течение пятнадцати дней, но после того они становятся весьма резвыми. Эти лошади также весьма склонны к запалу. Татарскую или местную лошадь считают пригодной к работе лишь с семи или восьми лет и продолжают считать таковой до двадцати лет. Я видел лошадей в возрасте от двадцати пяти до тридцати лет, все еще несущих добрую службу. Десяти-или двенадцатилетних считают [еще] молодыми. Находятся среди них и весьма хорошие иноходцы.
Лучшая пехота состоит из стрельцов, как было сказано выше, и из Казаков, о которых еще не было речи; помимо десяти тысяч аркебузиров в Москве, они есть в каждом городе, приближенном на сто верст к татарским границам, в зависимости от величины имеющихся там замков, от примерно шестидесяти-восьмидесяти до ста пятидесяти, помимо пограничных /f. 27 v./ городов, где их достаточно. Затем есть казаки, которых рассылают зимой в города по ту сторону Оки, они получают плату, равную со стрельцами, и зерно; кроме того, Император снабжает их порохом и свинцом. Есть еще и другие, имеющие земли и не покидающие гарнизонов. Таких, выступающих на войну, там наберется от 5 до 6 тысяч[250]. Затем есть настоящие казаки, которые держатся в татарских полях вдоль таких рек, как Волга, Дон, Днепр и другие, и часто наносят гораздо больший урон татарам, чем вся русская армия; они не получают большого содержания от Императора, разве только, как говорят, свободу вести себя как можно более вызывающе. Им позволяется иногда направляться в пограничные города, продавать там свою добычу и покупать необходимое. Когда Император намеревается обратиться к ним, он посылает им пороха, свинца и каких-нибудь 7, 8 или 10 тысяч рублей. Это именно они обычно приводят из Татарии первых пленников, от которых узнают замысел неприятеля[251]. Есть обычай тому, кто взял какого-либо пленного и привел его, дарить хорошего сукна и камки, чтобы из того и другого сделать платье, 40 куниц, серебряную чашу и 20 или 30 рублей. Они располагаются по рекам числом от 8 до 10 тысяч, готовые соединиться с армией по приказу Императора, что и происходит в случае необходимости, хотя казаки с Поднепровья содержатся /f. 28/ чаще всего в Подолии[252]. Надо еще прибавить по одному человеку [выставляемому] с каждых ста четвертей, каковые все являются крестьянами, более годными управляться с плугом, чем с аркебузой. Их, однако, не отличишь по одежде, поскольку им надлежит быть одетыми по-казацки, то есть — в платье ниже колен, узкое, как камзол, с большим воротом, откинутым назад и доходящим до пояса. Половина из них должны иметь аркебузы, по два фунта пороха, четыре фунта свинца и саблю. Остальные — по произволу тех, кто их посылает, при условии, что будут иметь лук, стрелы и саблю или нечто вроде кола, пригодного скорее для того, чтобы проткнуть медведя, вылезающего из берлоги, чем для всего того, что им делают. Не нужно забывать и про саблю. Кроме того, и купцы должны при необходимости снаряжать воинов в соответствии со своими средствами, кто трех, кто четырех, более или менее.
Как замечено выше, казаки обычно в начале Великого поста приводят пленных, от которых узнают, не собирается ли Татарин[253], и в зависимости от новостей по всей стране отдается приказ. Пока лежит снег, каждый должен отправить свою провизию в города, у которых решено встретить неприятеля. Эти припасы перевозятся на санях в указанные города; они состоят из Сухарей, то есть хлеба, нарезанного на мелкие кусочки и высушенного в печке, как галеты. Затем из «крупы», которая делается из проса, очищенного ячменя, /f. 28 v./ но главным образом — из овса. Затем у них есть Толокно, это — запаренный, затем высушенный овес, превращенный в муку, они приготовляют его по-разному, как для еды, так и для питья: всыпают две-три ложки названной муки на добрую дозу воды, с двумя-тремя крупинками соли, размешивают, выпивают и считают это вкусным и здоровым напитком. Затем — соленая и копченая свинина, говядина и баранина, масло и сушеный и мелко толченный, как песок, сыр, из двух-трех ложек его делают похлебку, затем много водки и сушеная и соленая рыба, которую они едят сырой. Это пища начальников, так как остальные довольствуются сухарями, овсяной крупой и толокном с небольшим количеством соли. Они редко выступают в поход против татар, пока не появится трава. Относительно других врагов придерживаются того же порядка, если только они не появляются неожиданно. Таким образом, и во время войны, и без нее Император почти ничего не тратит на воинство, разве только лишь на вознаграждения за какие-нибудь заслуги — тому, кто возьмет пленного, убьет врага, получит рану и тому подобное, так как им в соответствии со званием дарят кусок золотой парчи или другой шелковой материи на платье[254].
Русские Императоры имеют сношение с Римским императором, королями /f. 29/ Английским и Датским и с королем Персидским. Также имеют и издревле имели с королями Польским и Шведским, но в настоящее время только для формы, так как они постоянно подозревают друг друга, не зная, когда разразится война. Что касается турок, то с тех пор, как они сняли осаду Астрахани, которую осадили лет сорок назад[255] с татарами, именуемыми Нагаями, и некоторым числом Пятигорских Черкассов, то есть Грузин, в России побывали всего лишь два турецких посла, и два русских — в Константинополе, так что хотя они и не воюют друг с другом, но меж ними не было переписки и приветствий в течение тридцати лет, как если бы они были гораздо более удалены. С тех пор не было войн, кроме как с Татарами, называемыми Крым[256], и Пятигорскими Черкассами, то есть Грузинами, потому что на их землях и границах были построены четыре или пять городов и замков, главные — Терек и Самария[257]. В тысяча шестьсот пятом году грузины взяли один из ближайших к их границам замков при помощи некоторых турок, но это не возымело серьезных последствий. Грузины — люди воинственные, на прекрасных лошадях, большинство их лошадей — рысаки; они вооружены легкими нагрудными латами превосходного закала, весьма ловки и все носят пики или дротики; они могли бы нанести большой урон России, если бы были столь же многочисленны, как прочие ее соседи, хотя их и разделяет Волга, так как они живут между морем /f. 29 v./ Каспием и Понтом Эвксинским[258].
Вернемся к Борису Федоровичу, короновавшемуся императором первого сентября тысяча пятьсот девяносто
