ГЛАВА XII
В комнату Антека, двери которой Галя опять прикрыла, проникал негромкий, понемногу затихавший говор. Это слушатели прощались после концерта, забирали пальто, плащи и по двое, по трое выходили; одни — на Козью, другие — на Краковское предместье.
Галя, долго сидевшая молча и неподвижно, вдруг сорвалась с места.
— Я совсем забыла! Вы, наверное, есть хотите! — воскликнула она и выскочила из комнаты.
Вернулась с подносом, полным всякой еды, и тотчас снова исчезла в дальних комнатах. Вслед за ней появилась с очередным подносом, тоже уставленным угощением, панна Дыонизова, которая осталась в комнате Антека, оказывая ребятам знаки внимания.
Они здорово проголодались за день и теперь с волчьим аппетитом набросились на еду. Насытившись немного, Станислав и Стасик невольно удивились непривычному для тех лет обилию предложенного им ужина, к тому же очень вкусно приготовленного и изящно сервированного. Кристина знала, что с тех пор как арестовали профессора и Антека, панна Дыонизова и Марцинка полностью взяли хозяйство в свои руки. Они продавали старинные антикварные вещи, переходившие в семье Миложенцких от поколения к поколению, умело торговались и неизменно заботились о питании «пани профессорши и Галюси», разумеется не забывая при этом себя и кое-кого из гостей. Впрочем, Кшисе казалось, что сегодня панна Дыонизова не просто угощает, а священнодействует, но она объяснила это влиянием музыки.
Неожиданно дверь отворилась, и в комнату вошли еще несколько человек, должно быть, задержались в поисках своих плащей.
Внимание Стасика невольно привлек высокий мужчина в отлично сшитом костюме, свежевыбритый, с резкими чертами лица, с моноклем в глазу, он насмешливо, во всяком случае так показалось Стасику, глянул на мальчика, холодно кивнул ему и вышел. Стасик недружелюбно посмотрел ему вслед; в детективных романах такие вот, никогда вначале не вызывавшие подозрений щеголи, в конце как раз и оказывались злодеями.
Вошедшего в комнату черноглазого, с неестественно светлыми волосами мужчину панна Дыонизова остановила.
— Пан доцент, отведайте, прошу вас! — Она разложила чистую скатерть, поставила прибор. — Вы ведь ночуете у нас сегодня!..
Разговоры и шаги в передней затихли. Дверь отворилась. В дверном проеме появилась худенькая, прямая фигурка в черном. Бабушка.
Как же Кристина боялась этой минуты!
Все вдруг вскочили со своих мест и замерли.
Старая пани Миложенцкая пошевелила бескровными губами. Обвела комнату невидящим взглядом. Глаза ее оживились, когда она взглянула на Стасика, но подошла она не к нему, а к Станиславу.
— Это ты, мальчик… это вы были в Замке вместе с Антеком, когда он гасил пожар? — тихим, каким-то отрешенным голосом спросила бабушка.
— Да, я… И он, Стасик, тоже был. И сегодня. И семнадцатого сентября, когда спасали Замок… Когда Антек… Я тогда познакомился с Антеком…
Пани Миложенцкая снова взглянула на Стасика и теперь не сводила с него глаз. Может быть, он напомнил ей кого-то? Она словно бы не слышала, как Станислав рассказывал о событиях сегодняшнего дня, говорил подробно, рассказывал про себя и про Стасика, словно бы делясь с нею всеми мыслями, надеждами, страхами, свершениями их обоих. Умолк на полуслове, так же неожиданно, как и начал.
— Простите… Я сам не знаю, что говорю. У меня, наверное, температура…
Она не повернула головы, продолжая всматриваться в Стасика. Протянула руку, должно быть желая погладить его, и опустила.
— Панна Дыонизова, — сказала она, — расставьте кресло-кровать. На тахту постелите чистое белье.
Панна Дыонизова в изумлении открыла рот.
Бабушка продолжала:
— Оба останутся здесь. Пан доцент в гостиной. Кшися у Гали.
Она покачнулась, ее словно клонило вниз. Кристина думала, что старая женщина вот-вот упадет, кинулась к ней, но ее опередил Стасик. Пани Миложенцкая, оказывается, всего лишь только нагнулась, хотя и с великим трудом, и достала из-под Антековой тахты ботинки, потом одним движением стащила его висевшую на спинке стула одежду, сгребла все в большой узел, завернула в голубой свитер и сунула в руки Стасика.
— Сейчас будете мыться, — сказала она. — Марцинка нагрела воды для ванны.
И вышла.
Едва за ней закрылась дверь, Стасик бросил на стул врученный ему узел с одеждой.
— Мне пора! — сказал он угрюмо и направился к выходу.
— Стой, сумасшедший! Куда ты? — Станислав сорвался с места, но тут же скорчился от боли: вывих по-прежнему давал о себе знать. — Я бы тоже пошел, но ведь скоро полицейский час!
— Ладно, останусь, — неохотно согласился Стасик. — Но, чур, мне ничего не нужно. Я в порядке.
Панна Дыонизова никак не могла прийти в себя от изумления, у нее все из рук падало. Кшися не знала, как объяснить Стасику, чем был Антек для бабушки, что означает ее дар. Станислав, отупевший от боли, дремал в кресле.
Черноглазый сказал мальчику:
— Ты мог слушать музыку, есть хлеб, можешь надеть и рубашку. Если люди просто, от всего сердца делятся с тобою, то и ты можешь просто, всем сердцем принять…
— А вы кто? — огрызнулся Стасик. — Хозяин этого великолепия?
— Нет. Я здесь гость, как и ты. Два дня назад я был в таком положении, какое тебе и не снилось, и лохмотьям моим ты бы не позавидовал. Кто знает, что ждет меня завтра!
Стасик внимательно пригляделся к его неестественно светлым, пережженным перекисью водорода волосам.
— Вы, наверное, были за стеною?
Черноглазый ничего не ответил.
В эту минуту в прихожую заглянула дородная Марцинка, размахивая мокрой тряпкой.
— Долго мне ждать? Вода стынет! Еще раз прикажешь печку топить?
— Я не бу… — начал было Стасик.
Послышался шлепок, это Марцинка хлопнула Стасика мокрой тряпкой по шее и подтолкнула к дверям. В ее сердитом голосе было столько материнской сердечности, что Стасик больше не упирался.
После ванны, отдраенный, к тому же сменивший костюм и ботинки, Стасик был зол и несчастлив. Но когда он нашел в прихожей свою куртку с солдатскими пуговицами и натянул ее, настроение у него явно улучшилось.
— Это от брата, — гордо сказал он Гале, вышедшей откуда-то из соседних комнат узнать, не надо ли чего.
— И это тоже от брата, — мягко улыбнулась она, гладя голубой свитер, который Стасик повесил на стул.
И вдруг откуда-то из дальних комнат, где то и дело исчезала Галя, на редкость мало уделявшая сегодня внимания своей подружке и пришедшим с нею гостям, снова раздался тот же женский голос:
И не для поля, и не для речкиНад твоим окошком, над твоим крылечком…
И снова донеслась прозрачная, чистая трель.
