Даже сейчас я не думаю, что повел себя полностью безрассудно, поспешно решив, что он увидел в бинокль нечто, не предназначенное для моих глаз.
Что бы там ни было, он был столь ошарашен увиденным, что мы оба сразу это заметили.
Его бинокль был настроен на дальнюю полоску леса. Что он там увидел?
Я властно сказал:
— Дайте мне посмотреть.
Я схватил бинокль. Помню, он пытался сопротивляться, но очень уж неуклюже. Я крепко сжал прибор.
Нортон слабо пробормотал:
— Ничего особенного… я имею в виду, птица улетела… я хочу…
Когда я приставлял бинокль к глазам, мои руки чуть чуть тряслись. Линзы были мощные. Я настроил бинокль, как мог, на то место, куда, как я думал, смотрел Нортон.
Но не увидел ничего… ничего, кроме проблеска чего-то белого (белого платья девушки?), исчезающего в деревьях.
Я опустил бинокль. Без слов отдал его Нортону. Он не смотрел мне в глаза. У него был встревоженный и озадаченный вид. Мы в полной тишине вернулись в дом, и, помню, Нортон молчал всю дорогу.
III
Миссис Фрэнклин и Бойд Кэррингтон вошли вскоре после нашего возвращения. Он возил ее на машине в Тэдминстер, потому что она хотела что-то купить.
И, как я понял, великолепно потрудилась. Из автомобиля несли ворох свертков, и у нее был очень оживленный вид, она разговаривала и смеялась, и даже на щеках загорелся румянец.
Она отослала наверх Бойда Кэррингтона с какой-то особенно хрупкой покупкой, и я галантно принял следующий груз.
Говорила она гораздо быстрее и как-то нервознее, чем обычно.
— Ужасно жарко, верно? Наверное, будет гроза. Обязательно вскоре поднимется буря. Знаете, говорят в это лето мало влаги. Такой засухи не было уже годы и годы.
Она продолжила, повернувшись к Элизабет Коул:
— Что вы тут делали, пока меня не было? Где Джон? Он сказал, что у него болит голова и собирался прогуляться. Может быть, так полегчает. Что-то совсем на него непохоже, никогда у него голова не болела. Наверное, он беспокоится из-за своих экспериментов. Они не идут так, как надо, или что-то в таком роде. Как бы я хотела, чтобы он побольше разговаривал.
Она помолчала и потом обратилась к Нортону.
— Вы очень молчаливый, мистер Нортон. Что-нибудь случилось? Вы… вы какой-то напуганный. Может быть, вы увидели привидения старой миссис Как-там-бишь-ее?
Нортон вздрогнул.
— Нет-нет, не видел никаких привидений. Я… просто кое о чем думал.
В этот момент на пороге показался Кертис, везущий Пуаро в инвалидном кресле. Он остановился в холле, собравшись взять своего хозяина и отнести его наверх.
Пуаро оглядел нас неожиданно ставшими бдительными и настороженными глазами.
Он резко спросил:
— В чем дело? Что-нибудь случилось?
Никто из нас минуту-другую не отвечал, затем Барбара Фрэнклин сказала, издав короткий неестественный смешок:
— Нет, конечно, нет, что может случиться? Просто… наверное, вот-вот гроза начнется? Я… о, боже, я так ужасно устала. Отнесите вот это наверх, будьте так любезны, капитан Хэстингс. Большое вам спасибо.
Я последовал за ней по лестнице в восточное крыло. Ее комната была расположена в его конце.
Миссис Фрэнклин открыла дверь. Я шел за ней по пятам, доверху загруженный свертками.
Она резко остановилась на пороге. У окна сестра Крейвен разглядывала ладонь Бойда Кэррингтона.
Он поднял голову и рассмеялся каким-то блеющим смехом.
— Хэллоу, а мне вот судьбу предсказывают. Сестра гадает по руке хоть куда.
— Разве? Понятия не имела, — голос Барбары был резок. Мне подумалось, что сестра Крейвен очень сильно ей досадила. — Пожалуйста, возьмите эти вещи, сестра, будьте так добры. И не могли бы вы приготовить мне эгг флип[45]. Я очень устала. И, пожалуйста, грелку. Я лягу в постель как можно скорее.
— Конечно, миссис Фрэнклин.
Сестра Крейвен шагнула вперед. По ее виду нельзя было сказать, что она испытывает какие-то чувства, кроме профессиональной озабоченности.
Миссис Фрэнклин сказала:
— Пожалуйста, уйди, Билл. Я ужасно устала.
Бойд Кэррингтон забеспокоился.
— О, Бэбз, поездка оказалась для тебя слишком утомительной? Мне так жаль. Какой я безмозглый дурень. Я не должен был позволять тебе так перетруждаться.
Миссис Фрэнклин озарила его ангельской улыбкой мученицы.
