мордами коней, — попробуем по-другому.
С этими словами я поднял огнебой и застрелил правого дружинника.
Лошади испуганно попятились. Оставшиеся в живых люди схватились за
рукоятки мечей. Но я уже быстро переводил огнебой с одного на второго.
— Уберите руки от оружия. Все равно не успеете.
Они повиновались. Дружинник — поспешно, словно собственный меч
обжег ему руку, рыцарь — подчеркнуто медленно.
— Тот, кто первым скажет пароль, останется в живых, — соврал я.
Несколько мгновений молчали оба, а затем простолюдин, переводивший
взгляд со своего сеньора на мое оружие, торопливо выпалил:
— Сосна!
Признаться, я ожидал чего-нибудь более пафосного. Впрочем, при
грамотно организованной караульной службе пароли меняют регулярно,
пафосных лозунгов тут не напасешься. А Лоис, похоже, все же не такой
рохля, каким его все считали… или дело не в нем, а просто организацией
обороны ведает кто-то из опытных офицеров?
— Он лжет, — тут же презрительно произнес рыцарь, не глядя в
сторону своего подчиненного. — Он не знает пароля. Он придумал это,
чтобы спасти свою жалкую жизнь.
— Знаю! Клянусь, пароль — "сосна"! — настаивал солдат, теперь уже
не отводя взгляда от наставленного на него огнебоя.
— Твой господин говорит, что это неправда, — заметил я. — Кому я
должен поверить — трусу или благородному человеку?
Я выстрелил во второй раз. Солдат опрокинулся на круп своего коня.
— Остались только мы с вами, сударь, — я вновь навел оружие на
рыцаря. — Итак, каков пароль?
— Неужели ты думаешь, что я скажу его тебе? — он был прямо-таки
великолепен в своем презрении.
— Можете не говорить, — согласился я. — Я и сам могу ответить на
свои вопросы. Верить надо, разумеется, трусу, ибо благородный человек, в
отличие от труса, лжет даже тогда, когда ему это не выгодно. И пароль,
соответственно, "сосна". Будь это не так, вы бы не пытались убедить меня
в обратном. Вы бы только порадовались про себя тем неприятностям,
которые меня ожидают, когда я скажу неправильный пароль настоящим
часовым.
От его давешней гордости по поводу того, как ловко он провел
глупого врага, не осталось и следа. Теперь молодое лицо выражало лишь
растерянность и страх, который он тщетно пытался скрыть.
— В таком случае, что тебе от меня нужно? — пробормотал он. -
Кончай скорее.
— Мне нужны ваши доспехи, ваш конь и ваше имя.
Касательно первых двух пунктов ему было нечего возразить — это была
моя законная добыча, но по поводу третьего он вновь начал горделиво
надуваться:
— Я не стану говорить свое имя безродному негодяю, использующему
оружие трусов и подлецов!
— Что касается безродности, то это, в принципе, правда, -
осклабился я. — Но что касается оружия, то я не просто использую его. Я
тот, кто его создал (презрительно сощуренные глаза моего визави
расширились). Да, да. Именнно благодаря мне оно пришло в мир. И за
короткое время отняло уже больше жизней, чем все ваши аристократические
предки за всю долгую историю вашего рода. А поскольку слава рыцарей
зиждется исключительно на убийстве себе подобных, на вашем месте я бы не
слишком задирал нос по поводу собственной знатности.
— Рыцарь убивает в честном бою… — попытался было возразить этот
тип.
— В честном бою?! — рявкнул я, отбрасывая маску саркастической
иронии. — Расскажите это в замках, деревнях и целых городах, вырезанных
до последнего человека. Расскажите это младенцам, насаженным на копье,
как на вертел. Расскажите изнасилованным женщинам с отрезанными грудями
и руками. Только не надо рассказывать это мне! А для того, чтобы
завладеть тайной вот этого, как вы выражаетесь, подлого оружия, ваш
ненаглядный сюзерен Карл, верностью которому вы так кичитесь, пытал
каленым железом маленькую девочку! И если ты только попробуешь
что-нибудь вякнуть про "неизбежные издержки войны"…
— То что? — хмуро произнес он. — В любом случае ты меня убьешь.
— Да, — согласился я, — но я даю тебе выбор. Либо ты сдохнешь тут,
как собака, твое гнилое мясо растащат птицы, и никто и никогда не
узнает, каким был конец представителя достославного аристократического
рода. Не молил ли он о пощаде и не ударился ли вообще в бега, купив себе
жизнь ценой предательства. Но если ты назовешь свое имя, я обещаю, что
твоя родня будет поставлена в известность о месте и обстоятельствах
твоей смерти. Как видишь, это в твоих же интересах, если ты и впрямь так
дорожишь своей пресловутой честью.
— Филипп, граф Трувэль, — мрачно ответил он. — Только тебе будет
сложновато поставить в известность мою родню. Я последний в роду. Мой
отец и оба брата убиты на Тагеронском поле. Вот такими штуками, как эта.
Я тоже должен был быть там! Но отец оставил меня во главе гарнизона
нашего замка. У него были дурные предчувствия насчет этого боя…
— Предчувствия иногда оправдываются, — кивнул я.
— Моя сестра наложила на себя руки, узнав, что та же участь
постигла и ее жениха. День свадьбы уже был назначен… Моя мать еще
жива, но после всего, что случилось, она повредилась в рассудке, — он
помолчал несколько мгновений и добавил: — Как же я мечтал встретить
того, кто придумал это оружие…
— Твоя мечта сбылась. Надеюсь, ты доволен. Слезай с коня.
Он покорно повиновался. Из него словно вышибли некий стержень, на
котором держалась воля к сопротивлению. Я велел ему бросить на землю меч
и снять доспехи. Посмотрел оценивающе на его сапоги (обычные кожаные, а
не железные башмаки-солереты, в которых не очень-то походишь по горам),
но мне они, пожалуй, были маловаты.
— Сидел бы ты в своем замке, — заметил я, глядя, как он распускает
ремни и шнуровки своих лат. Придется ведь сейчас, впервые в жизни,
проделывать то же самое в обратном порядке… — Но нет. После всего, что
случилось с остальными Трувэлями, ты тоже поперся воевать. Знаешь, чем
человек отличается от крысы? Если крыса видит, что ее сородич, а тем
более — несколько ее сородичей, сделали некую глупость и в результате
погибли, она ни за что не станет дублировать их поведение. Но человек -
нет. Человек будет повторять ту же самую глупость со все большим
остервенением. Люди, в отличие от крыс, необучаемы.
Он уложил последнюю железяку на землю и выпрямился.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
