августа тысяча шестьсот второго года приехал герцог Иоанн[277], брат короля Датского Христиана, чтобы жениться на дочери Императора. По обычаю страны, он был встречен с большими почестями; в свите его было около двухсот человек, охрана состояла из двадцати четырех аркебузиров и двадцати четырех алебардьеров. Через три дня после приезда он имел аудиенцию у Его Величества, который принял его ласково, называя сыном; рядом со своим сыном он и отвел для него кресло в тронном зале. После приема он отобедал вместе с Императором за его столом, чего прежде не было, так как против обычая страны, чтобы там сидел кто-либо, кроме его сыновей. После того, как поднялись из-за стола, сделав ему богатые подарки, проводили в его жилище. Дней пятнадцать спустя он заболел, как считают, от невоздержанности, от чего умер спустя некоторое время. Император со своим сыном трижды навещал его во время болезни и много сожалел о нем; все врачи впали в немилость. Император не допустил, чтобы его набальзамировали, так как это противоречит их религии. Он был похоронен в Немецкой церкви, /
f. 34 v./ в двух верстах от города; все дворяне сопровождали его до сказанной церкви, где они оставались до самого конца церемонии; Император и все его дворянство три недели носили по нему траур. Немного позже умерла Императрица, сестра его, вдова Императора Федора Иоанновича, она была похоронена в женском монастыре[278].
Все это время его зависть и подозрительность постоянно возрастали; он много раз ссылал Шуйских, подозревая их больше всех остальных, хотя средний брат был женат на сестре его жены; многие были безвинно подвергнуты пыткам за то, что навещали их пусть даже и в ту пору, когда они были в милости. Без приказания Императора ни один врач под страхом изгнания не смел посещать вельмож или прописывать им что-либо, так как во всей России никогда не бывало никаких врачей, кроме тех, что служат Императору, даже ни одной аптекарской лавки. Наконец, прослышав в тысяча шестисотом году слух, что некоторые считают Димитрия Иоанновича живым, он с тех пор целые дни только и делал, что пытал и мучил по этому поводу. Отныне, если слуга доносил на своего хозяина, хотя бы ложно, в надежде получить свободу, он бывал им вознагражден, а хозяина или кого-нибудь из его главных слуг подвергали пытке, чтобы заставить сознаться в том, чего они никогда не делали, не видели и не слышали. Мать указанного Димитрия была взята из монастыря, где она /f. 35/ жила, и отправлена примерно за шестьсот верст от Москвы. Наконец, осталось совсем мало хороших фамилий, которые не испытали бы, что такое подозрительность тирана, хотя его считали очень милосердным государем, так как за время своего правления до прихода Дмитрия в Россию он не казнил публично и десяти человек, кроме некоторых воров, которых собралось числом до пятисот, и многие из них, взятые под стражу, были повешены[279]. Но тайно множество людей были подвергнуты пыткам и отправлены в ссылку, отравлены в дороге, и бесконечное число утоплено; однако он не почувствовал облегчения.
Наконец, в 1604 году обнаружился тот, кого он так опасался, а именно Димитрий Иоаннович, сын Императора Иоанна Васильевича, которого, как было сказано выше, считали убитым в Угличе. Каковой примерно с четырьмя тысячами человек вступил в Россию через границы Подолии, осадил сначала замок под названием Чернигов, который сдался, затем другой, который также сдался, затем они пришли в Путивль, очень большой и богатый город, который сдался, и с ним многие другие замки, как Рыльск, Кромы, Карачев и многие другие, а в стороне Татарии сдались Царьгород, Борисов Город, Ливны и другие города[280]. И поскольку его войско выросло, он начал осаду Новгород-Северского, это замок, стоящий на горе, губернатора которого звали Петр Федорович /f. 35 v./ Басманов[281] (о котором будет сказано ниже), каковой оказал столь хорошее сопротивление, что он не смог его взять. Наконец, 15 декабря армия Императора Бориса расположилась верстах в десяти от его армии. Князь Федор Иванович Мстиславский, бывший генералом основной армии, ждал еще подкрепления; несмотря на это, 20 декабря две армии сошлись и после двух-трехчасовой стычки разошлись без особых потерь, разве что Димитрий упустил там хороший случай, его капитаны проявили недостаток опыта в военном искусстве. Ибо вступив в стычку, три польских роты обрушились на один из батальонов столь яростно, что сей батальон опрокинулся на правое крыло и также на основную армию в таком беспорядке и смятении, что кроме левого крыла все войско смешалось и обратило врагам тыл, так что если бы другая сотня всадников ударила во фланг или по другому батальону, наполовину смешавшемуся, то, без сомнения, четыре роты разбили бы всю армию Императора; ибо сказанный Мстиславский, генерал армии, был сбит с лошади и получил три или четыре удара в голову, и был бы взят в плен Димитрием, если бы не дюжина аркебузиров, которые освободили его от пленения. Словом, казалось, что у Русских не было рук, чтобы биться, несмотря на то, что их было от сорока до пятидесяти тысяч человек. Армии, разойдясь в стороны, пребывали в бездействии до Рождества; пленники, /f. 36/ между которыми находился капитан польской кавалерии по имени Домарацкий[282], были отправлены в Москву. Двадцать восьмого декабря Димитрий Иоаннович, видя, что ничего не может сделать, снял осаду Новгорода и ушел в Северскую землю, которая весьма плодородна, где его покинула большая часть Поляков. Несмотря на это, он собрал все силы, какие смог, как Русских, Казаков, так и Поляков и доброе число крестьян, которые приучались к оружию. Армия Бориса также крепла с каждым днем, хотя одна его армия находилась в стороне Кром и преследовала указанного Димитрия (но так медленно, что можно было подумать, что они не желают схватить их). Наконец, целый месяц пробыв в лесах и чащах, сквозь которые вели армию, они вновь приблизились к войскам Димитрия, который узнав, что армия расположилась в деревне в такой тесноте, что невозможно было двинуться, решил напасть ночью врасплох и предать огню указанную деревню при помощи нескольких крестьян, которые знали к ней подходы. Но они были со всех сторон обнаружены дозорными и до утра простояли в боевой готовности, а это было утро 21 января 1605 года. Армии сблизились и, после нескольких стычек, при пушечной стрельбе с обеих сторон, Димитрий послал основную свою кавалерию вдоль ложбины, чтобы попытаться отрезать армию от деревни; узнав об этом, Мстиславский
