– Деньги дожа меня не интересуют – я же говорил! А вы – да. Вы – другое дело. Вы должны были попасть в Рим. Особенно ты, синьор Василий. Тебя Бенедикт считал самым ценным пленником.
– Ну‑ну. Только вот незадача: в Рим мне совсем не нужно. Я теперь планирую другое путешествие.
– Куда?
– В Палестину.
– Ты не очень похож на паломника.
– У меня там другие дела.
– Синьора, которую Бенедикт пленил первой? Синьора Агделайда, да?
– Ты поразительно догадлив, Джеймс. Эта синьора, между прочим, моя жена.
– А знаешь, я ведь мог бы быть тебе полезен, Василий.
– Что ты имеешь в виду?
– Сделку. Я помогаю тебе, если сначала ты...
– Сначала мне нужно в Палестину, Джеймс.
– Ну, положим, сначала тебе нужно отсюда, – усмехнулся киллер. – Всем нам надо убираться и поскорее. Мы слишком много времени тратим на разговоры. А новый отряд гвардейцев синьора Типоло может появиться в любую минуту. Ты подумай пока, а договорим как‑нибудь позже.
Что ж, в этом он, пожалуй, был прав. Первым делом нужно уносить ноги, а уж потом... Мысли переключались на решение более насущных проблем.
– Что ты предлагаешь, брави? Пробираться к твоей кладбищенской засаде? – Бурцев окинул собеседника испытующим взглядом.
– Нет. Как раз сейчас к Греховному кладбищу соваться не стоит. Это будет первое место, где нас станут искать немцы и гвардейцы дожа.
– Тогда куда?
– В портовом районе есть таверна «Золотой лев» с постоялым двором. Излюбленное место венецианских моряков и тайный притон контрабандистов. Там можно укрыться на время. И там же можно узнать о судах, отправляющихся в Святые Земли.
Бурцев усмехнулся:
– Посланник папы знает притоны контрабандистов?
– Просто это самое надежное место. И проверенное. Мною проверенное. Там мы будем в безопасности.
– Ага, как же, – буркнул Бурцев, – будешь с тобой в безопасности. С этакой‑то отметиной на лице.
Он поднес ладонь к правому глазу.
– Каволата! – пренебрежительно отозвался Джеймс.
– Что?
– Ерунда, говорю[136].
– А вот я так не думаю. Скоро в городе начнут отлавливать всех одноглазых. А ты... Извини, но уж очень броская у тебя примета. Немцы, шпионы или гвардейцы дожа выйдут сначала на тебя, потом – на нас.
– Выйдут на меня? – Джеймс широко улыбался. – Неанке кацо![137] Ни‑ког‑да!
Удивительнейшая самоуверенность!
– Ты говоришь так, будто за ночь добрая половина венецианцев окривела на правый глаз, – Бурцев начинал терять терпение от того, что этот хитрец не желает осознавать очевидного. – Ты слишком заметен, Джеймс!
Киллер по‑прежнему демонстрировал в кривой улыбке крупные белые зубы.
– Если бы меня можно было так просто обнаружить, я не стал бы лучшим брави Италии. Поверь, о моей неуловимости здесь ходят легенды.
Бурцев молчал, скептически осматривая собеседника. Легендам он все‑таки верил меньше, чем собственным глазам. Даже живым легендам. Особенно если у них есть все шансы стать мертвыми.
– Ладно уж, – хмыкнул Джеймс. – Придется открыть секрет Джезмонда Одноглазого.
Наемный убийца сдернул с лица повязку. И... и перестал быть одноглазым. Око, прятавшееся за черной полоской ткани, было зрячим и абсолютно здоровым.
– Приятно вновь взглянуть на мир двумя глазами, – проморгавшись, заявил киллер.
– Так ты... Ты не...
– Нет, конечно. Повязка всего лишь маскировка, позволяющая вводить в заблуждение тех, кто слепо верит в одноглазого убийцу.
– Что ж, убедил. Потопали к твоему «Золотому льву».
Джеймс замялся:
– Э‑э‑э... Видишь ли, мосты еще перекрыты. К порту сейчас лучше добираться по воде.
– Ну, так поплыли!
– Боюсь, не выйдет. На всех места в гондолах не хватит.
Глава 38
Каволата! Вот уж каволата так каволата! В самом деле, похоронная процессия уплыла давным‑давно. Перевернувшиеся разбитые и изрешеченные пулями лодки потонули. На плаву оставались лишь две белые гондолы. Те, на которых приплыли венецианские гвардейцы‑копейщики, Ядвига, Освальд, Бурангул, Збыслав и Дмитрий. Лодку Джеймса, Бурцева и Сыма Цзяна потопила моторка с крестом. Кондотьерская гондола, привязанная к берегу, тоже никуда не годилась: в борту и днище зияли частые пулевые отверстия. Внутри плескалась вода. Далеко на такой посудине не уплывешь. А две гондолы на десятерых – слишком мало.
– Кому‑то из твоих людей придется остаться здесь, – сказал Джеймс. – Ненадолго. Мы за ним вернемся.
