долину. Но кто-нибудь из грифонцев мог видеть его прежде.
Однако все обошлось. Я открыл тяжелую дверь и вошел, плотно
затворив ее за собой.
Я оказался в большой комнате, почти зале, столь же, впрочем,
неуютной, как и другие помещения замка: голые каменные стены без панелей
и гобеленов (лишь на дальней от входа стене висело длинное, от потолка
до пола, грифонское знамя), узкие окна-бойницы, почти не пропускавшие
света, из всей мебели — одно кресло. Правда, здесь было тепло. Огонь
пылал в большом очаге, озаряя багрово-оранжевым светом все помещение.
Возле очага в том самом единственном кресле сидел Лоис Лангедарг.
Он походил и не походил на виденный мной портрет. В отличие от
своего отца, он был худ и узок в плечах; прямые черные волосы до плеч
слегка завивались внутрь на концах. Бороды он не носил, хотя под носом
темнел некий намек на усы (которых еще не было в пору написания
портрета); похоже, Лоис отпустил их, чтобы казаться мужественней, но они
не слишком хорошо росли. Длинное бледное лицо с высоким лбом мало
походило на лицо воина; тонкие пальцы с ухоженными ногтями органично
смотрелись бы на грифе лютни, но не на рукояти меча.
И все же это лицо изменилось с тех пор, как его запечатлел
художник. Это больше не был изнеженный и избалованный юноша, для
которого самой большой трагедией является вскочивший прыщ. В чертах
появилась жесткость и твердость лидера, в тяжелый час принявшего на себя
ответственность за своих людей. Расслабленная полуулыбка сменилась
упрямо сжатыми губами.
Я сделал несколько шагов к нему и остановился, не дойдя пары ярдов,
как предписывал этикет. Он молча смотрел на меня несколько мгновений.
— Вы не Филипп Трувэль, — спокойно сказал он.
— Да.
— Кто вы?
— Я Дольф, также известный как Бертольд. Полагаю, вам знакомо это
имя?
Направляясь сюда, более всего я опасался истерической реакции,
которая была бы мне совершенно некстати. Но, уже взглянув на Лоиса от
порога, я понял, что ее не будет.
Я не ошибся.
— Вы человек, виновный в смерти моего отца и гибели всей нашей
армии, — его голос звучал так же ровно, хотя в нем и появилась некая
напряженность.
— Если бы ваш отец одержал победу, вряд ли вы бы назвали его
_виновным_ в ней. Но по существу вы правы.
— Вы, должно быть, сумасшедший, если решились прийти сюда, — теперь
он разглядывал меня, как какого-нибудь диковинного зверя. — Где Филипп
Трувэль?
— За большим продолговатым валуном справа от дороги, если ехать
вниз. Примерно в полутора часах езды.
Лоис не стал спрашивать, мертв ли граф. Это было очевидно.
— Прежде, чем вы попытаетесь убить и меня, хочу сообщить вам, что
под потолком этого зала у вас за спиной имеются бойницы. Сейчас в вас
целятся четверо арбалетчиков.
— Я не собираюсь вас убивать. Тем не менее, хочу кое-что показать
вам, прежде чем мы продолжим беседу.
Я расстегнул и распахнул свой медвежий полушубок. Под ним мой торс
туго охватывал широкий матерчатый пояс с карманами. В эти карманы были
вложены параллельно друг другу длинные прямоугольные металлические
коробочки. Те, что изготовил для меня кузнец.
— Внутри порошок, — любезно пояснил я. — Тот самый, что уничтожил
вашу армию и обрушил стены Греффенваля. Перемешанный с гвоздями и
острыми железными обрезками. Не стану врать, этого количества
недостаточно, чтобы разрушить Блюменраль. Но в этой комнате никто не
останется в живых. Я в любой миг могу сделать это сам, или это могут
сделать ваши арбалетчики. Удар стрелы вызовет детонацию и взрыв.
Лоис помолчал еще несколько мгновений. Затем сделал знак рукой,
предназначавшийся, очевидно, не мне.
— Я отдал команду не стрелять. Что вы хотите?
— Ваши стрелки нас слышат?
— Нет, если не повышать голос.
— Хорошо. Я пришел, чтобы отдать вам тайну, желание обладать
которой стоило жизни вашему отцу. Тайну порошка.
— Я не ослышался? После того, как вы рассказали ее Йорлингу, и вся
наша армия…
— Я не рассказывал ее Йорлингу.
— Вы что же, — усмехнулся Лоис, — хотите сказать, что он украл у
вас рецепт этой адской субстанции?
— Йорлинг не знает рецепта. Никто из живущих не знает. Он
пользуется лишь тем, что изготовил для него я, и его запасы на исходе.
Сейчас ваше положение практически безнадежно. Наладив собственное
производство порошка, вы сможете победить.
— Почему вы предлагаете это мне?
— Деньги, — пожал плечами я.
— Йорлинг, как видно, плохо платил вам, — довольно осклабился Лоис.
— Зато вы заплатите хорошо.
— Сколько?
— Двадцать тысяч крон.
Он чуть не поперхнулся, услышав эту сумму.
— Все-таки вы сумасшедший.
— Я — человек, который предлагает вам Империю. Неужели она не стоит
каких-то двадцать тысяч?
— У меня нет таких денег. И кроме того, — он усмехнулся с чувством
снисходительного превосходства богача над бедняком, — вы, похоже, не
представляете себе, сколько занимают и сколько весят двадцать тысяч
золотых монет. Я что-то не вижу с вами носильщиков.
— Я хорошо владею операцией умножения, — заверил его я. — Я даже
умею извлекать корень третьей степени, хотя это в данном случае неважно.
А важно то, что у вас, во-первых, есть эти деньги. Ваш отец был не
настолько глуп, чтобы оставить казну Лангедаргов врагу. Коль скоро из
Греффенваля вообще можно было выбраться — вы унесли оттуда не только
ноги и собственную жизнь. И поведение Ришарда после победы это
подтверждает. Он явно испытывает проблемы с деньгами. Если бы ему
достались ваши сокровища, он бы действовал сейчас более решительно. Ну а
"во-вторых" напрямую следует из только что сказанного: эти средства есть
у вас в удобной для транспортировки форме. Полагаю, брильянты и иные
драгоценные камни.
— Вы умный человек, — медленно произнес герцог.
— Дураки не делают изобретений, меняющих судьбы мира. И, кстати,
хочу предупредить на всякий случай, что в ювелирном деле я тоже кое-что
смыслю, — учителя драгоценные камни интересовали, главным образом, с
точки зрения минералогии и кристаллографии, но единственным способом
заполучить объекты для исследования было оказание ювелирных услуг.
— Хорошо, теоретически у меня есть камни на эту сумму. Но это
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
