Дело решилось само собой: не пришлось в этот раз Михаилу в поход с государем отправляться, другое поручил ему Иван Васильевич. Даже не успев ничего придумать, спешным делом отбыл он в Новгород. Но, прикинув, что быстро управится, предупредил Настасью о скором своем возвращении.
Видимо, непонятным образом чувствовал Иоанн, что не в этот раз покорится неприятель: через месяц возвратился в Москву, ибо осень наступала, а врага все не было. Зимой, правда, объявились другие разбойники – ногайские мурзы, но были изгнаны, кои взяты в плен, а остальных истребил жестокий российский холод.
ГЛАВА 15
Меж тем Михайло, посланный с государевым поручением, подзадержался – не так гладко, как хотелось бы, претворялась в жизнь воля государева. Словно в каменную стену стучаться приходилось – медлили бояре, упрямились, потому Михаилу пришлось обосноваться в Новгороде. Однако ж как цареву человеку оказали честь: определили его в лучшие палаты, а для исполнения всяческих государевых надобностей поручили боярину Ермилову словом и делом содействовать Михаилу.
Так, помимо встреч по государевым делам, завязалось первое знакомство Михаила в чужом граде. Как только взглянул он на своего помощника, понял – не прост, ой как не прост Григорий Ермилов. Знать, не впервой приходилось выполнять ему подобные поручения, оттого никогда не терялся, не менялся лицом и не впадал в оторопь юный, но верткий Гришка.
Не ведал того Михаил, что как две капли воды похожа судьба Григория на его собственную: потеряв отца, еще ребенком чудом попал в боярский дом, там и прижился. Малец рос на редкость смекалистым – рано начал примечать, что к чему, всегда оправдывал господские ожидания. Сызмальства привыкнув ловкостью да изворотливостью добиваться своего, к зрелым годам проворный Гришка уже имел за плечами недюжинный опыт. Так и на этот раз чутье подсказало ему, что встреча с Михаилом может изменить его судьбу.
С Михаилом повел он себя запросто, по-дружески, хотя новгородцев нельзя было назвать особо гостеприимными людьми. Надеясь поначалу извлечь из знакомства с государевым человеком какую пользу, привязался Григорий к Михаилу. То ли сказалось то, что были они одногодками, то ли нравом подошли друг другу, а может, затосковала вечно изворотливая Гришкина душа по чему-то светлому, но вскоре совсем по-иному стал относиться Ермилов к московскому боярину.
Ни одна живая душа в Новгороде не проявила столько участия в делах Шорина; заметив больше усердия, чем причиталось выказывать заезжему боярину, Михайло с той же теплотой отнесся к своему помощнику, впервые за много лет почувствовав себя с кем-то на равных.
Хотя другом детства приходился ему Иван Васильевич, но все ж не был до конца откровенен с ним Михайло. Да и что тут объяснять: государь он и есть государь, а тем более с таким норовом как у Иоанна. С другими боярами тоже не больно водился Михаил: кто пытался попользоваться его дружбой с государем, а кто опасался ее. Многие же не напрямик, конечно, нет-нет, да напоминали Михаилу о его мужицком происхождении. В чужом граде догадывались, что Шорин далеко не последний человек в Москве: не пошлет же государь кого попало с поручением, но всей правды не ведали; оттого так легко ему было с Григорием.
Проводя большую часть дня в заботах по делам государевым, и в свободное время не расставался Михайло с Гришкой. Не мудрено, что в чужой стороне Михаилу некуда было податься, сидеть же одному в четырех стенах тоже доставляло мало радости. А с детства любопытный Григорий, привыкший к вольготной жизни, к тому же не женатый, предпочитал толковать с новым человеком, нежели слушать домочадцев, наперед зная каждое их слово.
Чередой пролетали дни. Григорий узнавал для себя много любопытного, Михайло завел новых знакомых – все таких же сорванцов, как и Гришка, меж тем царево дело заметно пошло на лад. Так бы и уехал Михаил, исполнив государево поручение, да на том успокоившись, забыв про далекий Новгород, кабы ни один престранный случай.
Частенько сиживали Григорий с Михаилом в палатах, отведенных Шорину для проживания; Гришка в свою очередь зазывал к многочисленным друзьям, но до сих пор не привечал московского гостя в своих палатах. Почти перед самым отъездом увидел-таки Михайло, где бытует его помощник: выпив лишнего, Григорий не смог везти друга в дальний конец Новгорода – пришлось поворачивать к терему.