– Вернемся? Ты сам‑то веришь в это?
Брави отвел глаза:
– Но[138]. В этом не будет нужды. Гвардейцы дожа нас опередят. Или немцы. Но кем‑то нужно пожертвовать, чтобы дать возможность спастись остальным.
Бурцев хмуро глянул вокруг:
– Сколько человек должно остаться?
– Я бы оставил самых тяжелых. Двух. Еще лучше – трех.
Самыми тяжелыми были Гаврила Алексич, Дмитрий и Збыслав. Хотя нет, Збыслав ранен: литвин все еще держался за голову. А под глазами – синева. Не иначе как сотрясение мозга. Легкое – скоро пройдет, но пока Збыслав вояка плохой...
– Останутся двое, – твердо заявил Бурцев.
– Даккордо[139]. Думаю, остальные доплывут благополучно. Я сам поведу одну лодку и покажу, как управляться с веслом. Это не очень сложно...
Бурцев отошел к здоровякам‑новгородцам. Шепнул негромко:
– Гаврила, Дмитрий... Мне нужен один доброволец для важного и опасного дела. Очень может быть, что дело закончится смертью.
Вперед шагнули оба. Хмурые, мрачные, решительные. Готовые на все. Вот так всегда...
Бурцев махнул рукой:
– Тяните жребий.
Оставаться выпало Алексичу.
– Только один? – Брави уже стоял рядом. Хмурился недовольно...
– Вторым буду я. У меня тоже вес немаленький.
Такого поворота Джеймс никак не ожидал. От былой невозмутимости не осталось и следа.
– Почему ты?! – понизил голос папский шпион‑убийца. – Твое место в гондоле, Василий.
– Эх, сказал бы я тебе, брави, чье место в ганд... Да не буду – все равно не поймешь!
– Это ты не ничего понимаешь, русич! – киллер взволнованно шептал уже в самое ухо. – Кнехт‑лазутчик говорил, что твоя персона больше всего интересовала Бенедикта. Значит, и дож в первую очередь пожелает захватить тебя. И потом, кроме меня только ты знаешь, где мы будем искать убежище. Если тебя схватят, если под пытками вызнают о «Золотом льве»...
– Не доверяешь, Джеймс?
– Ну, не то чтоб... – бесстрастный брави совсем смутился. – И все же не понимаю почему?
Да уж куда тебе!
– Во‑первых, я не привык прятаться за чужие спины. А во‑вторых, ты прав: для Хранителей Гроба и дожа лишь я один представляю ценность. И, смею заверить, для Папы Римского – тоже. Так что пусть у тебя даже не возникает мысли выкрадывать и переправлять в Рим кого‑либо из моих ребят – это бесполезно. Ну а в‑третьих... – стволом «вальтера» Бурцев оттолкнул Джеймса от своего уха, – вот эта штуковина однажды уже отпугнула гвардейцев дожа. Так что впредь они будут бояться меня больше, чем кого‑либо из нас.
Он, действительно, очень рассчитывал на это.
– Но твой железный дито не может извергать руморэ смерти вечно!
– Как‑как ты сказал? Дито? Руморэ?
– Палец. Шум...
Бурцев развеселился. Оригинально! «Вальтер», наверное, еще никто так не называл.
– Да, все верно. «Шума смерти» в моем «железном пальце», действительно, осталось немного. Но, надеюсь, гвардейцам дожа об этом неизвестно. И давай закончим наш спор, Джеймс. Время дорого. Ступайте к лодкам. Грузитесь и отчаливайте по‑быстренькому. А мы с Гаврилой как‑нибудь сами доберемся до твоего «Золотого льва».
Брави вздохнул:
– Идите вдоль каналов в восточном направлении. Главное для вас – попасть на портовые улицы. А уж там к «Золотому льву» вас проведет любой моряк. В таверне найдете хозяина. Узнаете его по красной роже. Не ошибетесь – вряд ли во всей Венеции сыщется вторая такая пунцовая физиономия. Спросите у него британца Джеймса. Меня позовут. И на вот еще, возьми... Здесь золото. Много золота.
Он протянул мешочек кондотьера. Кошель был пухлым и увесистым, внутри позвякивало.
– Бери‑бери, не стесняйся. В конце концов, ты мне сегодня жизнь спас.
– Спасибо! – изумленно поблагодарил Бурцев.
Кажется, с самого начала он ошибался насчет этого парня. В чем в чем, а в жадности папского брави обвинить нельзя. Жмоты не расстаются с презренным металлом так легко.
– Но зачем нам столько‑то?!
– А чтоб ваши проводники были сговорчивее и расторопнее. И хозяин «Золотого льва» тоже. Сарацинские мешочки[140] в Венеции открывают двери, развязывают языки и заставляют людей быстрее переставлять ноги. Это почти такое же верное средство, как перстень дожа.
– Так, может, нам все же стоит взять не деньги, а перстень дожа?
– Нет. Я снимал его с кондотьера не для того.
– А для чего же?
Вместо ответа Джеймс зашвырнул печатку синьора Типоло в грязные воды канала.
