1927
Великий подвиг
Посвящается
«Международной организации помощи борцам революции»
(Древнегреческая легенда)
Прощался сын с отцом, со старым, мудрым греком.Прижавши юношу к груди,Сказал ему отец: «Клеон, мой сын, идиИ возвратись ко мне — великим человеком!»
Прошли года. Вернулся сын к отцуВ наряде дорогом, весь — в золоте, в рубинах.«Отец, я стал богат. Счастливому купцу —Не будет равного мне богача в Афинах!»«Мой сын, — сказал отец, — я вижу, ты богат.Не говорит, кричит о том твое обличье.Но ежели б ты стал богаче во сто крат,Не в этом истинно бессмертное величье!»Прошли года. И вновь вернулся сын к отцу.«Отец, я знанье все постиг в его вершинах.Мне, как первейшему на свете мудрецу,Все мудрецы поклонятся в Афинах!»И отвечал отец: «Ты знанием богат,Прославлен будешь ты, быть может, целым светом.Но ежели б ты стал ученей во сто крат,Величье истинно бессмертное не в этом!»Прошли еще года. И в третий раз КлеонВернулся к дряхлому отцу, к родным пенатам[33]Но не один вернулся он,А с братом, вырванным из вражьих пыток братом.«Отец, я услыхал его тюремный стон,И я ускорил час его освобожденья!»«Мой сын! Благословен день твоего рожденья! —Клеону радостно сказал отец-старик.—Смой кровь с себя, смени истлевшие одежды.Ты оправдал мои надежды:Твой подвиг — истинно велик!»
1927
Никто не знал…
(«22 апреля 1870 года»)
Был день как день, простой, обычный,Одетый в серенькую мглу.Гремел сурово голос зычныйГородового на углу.Гордяся блеском камилавки.Служил в соборе протопоп.И у дверей питейной лавкиШумел с рассвета пьяный скоп.На рынке лаялись торговки,Жужжа, как мухи на меду.Мещанки, зарясь на обновки,Метались в ситцевом ряду.На дверь присутственного местаГлядел мужик в немой тоске,—Пред ним обрывок «манифеста»Желтел на выцветшей доске.На каланче кружил пожарный,Как зверь, прикованный к кольцу,И солдатня под мат угарныйМаршировала на плацу.К реке вилась обозов лента.Шли бурлаки в мучной пыли.Куда-то рваного студентаЧины конвойные вели.Какой-то выпивший фабричныйКричал, кого-то разнося:«Про-щай, студентик горемычный!». . . . . . . . . . .Никто не знал, Россия всяНе знала, крест неся привычный,Что в этот день, такой обычный,В России… Ленин родился!
1927
Читают Демьяна Бедного
Во времена, как говорится, в оныОбычно слышались писательские стоны:«Лицо читателя… Ах, каково оно!»Нам было бы теперь стонать смешно, грешно,Когда читают нас — культурно и умно —Не единицы — миллионы!«Читатель — это сфинкс загадочно-немой!»Какая глупая и злая небылица!Да вот образчик вам прямой:Живая, свежая портретная страница!Пять деревенских ходоков,Здоровых, кряжистых советских мужиков,Которым «дом родной» — советская столица.И угощенье, и приют,И — по утрам газетки подают!Пускай враждебная лютует заграница.Пусть эмигрантская на нас клевещет моль,Я ей могу сказать с усмешкою: «Изволь,Поганая ты моль, вглядеться в эти лица,Как Пров, Корней, Артем, Савелий да Пахом,Завороженные словесною игрою,Смеются весело, довольные стихом,В котором я тебя, моль каверзная, „крою“.Эй, моль — без родины, без денег, без царя!С десятилетьем… Октября!!»
1927
Черта с два!
Не та уж кровь. Не те уж годы.Все ж, не вписавшись в ворчуны,На молодые хороводыЛюблю смотреть… со стороны.
Певец иного поколенья,С немою радостью поройГляжу я, полный умиленья,На комсомольский бодрый строй.
Враги хотят нас сжить со свету.А комсомольская братва?!Глядите, сила какова!И у меня тревоги нету.Чтоб уничтожить силу эту?Н-ну, черта с два!!
1928
Ожглись
Во время недавних массовых обысков в Токио полицией были изъяты из рабочих библиотек произведения Мольера, как заключающие в себе «опасные для государства мысли».
Из газет
Вот мы чего в стране микадо дождались:Как накалилась атмосфера!На книгах Ленина там власти так ожглись.Что в страхе дуют… на Мольера!
1928
У нас не то, у нас иначе
В центре Нью-Йорка сносятся два театра и будет построен небоскреб в 65 этажей, под конторы.
Пример, как деньги сушат чувства.«Театры? Сцена? Что за вздор!»И отступает храм искусстваПред мощным натиском контор.
У нас не то. У нас иначе.Разорены мы и бедны.Но сколь духовно мы богачеДолларизованной страны!
1929
Басову-верхоянцеву
Да, добрый, старший друг мой, Басов,Вот мы уже и старики.Не знали мы с тобой Парнасов,А нас везли — взамен Пегасов —Коньки, простые скакунки.
Но эти добрые лошадкиНас довезли до Октября,Врезаяся в какие схватки!Какие пропасти беря!
Вот мы теперь и прискакали.И пусть нас судят за дела:Работа наша — велика лиБыла она или мала?
Пусть тонкоплюйные эстеты О нас брезгливо говорят:Мы, дескать, вовсе не поэты,А так, писаки-зауряд.
Но мы-то делу знаем цену!Что нам лавровые венки!Не к лаврам тянутся, а к сенуЛихие наши скакунки.
Сегодня мы на сеновалеВ беседе вспомним старину.Лошадки наши — не в опале.Но все ж нестися вихрем далеИному впору скакуну.
Бензин ему милее сена,Огонь в ноздрях его, не пена.Друг, побеседуем о днях,Когда — широкая арена! —Весь мир обскачет наша сменаНа электрических конях!
1929
Нас побить, побить хотели!
Нас побить, побить хотели,Нас побить пыталися,А мы тоже не сидели,Того дожидалися!
У китайцев генералыВсё вояки смелые:На рабочие кварталыПрут, как очумелые.
Под конец они, пройдохи,Так распетушилися:На советские «подвохи»Дать отпор решилися:
«Большевистскую заразуУничтожить начисто!»Но их дело стало сразуОчень раскорячисто.
Нас побить, побить хотели,Нас побить пыталися.Но мы тоже не сидели,Того дожидалися!
Так махнули,Так тряхнули,Крепко так ответили.Что все ЧжаныСюэ-ляныЖиво дело сметили.
Застрочили быстро нотыМирные и точные.Мастера своей работыМы. дальневосточные!
Наш ответ Чжан Сюэ-лянам —Схватка молодецкая,А рабочим и крестьянам —Дружба всесоветская!
Нас побить, побить хотели.Нас побить пыталися,Но мы даром не сидели,Того дожидалися!
1929
Грехи простимые и непростимые
В американском консульстве в Иерусалиме из 14 чиновников 13 уволено за взяточничество.
В любом поповском вертоградеНа складе Ворох чепухи:«Кто побывал в Христовом граде,Тому простятся все грехи!»
Кто не поверит этой чуши,Тот есть безбожный маловер.Американские чинуши —Греха простимого пример.
Бунты рабочих, забастовки —Вот непростимый грех! А тут…Намылят жуликам головкиЗа то, что были так неловки…И повышение дадут!
1930
