Распахнув дверь, Иоанн почуял запах еловых ветвей, было свежо и уютно: челядь позаботилась, чтобы к его приходу покои ничем не напоминали о тяжелой болезни государыни. Анастасия выглядела бледнее и худее, чем обычно, тяжелые тени легли под ее светлыми очами. Казалось, приезд государя скорее смутил ее, чем обрадовал: потупив взор, Анастасия зарделась.
– Свет мой, Настенька, худо тебе, давно ль нездоровится? Лекари-то что сказывают? – вглядываясь в ясные очи государыни, спросил Иван и немного успокоился, заметив ответную улыбку и легкий румянец, покрывший ланиты Анастасии.
– Да мне уж полегче, вот скоро лекари и ходить дозволят. Лучше про себя расскажи, Иван Васильевич, – пытаясь приподняться, ответила государыня.
– Приляг, Настасья, слаба ты еще, – уложив обессиленную Анастасию, вымолвил Иоанн; понял, не так здорова государыня, как хочет казаться. – Эх, не с такими вестями хотел я возвратиться: не по зубам нам нынче Казань оказалась… Но ничего, уж скоро то время, когда будешь поздравлять государя. Отдохнем, соберемся с силами, отправимся в новый поход. – И, заметив проскользнувшую по Настасьиному лицу тень, добавил: – Но не покинет рать земли Московской, пока ты не поправишься. – С этими словами обычно грозный царь обнял любимую жену, нежно поцеловал в уста.
Невеселые навалились на государя думы; вовремя спохватившись, Иван спросил:
– Может, изволишь чего, Настенька? – Глашка, башка окаянная, – возвысив голос, позвал Иоанн, – ты где пропадаешь? Принесла б чего…
– Да не хочется мне что-то ничего, Иван Васильевич, не шуми, – зная грозный нрав государя, попыталась остановить его Анастасия.
Однако ж крепко помнила челядь зычный голос государя, знала, чем обернется промедление: словно нечисть какая из ниоткуда в покоях появилась Глафира.
– Чтоб государыню одну без меня не оставлять, а коль за надобностью какой отлучишься, пущай кто из девок посидит.
Да ежели изволит Анастасия Романовна чего, не мешкать! – пригрозил Иоанн.
– Выздоравливай, Настенька, а я пойду покуда, – сказал Иван, прощаясь с супругой. На пороге обернулся, словно вспомнил что-то, но, поймав растерянный взгляд Глафиры, прикрыл дверь.
И уже в другом конце Кремля гремел голос государя, требуя то Гришку, то лекаря, то еще кого-нибудь, наводя ужас на все окружение царево…
Другой была встреча Михаила с Анастасией: хотя из дальней дороги да с горькими вестями возвращался Шорин, но все же радостно билось сердце на пороге родимого дома.
Приезд Михаила не был ни для кого неожиданностью: знала челядь о предстоящем приезде хозяина своего, нетерпеливо поглядывала в окна. Первым Михаила встретил Степан, немолодой уже конюх, знавший нынешнего господина еще мальчишкой. Поспешно отдав ему поводья, Михаил спросил только: – Анастасия дома?
И, получив утвердительный ответ, немедля направился в терем.
После долгой разлуки крепко обнял он Настасью, страстно целовал в горячие уста, забыв на мгновенье и о невзгодах дальнего похода, и о Кремлевских неприятностях…
Ни на один миг не сомневался Михаил в невиновности жены: животину зловредную, и ту не смогла бы погубить Анастасия, не то что близкого человека отравить. Бывало, ребенком еще, принесет Настенька пташку израненную и печется о ней, словно о человеке. Покойный боярин бранил поначалу челядь: дескать, опять недоглядели за баловницей, а после угомонился: не хотел огорчать любимую внученьку. Сызмальства приметил Михаил добрый Настасьин нрав, за то и полюбилась, но потому же и переживал так сильно, зная ее чуткую, ранимую душу.
Быстро сошел дурман первой встречи – пришло время для серьезного разговора. Хотя даже словом не хотел обидеть Михаил супругу, однако ж не то было время, чтоб отмалчиваться.
– Ну, рассказывай, Настенька, что тут без меня приключилось? – тяжко вздохнув, вымолвил Михаил.
– Донесли уже… – по сумрачному взгляду мужа Анастасия без труда догадалась, что ему уже все известно. – Что и рассказывать, коли знаешь все. Перешла я дорогу кому-то, Мишенька, вот только в толк не возьму, кому.
– Да нет, не все мне известно, Настасья, иначе б не спрашивал. Может, это я кому дорогу перешел?
– Эх, кабы на тебя кто зуб имел, не возвратился б ты из этого похода. – И от этой мысли у Анастасии аж дух перехватило. – Нет, не станет никто на царева любимца наговаривать: пуще других верит тебе Иоанн Васильевич, горько можно поплатиться за такие наговоры. Да и не падок ты до царевых подарков, чужих дел не поганил, дорогу никому не переходил. Знать, я кому-то помешала: может, не по вкусу моя дружба с государыней пришлась, может, разлучить нас с тобой хотят, Мишенька. – Еле сдерживаемые слезы блеснули в огромных Настасьиных очах.