Хотя и богато жилось Ермилову, весьма удивили Михайлу порядки, царившие в его тереме. Сразу бросалось в глаза, что челядь была одета слишком хорошо. Приметил он также и простое обращение челяди со своим господином – все, кто только не был младше Григория, называли его по имени.
Кто-то из слуг помог проводить Григория в палату: громко бранясь, схватили, как холопа какого, поволокли по высоким ступеням, что Михаил даже опешил. Шорину же низко кланялись, поспешно открывали дверь и относились весьма уважительно, как и подобало.
Нализавшийся Гришка быстро уснул, а с Михаила хмель сошел весьма скоро. Слушая мерный храп недавно обретенного товарища, Михаил почувствовал себя одиноко; мыслями обратился к дому, Настасье, но потом утешился, вспомнив, что на днях отправится в Московию. Почивать не хотелось, и Михайло уж начал подумывать о том, не пора ли отправиться восвояси, но тут про почетного гостя вспомнили. Примчался слуга – рыжий Егорка, поинтересовался:
– Откушать изволите, боярин?
Поразмыслив, Михайло согласился; не столько проголодался, сколько не хотел оставаться один.
– Да можно бы. Только одному не хочется что-то… – наполовину вопрошая, наполовину высказав пожелание, ответствовал Михаил.
– Будет сделано, боярин, – рыжая харя расплылась в широченной ухмылке.
Спустя какое-то время, а как показалось Шорину, ждал он довольно долго, довольный Егор вновь появился в палате Михаила, с елейной улыбкою приглашая боярина к столу.
Открыв дверь, Михайло чуть не обмер – видимо, Егор по-своему понял пожелание боярина откушать не одному. За длинным столом, заставленным всяческими кушаньями, которыми, наверное, можно было попотчевать целую рать, сидело – аж глаза разбегались – около двадцати девиц. Все они были хороши собой, но по-разному, – не зная вкуса московского боярина, боясь перед почтенным гостем лицом в грязь ударить, решил Егорушка перестараться.
«Странные, ей-богу, странные порядки в Гришкином тереме!» – только и подумалось Михаилу. В другой раз, ежели бывал бы уже Михайло у Григория, знал бы, как поступить, а тут и засомневался. То ли пошутить над ним задумал Григорий, да он пьян, то ли слуга дурачится, да уж больно почтительно к нему здесь относятся, то ли недопонял Михайло чего спьяну… Однако ж, глядя на наглую рыжую морду, все еще чего-то выжидающую, решил не выказывать своего смущения: смело вошел в широкую палату, уселся на почетное место.
Дверь затворилась; шушукающиеся девки примолкли, опустили взоры. Михайло оглядел окружавшие его лица: на них застыло ожидание. Кого выберет московский боярин, кто ему приглянется? Хотя и разбирал их страх, каждая втайне желала быть избранной – не холоп какой, но москвич, государев человек глаз положит.
Позже недоумевала челядь – неужто в Москве девки краше, али разборчив настолько боярин, что не угодили ему, али не по его вкусу баб подобрали? Так никому из них и не пришлось похвастаться… Не ведали они того, что не охотник Михайло до чужого добра, да и настрой в тот день у него не тот был – никак не шла из головы Настасья. Однако ж прогонять девок тоже не стал – и вправду, каково одному в пустых хоромах покажется? Да и не доводилось никогда Шорину за таким столом сиживать, будет над чем с государем потом потешаться.
А, кроме того, еще одна задумка пришла в голову Михаилу. Научившись от хозяина терема любопытствовать, решил он выведать и про самого Григория, и про порядки, им установленные, а то и просто про жизнь Новгородскую послушать – девки наверняка болтливы, главное, не испужались бы только.
– Пошто взор опустили, неужто нечисть где увидали? – усмехаясь, обратился Михайло к смутившимся девкам.
В ответ, словно по приказу, двадцать красавиц подняли на него свои разного цвета очи.
– Ну, что расскажите гостю, каково ваше житие-бытие в Новгороде?
Двадцать пар глаз продолжали упорно смотреть на Михаила, но никто так и не осмелился заговорить с боярином.
Михайло решил по-иному повести разговор.
– Как тебя звать, девица? – выбрав, как ему показалось, менее испуганное лицо, спросил он уже ласково.
– Марией, только все меня Машуткой кличут. – Михайло верно приметил: из всех девиц Маша была самая шустрая.
– А мне как тебя называть?
– А как угодно будет, так и называйте. Вот только Мария красивше как-то, – добавила хитрая девка, заметив боярское расположение.
Михаил от души улыбнулся, и смущение девиц как рукой сняло.
– А по батюшке чья будешь? – решив, что понравится простой девке такое обращение, поинтересовался Шорин.
