1921
«Вашингтонское разоружение»
(Современная баллада)
В аду прошел тревожный гулИз-за вестей о Вашингтоне,И сам великий ВельзевулЗаерзал в ужасе на троне:«Эй, — закричал он, — Асмодей!Ты — черт хитрейший в преисподней.Ты насмотрелся на людей,Служа в их шашнях первой сводней,Ты знаешь, что у них к чему,Ловя оттенки в каждом тоне…Я — понимаешь? — не пойму,Что там творится в Вашингтоне?Кто Хьюз? Святой или дурак,От чьих проектов уши вянут?Впрямь на земле для новых дракВооружаться перестанут?Иль блеск „гуманнейших“ идейТам служит только для парада?..»«Ол-райт!» — ответил АсмодейИ пулей вылетел из ада.
Недели не прошло одной,Как, образец натуры пылкой.Плут Асмодей пред СатанойПредстал с лукавою ухмылкой.«Ну что? С разоруженьем как?» —Владыка ада зубы стиснул.Черт, рожу скорчивши в кулак.Так прямо со смеху и прыснул.И — от стены и до стены —Весь ад сотрясся вдруг от смеха:То мощный хохот СатаныВстревожил все четыре эха.Все черти, вторя Сатане,Визжа, каталися по аду,И даже грешники в огне —И те смеялись до упаду.А через час в аду — глазей! —Висели (чудо! без изъяна!)Портреты «адовых друзей» —Ллойд-Джорджа, Хьюза и Бриана,Портреты надпись обвела,Вонючей писанная смесью:«Склонился ад за их делаПред их заслуженною спесью!»
1921
Семена
(Из моего детства)
Самовар свистал в три свиста.Торопяся и шаля,Три румяных гимназистаУплетали кренделя.
Чай со сливками любовноИм подсовывала мать.«Вновь проспали! Девять ровно!Надо раньше поднимать!
Все поблажкам нет предела!» —Барин ласково гудел.Мать на младшего глядела:«Вася будто похудел…
Нету летнего румянца!.,»Состоя при барчуках.Тятька мой три школьных ранцаУж держал в своих руках,
А за ним пугливо сзадиЯ топтался у дверей.Барин снова: «Бога ради,Мать, корми ты их скорей!
Вот! — Он к тятьке обернулся. —Сколько нам с детьми хлопот.Из деревни твой вернулся?Разве зимних нет работ?
А, с книжонкою мальчишка?!Велики ль его года?Покажи-ка, что за книжка?Подойди ж, дурак, сюда!»
Я стоял как деревянный.Тятька подал книгу вмиг.«М-да… Не-кра-сов… Выбор странный!..Проку что с таких-то книг?!
Ну, стишки!.. Ну, о народе!..Мальчик твой, по существу.Мог бы лучше на заводеОбучаться мастерству!..
Или все мужичьи детиРвутся выйти в господа?..И опять же книги эти…Сколько скрыто в них вреда!..
Дай лишь доступ в наше времяК их зловредным семенам!!»Тятька скреб смущенно темя:«Что уж, барин!.. Где уж нам!..»
Я со страху и печалиНа ногах стоял едва,А в ушах моих звучалиСладкой музыкой слова:[31]
«Ноги босы, грязно тело,И едва прикрыта грудь…Не стыдися! Что за дело?Это многих славных путь.
Не без добрых душ на свете —Кто-нибудь свезет в Москву,Будешь в университете —Сон свершится наяву!
Там уж поприще широко:Знай работай, да не трусь…Вот за что тебя глубокоЯ люблю, родная Русь!»
1921
Давно пора
Даль степную застилаетПредвечерний мрак.По тропинке едет шагомУдалой казак.
Едет, браво заломившиШапку набекрень.Возле речки — камышовыйСтаренький курень.
Сивый дед свои лохмотьяГреет у огня.«Здравствуй, дед!» — Казак лихогоОсадил коня.
«Здравствуй, милый! Далеко лиДержишь путь ты, друг?»«На казацкий круг я еду,На советский круг».
Дед вздохнул, перекрестился:«Ох, как с плеч гора!Уж давно пора б так, детки!Уж давно пора!»
1921
Пугало
(Надпись на памятнике Александру III в Ленинграде)
Мой сын и мой отец при жизни казнены,А я пожал удел посмертного бесславья:Торчу здесь пугалом чугунным для страны,Навеки сбросившей ярмо самодержавья.
Предпоследний самодержец всероссийский
Александр III.
1922
Кружево
Се — вход Чичерина в Лозанну.Кому скажу: благоговей?Кто будет петь ему осанну?Нарежет пальмовых ветвей?
Не будет встречи вдохновенной,Не будет также и креста,У конференции надменнойЕсть уязвимые места.
Чичерин их лечить не станет,Но тронет этак раз-другой.Сказавши тем, кто загорланит:«Я ж тронул пальцем, не ногой!»
Все будет чинно и понятноДипломатическим умам.Поговорят безрезультатноИ разбредутся по домам.
Из надоевшей всем кадрилиОчередные сделав па,Начнут хитрить, как и хитрили.Дробя слабейшим черепа.
Но наш Чичерин, мудрость этуНе хуже зная, чем враги,По очень скользкому паркетуСпокойно делает шаги:
Где нужно, сделает, как нужно,Полунажим, полупоклон.Отнюдь не выявив наружно,Что прикрывает наш заслон.
И даже я — на что уж прыток! —Себе обмолвиться не дам.Пусть рыщут сотни следопытокПо запорошенным следам!
1922
Социал-болонки
Вы полюбуйтесь, что за франтыЛакеи верные у госпожи Антанты.Рабочие кричат им издали: «Эй, эй!Чего вы, ироды, копаетесь? Живей!Пора всеобщую начать нам забастовку!»«Нет, ни за что! Нет, нет! —Лакеи им в ответ. —Намедни поднесли мы барыне листовку,В которой наплели вы дикой ерунды.Так барыня, когда листовку в руки взялиИ прочитали всё: „Нехорошо! — сказали. —Держитесь далее от уличной орды.Всё это варвары, всё дураки и дуры.Они — вне общества, прогресса и культуры!Пора на цепь их посадить!“Все это барыня сказавши, стали хмурыИ не велели к вам ходить!»
* * *
Собачек комнатных, товарищи, видали?Породистые есть, носящие медали.В придачу блеска их собачьей красотеИм вяжут бантики на шее и хвосте,И проманежиться на свежем ветерочкеИх водят барыни на шелковом шнурочке.Вот Вандервельде! В нем болонку узнаю,Которая медаль и бантики носила.Так допустимо ли, чтоб барыню своюТакая стерва укусила?!
1923
Любимому
Живые, думаем с волненьем о живомИ верим, хоть исход опасности неведом.Что снова на посту ты станешь боевом.Чтоб к новым нас вести победам.
В опасности тесней смыкая фронт стальной.Завещанное нам тобой храня упорство.Мы возбужденно ждем победы основной,Которой кончишь ты, любимый наш, родной,С недугом злым единоборство!
1923
Кровавые долги
Памяти В. В. Воровского
Рать пролетарская знамена преклонила.Семьей редеющей друзья стоят вокруг.— Еще одна священная могила!— Еще один неотомщенный друг!
Ну что же! Клятвой боевоюМы честно подтвердим зарвавшимся врагам,Что — не в пример иным долгам —Долги кровавые мы возместим с лихвою!
На что покойнику сапоги?