– Полно, Настенька, – поняв, что больше всего тревожит Анастасию, утешил ее супруг. – Коли так дело обстоит, как ты говоришь, обойдется все: буду просить государя о милости. Но тебя, Настенька, – обнимая жену, добавил Михаил,– что бы не случилось, я не покину.
– Как бы он тебя не попросил… – расплакалась еще пуще растроганная Настя: хотя и не было за душой у нее греха, не надеялась Анастасия на милость государя.
Поняв, что дальнейшие расспросы ни к чему не приведут, Михаил закончил разговор. Не надеялся услышать он дельного совета из уст расстроенной супруги, а расспрашивать всю подноготную сам не захотел – зачем лишний раз терзать Анастасию, ведь ничего не поворотить вспять, а язвительные речи он еще успеет услышать.
– Утро мудренее вечера, Настасьюшка, – решил Михаил, успокоив жену, – вели-ка подавать к столу, а там и почивать пора.
Переживший слишком много за один день, Михаил наконец почувствовал голод и навалившуюся усталость: силы медленно его покидали.
Несмотря на тяготы вчерашнего дня, проснулся Михаил рано – не давали покоя сумрачные думы. Еще не рассвело; на медленно начинавшем светлеть небе виднелись по-ночному яркие звезды. Выйдя во двор, Михайло полной грудью вдохнул свежий морозный воздух, прошелся по двору, прогоняя остатки дремоты. Любившая поспать челядь сонно приветствовала хозяина, дивясь столь раннему его пробуждению. Состязаясь, горланили петухи, возвещая о наступлении утра.
Спокойствие только начинающегося дня нарушил яростный собачий лай: возле терема Михаила спешился всадник, узнать которого мешала предрассветная мгла. Незванному гостю повезло: без промедления вышел встречать его сам хозяин терема.
– Что так рано, Данило? – узнав в раннем госте брата государыни, спросил Михаил.
– Да и тебе, я вижу, не спится, – поздоровавшись, ответил Данило. – Упредить я хотел тебя, Михайло, оттого и рано пожаловал.
Поручив коня Степану, Михаил пригласил гостя в терем. Опять в полутьме разговаривал Михайло с Данилой, и вновь к нему вернулось гнетущее ощущение нависшей над головой беды.
– Велено представить тебя пред государевы очи, но прежде есть у меня к тебе пара слов, – уже в тереме начал Данило. – Серьезный предстоит тебе разговор с государем; как и предполагал я, наговорили на твою супругу Ивану Васильевичу. Гневался царь поначалу, да сошла с него гроза немного – на тебя-то он зла не держит, но про супругу твою и слышать ничего не хочет. Придется Настасье твоей постриг принять, иначе и тебе не поздоровится…
Горько сперва стало от таких слов Михаилу, да после утешился: коли не прогневал он государя, не все еще потеряно. Только бы не расставаться сейчас с Настенькой, не оставлять ее в трудную минуту, а сойдет с государя – выправит Михайло это дело.
– Да не вздумай перечить государю, – прервал его размышления Данило, – пока хворает Анастасия. Поправится государыня, можешь просить Ивана Васильевича о милости.
Обдумывая услышанное, Михаил спросил:
– А как государыня себя чувствует?
– На поправку пошла Анастасия Романовна, коли также себя чувствовать будет, снова в Кремле покойно станет. Был у меня разговор с государыней: не грешит она на супругу твою, при случае замолвит за нее царю словечко. Только об одном прошу: не гневай государя понапрасну.
– Спасибо за совет да помощь, Данило Романыч, – поблагодарил Михаил. – Коли утрясется все, я в долгу не останусь. А сейчас гостем будь, ежели вместе в Кремль ехать.
Михайло кликнул слугу. Не успел Данило опомниться, как усердный Федор уже стягивал с него тулуп, не оставив времени на долгие раздумья.
Уже в трапезной, за добрым столом, накрытым расторопной Матреной, потекла мирная беседа: забыв на миг о невзгодах, говорили бояре о делах насущных, дожидаясь часа, когда государю было угодно принять Михаила.
Тревожно билось сердце Михаила перед дверью государевой палаты; по непроницаемому лицу Григория, доложившего государеву волю, нельзя было догадаться, в каком расположении сегодня Иван Васильевич. Уже входившего Михаила осенило: понял – избежит он гнева государева, и не нужно будет расставаться с Настеной. Рисковое дело затеял Михайло, но до конца не осознавая, как выпутается, твердо решил использовать крайнее средство. Жалел только, что поздно пришла к нему шальная мысль, что не успел поговорить с Настенькой.