— Не хочу ничего говорить. Ненавижу быть надоедливой.
Мы оба, немного сконфуженные, вышли из комнаты, оставив женщин вдвоем.
Бойд Кэррингтон сокрушенно заметил:
— Что я за дурак. Барбара казалась такой веселой и оживленной, что я напрочь забыл, что ей не следует переутомляться. Надеюсь, она не забелеет.
Я машинально ответил:
— О, по-моему, после отдыха ночью она будет в полном порядке.
Он спустился по лестнице, Я поколебался и затем отправился по другому крылу к своей комнате и комнате Пуаро. Должно быть, коротышка меня ждет. В первый раз мне не очень-то хотелось к нему идти. Я был слишком занят своими мыслями и по-прежнему ощущал какую-то странную тупую боль внизу живота.
Я медленно брел по коридору.
Из комнаты Аллертона до меня донеслись голоса. Не хочу сказать, что я сознательно к ним прислушивался, хотя и совершенно машинально остановился на минутку возле двери. Потом неожиданно она открылась, и оттуда вышла моя дочь Джудит.
Она встала как вкопанная, увидев меня. Я схватил ее за руку и потащил в свою комнату. Внезапно я страшно рассердился.
— Что ты делала у этого человека?
Она устремила на меня твердый взгляд. Никакого гнева — только лед и холод. Несколько секунд она не отвечала.
Я встряхнул ее за руку:
— Говорю тебе, я этого не позволю. Ты не знаешь, что делаешь.
Тогда она сказала низким едким голосом:
— По-моему, у тебя очень развращенный склад ума.
Я заявил:
— Может быть. Наверное, на меня повлияли упреки вашего поколения. По крайней мере, у нас есть определенные стандарты. Пойми, наконец, Джудит, я запрещаю тебе, абсолютно запрещаю иметь дело с этим человеком…
Она твердо взглянула на меня и потом спокойно сказала:
— Понятно. Вот, значит, как.
— Ты отрицаешь, что влюблена в него?
— Нет.
— Но ты не знаешь, кто он такой. Ты просто не можешь знать.
И специально, не смягчая слов, я повторил ту историю об Аллертоне.
— Вот видишь, — закончил я. — Вот какая он грязная скотина.
Похоже, она осталась совершенно равнодушна. Лишь ее губы скривила презрительная усмешка.
— Могу тебя заверить, что никогда не считала его святым.
— Да какая разница? Джудит, ну не такая же ты испорченная.
— Если хочешь, можешь назвать меня и так.
— Джудит, ты не должна… ты не…
Я не мог найти слов для выражения своих мыслей. Она вырвала свою руку из моей.
— А сейчас послушай, отец. Я делаю, что хочу. Ты не можешь меня напугать. И твои проповеди тоже ни к чему. Я буду жить так, как пожелаю, и ты не сможешь меня остановить.
Она вышла.
Я почувствовал, как у меня дрожат коленки.
Я опустился на стул. Все было хуже… гораздо хуже, чем я думал. Дитя было им увлечено… потеряло голову. И мне было не к кому обратиться за помощью. Ее мать, единственный человек, которого бы она послушалась, умерла. Я мог надеяться только на самого себя.
Не думаю, что когда-либо в жизни раньше или позже я страдал так, как страдал тогда…
IV
Вскоре я очнулся. Я умылся, побрился и переоделся. Я спустился к обеду. Я вел себя, как мне казалось, совершенно обычно. Похоже, никто ничего не заметил.
Раз или два я видел, как Джудит бросала на меня любопытный взгляд. Должно быть, она недоумевала, как это мне удается выглядеть так, словно ничего не произошло…
В душе я все больше и больше набирался решимости.
Мне нужна была храбрость… храбрость и изобретательность. После обеда мы вышли из дома, смотрели на небо, делали замечания насчет духоты, предсказывали дождь, грозу… бурю…
Краем глаза я увидел, как Джудит скрылась за углом дома. Вскоре и Аллертон пошел в том же направлении.
Я быстренько завершил разговор с Бойдом Кэррингтоном и последовал за ними.
Нортон, думаю, пытался меня остановить. Он взял меня за руку. Он пробовал предложить прогуляться к розарию. Я не обратил на него внимания.
Он все еще был со мной, когда я завернул за угол. Они были там. Я увидел поднятое вверх лицо Джудит, увидел склонившегося над ним Аллертона… увидел, как он обнял ее… как они поцеловались.
Потом они быстро отступили друг от друга. Я сделал шаг вперед. Чуть ли не силой Нортону удалось оттащить меня назад.
Он сказал:
— Послушайте, вы не можете…
Я прервал его. Я убедительно заявил:
— Могу. И сделаю.
— Бесполезно, мой друг. Конечно, все это очень огорчительно, но дело в том, что вы ничего не можете поделать.
