это же азбука!.. Впрочем, ни как таковых штанг, ни тем более перекладины у этих недалеких ребят, которые несли подобную ересь, как раз и не было – они были из тех, кто довольствовался камнями и рюкзаками. Жалкое, убогое зрелище! В соседний двор наведывались мы, по счастью, редко. Зачем? Наш двор, наше поле были значительно лучше.
Подвести нападающего мог не только сбитый прицел, но и неосторожность: в случае двух или более касаний подряд, он также отправлялся в ворота. «Два касания!» – уличали его все наперебой. Неограниченное количество касаний можно было делать только на лету. Технарь, хорошо владевший своим телом, умевший чеканить, или, точнее, как мы говорили, «набивать» мяч, используя при этом ступни, колени, голову или даже плечи, то есть все части тела, кроме рук, пользовался большим уважением. Всё это были признаки высокого мастерства, как и «заколотить» мяч в ворота с лету, – настоящий шик!
Вообще-то игра эта должна вестись на счет: вратарь, пропустивший определенное количество мячей, объявлялся проигравшим и приглашался к позорной стенке – у расположенной на втором ярусе котельной. Остальные игроки – на правах победителей – должны были бить в него мячом, стремясь попасть побольнее и, разумеется, в задницу, ибо проигравший становился спиной и, по правилам, обязан был нагнуться. К счастью, в нашем узком кругу друзей играть в «одно касание» на счет считалось дурным тоном – и я всецело разделял это мнение. Дело не в том, что я так уж боялся расстрела – задолго до того, как все отправятся к котельной, расстреливалось удовольствие; раскрепощенное, радостное времяпрепровождение превращалось в расчетливую, утомительную игру на результат. Каждый начинал действовать боязливо, угодливо откатывать мяч другому (чтобы не дай бог не промахнуться!) и бить только наверняка – с близкого расстояния, что, кстати, часто вызывало горячий протест со стороны вратаря. По нашему неписаному кодексу чести, в подобных играх, где у вратаря нет защитников, бить с близкого расстояния на силу запрещалось. Однако где проходит эта незримая грань, возвещающая о том, что расстояние до ворот уже непозволительно близко? И где тот измеритель, который мог с точностью определить силу удара – слишком сильно или еще нормально? Всё это рождало склоки и дополнительное напряжение.
Так что в составе из четырех-пяти человек мы просто играли сколько душе угодно. По сути, это был наш закрытый клуб. И как же люто ненавидел я чужаков, приходивших к нам во двор, назойливо пытавшихся влезть в наш коллектив и даже навязать в чужом монастыре свой поганый устав.
Третьей по популярности футбольной игрой – после «одного касания» и самого футбола – была у нас игра под названием «триста»; называлась она по количеству очков, которые необходимо было набрать для победы. Мы делились на две команды. Одна из команд – по очереди – вставала в ворота: да, вся команда – все несколько человек. Один из игроков команды-соперника наносил удар по статичному мячу – по сути, это был пенальти. Если забивался «чистый» гол (мяч никого и ничего не задевал) – команде бьющего начислялось 50 очков. Если же один из нескольких вратарей мяча всё же касался – этот гол считался «грязным» и за него давалось 25 очков. За промах, понятное дело, не начислялось ничего.
Если бьющий не забивал, право удара переходило к одному из игроков другой команды; а вообще каждый игрок обеих команд должен был пробить в свой черед. Переход хода предусматривался и в другом случае – если один из вратарей брал мяч в руки. Если же мяч отбивался и вылетал в поле, то начинался футбол: атакующая команда стремилась забить, чтобы получить свои трудовые 25 очков. Другая команда ей противилась: в воротах оставался только кто-то один, остальные пытались отобрать мяч и отпасовать своему вратарю, чтобы тот взял мяч в руки.
Самое захватывающее начиналось в момент, когда мяч попадал в каркас ворот: штанга оценивалась в 100 очков, перекладина – в 150, крестовина – в те самые искомые 300. Таким образом, даже если твоя команда долгое время безнадежно проигрывала, значительно уступая в счете, игру можно было выиграть одним классным ударом. Если мяч от крестовины залетал в ворота, игра прекращалась. Крестовиной называлось пересечение штанги и перекладины. От самого что ни на есть пересечения, от самого угла мяч, очевидно, залететь никак не мог – по крайней мере, случалось такое очень редко. Внутренняя же часть крестовины была понятием растяжимым: где заканчивается крестовина и начинаются «обычная» перекладина и «обычная» штанга? В точности этого никто не знал, а потому крестовина – как и в случае с ударами с близкого расстояния в «одном касании» – нередко становилась предметом для жарких споров и препирательств; чаще всего побеждал в итоге тот, чей авторитет был выше. «Да была крестовина, была!» – брызжа слюной кричали одни. «Ни черта подобного!» – упирались другие. Впрочем, необыкновенный задор, пьянящая страсть игры – хотя бы на время – устраняли все противоречия. Мяч оказывался в поле, и разбираться становилось некогда – тут уж не языком надо было молоть, а защищать ворота, даже если обороняющиеся не соглашались с тем, что крестовина была и что на кону «триста». Пропустишь гол, проиграешь – поди докажи потом, что ты прав!
Эта игра была, пожалуй, самой азартной: например, мяч попадал в штангу (на кону 100 очков) и вылетал в поле – начиналась яростная атака, удар… и мяч от перекладины снова возвращается в поле – в сумме уже 250! Играли в «триста» обычно не на поле, а по соседству на первом ярусе – перекладина для выбивания ковров была там побольше, а значит вставать в ворота всей командой было удобнее, интереснее. Если учесть, что вторые ворота, как и в «одном касании», в данном случае не требовались, именно площадка первого яруса считалась козырной. Взрослые к нашему игрищу относились в основном неодобрительно или как минимум настороженно. Происходящее на поле, в мальчишеской вотчине, их совсем не волновало, а вот площадка первого яруса – дело уже другое: там кипела угрюмая взрослая жизнь,
