— Эй, — шевельнула она подругу, — я вроде оклемалась, а ты?
Зоя буркнула что-то невнятное и отвернулась к стене.
— Ладно, — решила Рита. — Тогда я в душ.
Она стояла под водой больше часа, истязая тело контрастной сменой температур, нещадно растирая его жесткой столетней мочалкой, которая отыскалась под ванной, массируя икры, шею, затылок упругими струями воды. Находиться долго в вертикальном положении было тяжело, и Маргарита села на дно потрескавшейся чаши, закрепив лейку душа прямо над темечком. И еще долго сидела так, почти не двигаясь, наслаждаясь тем, как мощно бьется о голову горячий поток, как вымывает он осколки боли, опилки сомнений, огрызки страха — словом, весь мусор, до отказа переполнивший голову и вселивший в нее унылую неустроенность и щемящую тоску.
Чистая, звонкая и легкая, она вернулась в комнату, растолкала Зою и потащила в ванную. Усадила в теплую еще чашу и принялась обрабатывать упругой струей. Сначала нежно и бережно, потом сильнее и настойчивее, меняя температуру с горячей на чуть теплую. И под конец, когда Зоя начала вполне связно излагать короткие мысли, и в ее глазах появился вполне осмысленный блеск, Рита решилась на последний шаг. До изнеможения решалась безответную подругу и мгновенно дернула переключатель душа влево.
Зоя сначала не поняла, что произошло. Кругло завращала глазами, открыла рот, словно пытаясь позвать кого-то на помощь, и вдруг со всей силы сиганула из ванны наверх. Как лягушка. Стоящая на страже общих интересов Рита пресекла этот необдуманный порыв, но и ледяную воду через пару секунд выключила. Потом сильно растерла скулящую и вздрагивающую Зою, приговаривая:
— Не ной. Так надо. Да с такой жировой прослойкой только в моржи идти! У меня знакомый — директор клуба моржей. Вот я тебя к нему отправлю!
— У-у-у, — подвывала несчастная Зоя, — не надо! Я холода боюсь, я воды боюсь, я не хочу-у-у…
— Нравится не нравится, терпи, моя красавица! — Рита последний раз деранула мокрым полотенцем по Зоиным плечам и накинула на плечи подруги теплый плед, под которым они спасались все последние ночи.
Зоя дала довести себя до дивана. Присела, спустив ноги, и неожиданно выдохнула:
— Хорошо-то как!
— Наконец-то! — довольно всплеснула руками Рита. — Вода, она вообще самое лучшее, что есть на земле. Кажется, что ты только сверху моешься, а на самом деле все-все, все клеточки, все мысли очищаются. И жить сразу веселей становится. Чувствуешь?
— Ага, — кивнула Зоя. И тут же заискивающе заглянула в глаза подруге. — А поесть у нас ничего нет?
— Овсянка, сэр! — отрапортовала та. — Или как там правильно? Миледи?
На сей раз за приготовлением каши обе женщины следили с неусыпным вниманием, то и дело подскакивая и вырывая друг у друга ложку, чтобы помешать и на вкус определить готовность. Ни пресность малоприятного внешне блюда, ни отсутствие соли и сахара на сей раз подруг не смущало.
Обжигаясь и похрюкивая от удовольствия, они в минуту умяли едва готовое варево. Выскребли из ковшечка остатки, синхронно облизнулись.
— Больше крупы нет? — робко поинтересовалась Зоя.
— Увы, — вздохнула Рита.
На диване под пледом они как-то притихли и осовели. Снова навалилась дрема, но теперь теплая и спокойная. Зоя видела, как у Риты закрылись глаза, и у нее самой сами по себе смежились веки, ресницы случайно сцепились между собой и запутались, будто склеились. Однако приятное полузабытье отчего-то не перешло в столь же приятный сон. Напротив. Только сейчас, отгородив себя от остального мира и оказавшись наедине с собой, Зоя впервые подумала о том, что произошло. Ни тогда, под светофором у моста, и даже ни в аппендиксе за гипермаркетом, а тут, в этой квартире, неизвестно чьей, на чужом старом диване под лысым пледом, рядом с женщиной, о существовании которой еще недавно она и не догадывалась.
В груди заворочалось и затосковало холодное, тянущее, сосущее, захотелось тихонько и тоненько завыть. Как собаке, избитой и брошенной хозяином, больной, с перебитым хвостом, гонимой общим улюлюканьем, не знающей, где укрыться от ненависти и злобы.
Что она делает тут? Зачем? Сколько времени прошло с тех пор, как они здесь оказались? День? Два? Или уже три? Что подумают о ней люди?
Какие люди?
На работе? А Владимир?
Наверное, уже нашли машину, вытянули из глины. Наверное, ее ищут.
Кто? Кому она нужна?
Милиция? Объявили розыск и теперь осматривают трупы в моргах? Или думают, что ее выкрали и вот-вот потребуют выкуп.
Господи, что за чушь лезет в голову? Выкуп, розыск… Хотя Володя, наверное, беспокоится. Он же не знает, что она ЗНАЕТ. А может — наоборот — вздохнул с облегчением: баба с возу…
Нет, как бы там ни было, они столько лет прожили вместе. И по работе. Он же без нее ничего не сможет. Ничего! Договоры, отчеты, финансы. Ну ладно, их личные отношения — это одно. А фирма при чем? Раз уж так вышло, что она осталась жива (черт! у нее даже ЭТО не получилось! мямля! неудачница! старая рыжая корова!), то надо же ей где-то работать. В конце концов, она — совладелица фирмы. Конечно, вместе они теперь находиться не смогут, но ведь свою долю она вполне сумеет продать. И уедет. Куда-нибудь. Далеко. Снимет комнату, устроится бухгалтером. Хорошие бухгалтеры всегда требуются.
Господи, Володя, ну как же ты мог… Господи, за что?
Почему так внезапно и страшно все кончилось? Разве так бывает? Почему она? Чем, чем она так прогневила Бога, что он отнял у нее все? И так сразу?
Зоя лежала, вытянувшись в струну, окостенев, словно тысячелетняя мумия. Она боялась даже нормально дышать, потому что боль, бушевавшая внутри страшным испепеляющим пламенем, в любой момент могла вырваться наружу. От любого движения, даже от вздоха.
Если бы можно было заснуть и не проснуться. Или навсегда остаться тут, в этой чужой квартире. И никогда не выходить. Никуда. Не видеть никого из знакомых. Да нет, вообще никого! Тогда, наверное, и муж, и дочь решат, что она умерла. И пожалеют о том, что поступали с ней так. Что не ценили и не любили. И, встречаясь, будут вспоминать о ней только хорошее и корить себя. И Володя поймет, что по-настоящему любил только ее, Зою. А Лика бросит своего художника, вернется в опустевший дом и будет прислушиваться к каждому шороху за дверью, ожидая ее, свою мать. Ведь она не злая, ее девочка, просто еще совсем маленькая, потому и не умеет еще оценить, что такое — мать.
А Володя? Что он, бабник? Нет. И никогда им не был. И может, он с этой Леной — просто случайно? Говорят, у всех мужиков под сорок крышу сносит. Вот и он… А теперь, скорее всего, когда понял, что Зоя пропала, и вертихвостку эту уже бросил, и места себе от беспокойства не находит. Ну конечно! Именно так! Что она, мужа своего не знает? В конце концов, с кем не бывает? Да он уже сто раз раскаялся! А она разлеглась тут! Пьянствует до посинения.
Она? Пьянствует? Боже, что же она натворила! Надо ехать домой. Срочно! Они с мужем поговорят, и все уладится! Конечно! Надо срочно ехать домой!
Зоя резко вскочила, задев локтем Риту.
— Ты чего? — недоуменно обернулась та. И Зоя, увидев ее красные от слез глаза, поняла, что и подруга тоже не спала, и тоже боялась шевельнуться, чтобы не потревожить ее, Зою. Или, так же как и она, боясь вслух разреветься от тоски и боли. — Ты чего? — повторила Рита. — Куда? Домой? К мужу?
— Откуда ты знаешь?
— Оттуда, — мрачно сообщила Рита, постучав себя по темечку.
— Тут телефон есть, не видела?
Маргарита молча пожала плечами, грустно наблюдая за подругой.
Зоя лихорадочно металась по квартире, отыскивая аппарат. Но ни в комнатах, ни на кухне, ни в коридоре не обнаружилось не только средства связи, но и соответствующей розетки.
— У подъезда, кажется, телефонная будка? — вспомнила она. — Я сбегаю! А то Рыбаков, наверное, уже с ума сошел!
Рита следила за подругой исподлобья с какой-то сумрачной подозрительностью. Так, наверное, родственники переживают за тяжело больных, когда тех настигает очередной неотвратимый приступ.
— Ты хорошо подумала? — наконец, спросила она.
— Хорошо-хорошо, — скороговоркой отмахнулась Зоя, влезая в Маргаритины туфли.
Слетела по лестнице, перескакивая через ступеньки и пару раз чуть не сверзившись вниз, потому что медленные каблуки не успевали за стремительностью ее шага, выскочила из подъезда и радостно ойкнула, обнаружив искомое сооружение. Купила в киоске рядом пару жетонов, подпрыгивая от нетерпения, выщелкала кнопками номер. Рабочий телефон молчал.
А который час? — пришел закономерный вопрос. — Судя по зажженным фонарям — вечер. А народ гуляет — как днем. Ладно.
Пальцы легко выстучали родные цифры домашнего.
Трубку взяли с третьего гудка. Но ответил почему-то девичий голос.
