— Не волнуйся. Ты же все равно первая на массаж. А у меня вначале маникюр. Все, пока. Мне еще к Андрею Андреевичу зайти надо.
— Смотри, не опаздывай! — строго сказала подруга. — А то увлечешься своими цифрами и про все забудешь.
— Ритуль, ну что ты меня как маленькую пасешь, — рассмеялась Зоя. — Все, уже выключаю компьютер.
— Конечно, пасу, — миролюбиво пробурчала Рита, пряча телефон в сумку. — Именно как маленькую…
Вряд ли и самой себе она могла бы объяснить, почему относилась к подруге так. Не из-за разницы же в возрасте! Что там той разницы — три года, смех! Просто с того самого момента, когда Зоя после телефонного разговора с мужем вползла в квартиру, цепляясь за стены и шепча что-то невнятное, серыми, как побелка в коридоре, и такими же сухими губами, Рита почувствовала такое щемящее чувство жалости и такое сильное желание отомстить, что не смогла расстаться с этими ощущениями и по сей день. И с той же самой минуты поняла, что отныне, что бы ни случилось с нею самой, она должна, обязана помочь этой неухоженной, несчастной и очень слабой женщине победить. Не тяжкие обстоятельства и не личное горе, не неудавшуюся жизнь и не предательство мужа, а — саму себя. Раздавленную, униженную, обреченную.
* * *
Она лежала на диване бледная, тихая, словно неживая, и Рита, укрыв подругу всем обнаруженным в квартире тряпьем, ласково, едва касаясь, поглаживала кончиками пальцев клочковатый неопрятный рыжий ежик.
— Он меня уволил, — вдруг всхлипнула Зоя.
— Ему же хуже, — убежденно выдала подруга.
— И сказал, что я шляюсь неделю…
— Неделю? — Маргарита задумалась. — Неужели прошла неделя? Не может быть… Знаешь что, ты лежи, не вставай, а я сгоняю вниз, куплю еды, заодно и узнаю, какой сегодня день.
Вернулась она быстро, Зоя даже не успела додумать, о каких таких махинациях в документах говорил ей муж.
— Вторник сегодня, Зойчик, — сообщила Рита. — Ровно неделя.
— Не может быть, — выдохнула Зоя. — Значит, он все правильно говорил…
— Что правильно?
— Ну что я…
— Значит, так. — Маргарита уселась на диван, плюхнула рядом тяжелый пакет с продуктами. — Давай договоримся. С этой минуты начинаем новую жизнь. В которой нет ни твоего бывшего, ни моего.
— Как это? — не поняла Зоя. — А куда они делись?
— Нету! — зло ответила подруга. — На Марсе. На Луне. У черта на рогах. Где угодно. Но для нас их нету!
— Я так не смогу, — качнула головой Зоя.
— Сможешь! Я подключила новый мобильник, пришлось на телефон и зарядник разориться, но ведь связь нам нужна?
— Зачем?
— Во-первых, ты сейчас позвонишь своей бухгалтерше и скажешь, что сняла квартиру для себя. Она у тебя как, к директору с докладом не побежит?
— К какому директору?
— К своему! К супругу твоему драгоценному!
— Не должна, — стала понемногу соображать Зоя. — Она его не любит.
— Умная женщина, — одобрила Маргарита. — Проницательная. Нам нужна одежда, так?
— Так.
— Домой ты не поедешь.
— Нет… — затрясла головой Зоя. — Ни за что.
— Правильно. И я тоже. Сколько у нас денег? Мы же не все пропили…
— Пропили? — Зоя настолько поразилась этому слову, которое никогда, даже в мыслях, применить к себе не могла…
— Пропили-пропили, — подтвердила Маргарита. — Мы с тобой, милочка, неделю находились в самом настоящем запое.
— Запое? — От ужаса Зоя вскочила с дивана.
— На пустую тару посмотри, — посоветовала подруга. — И порадуйся. Войти в запой несложно, а вот выйти… А мы с тобой вышли. Так?
Зоя неуверенно кивнула.
— Значит, мы сильные женщины. И все у нас получится.
— Что — все?
— Откуда я знаю? Все — значит, все! Подъем! Ты у нас финансист? Значит, будешь казначеем. У меня на карточке тысяч двести лежит. Давай, свои пересчитывай.
— Пять тысяч триста долларов и сорок восемь тысяч рублей, — доложила Зоя после тщательного обследования бумажного пакета.
— Так, сейчас поедим и двинем в магазин.
— Зачем?
— За одеждой. Согласись, голыми начинать новую жизнь как-то не очень приятно. Холодновато на улице. По пути в автосервис завернем. Стекло вставим.
Домой они вернулись поздно, до зубов нагруженные пакетами и пакетиками. Разгребать покупки сил уже не осталось. Решили оставить это на утро и, выхлебав по мензурке безобидной валерьянки, завалились спать. И, то ли устали от хождений по магазинам и примерок, то ли сказалось многодневное беспробудное пьянство, надорвавшее хрупкие организмы, спали покойно и крепко, даже без сновидений.
Осенний рассвет оказался неожиданно ярким: в незашторенное окно вломилось желтое солнце. Исполосовало острыми лучами стену и стало настырно тыкаться в женские головы.
— Подъем! — провозгласила Рита, сдергивая с подруги одеяло. — Смотри, солнце какое! Хорошая примета!
— Чего примета? — уныло спросила Зоя, уворачиваясь от распоясавшегося светила.
— Новой жизни, вот чего! Чур, я первая в душ!
Зоя не возражала. Ей было все равно. Ни Ритиного оптимизма, ни ее странного веселья она не разделяла. Если вчера за всей покупочно-организационной суетой дикое положение, в котором они обе оказались, как-то подзабылось, то сегодня, особенно при этом беспощадном солнечном свете, наружу вылезли не только чужие старые выцветшие стены и стертый палас, но и со всей страшной несообразностью обнажилась ее нынешняя жизнь, никчемная, пустая, невзаправдашная.
— Зойчик, — крикнула из ванной Рита, — полотенце новое принеси! — И, когда Зоя, разворошив несколько пакетов, отыскала полотенце и сунулась с ним в ванную, приказала: — Вставай под душ. Твоя очередь. Так, как я учила.
— Нет, — замотала головой Зоя, вспомнив вчерашний ледяной кошмар, — я не буду!
— Еще как будешь! — сообщила подруга, задвигая тугой шпингалет.
Затащила слабо сопротивляющуюся Зою под душ и в точности повторила недавнюю страшную экзекуцию. Потом отрегулировала воду, весело крикнув сквозь тугие струи:
— Теперь наслаждайся, сколько хочешь. Я кофе сварю.
Зоя, обрадованная тем, что пытка оказалась короткой, даже не закрыв кран, выскользнула из ванной. Рита стояла у плиты, на фоне голого кухонного окна, лицом в стекло. Плечи ее крупно и ритмично вздрагивали. Вот она сжала ладонями виски, раскачиваясь, стала глухо стукаться лбом об оконную раму.
— Рита, — шепнула удивленная Зоя, — ты что? — И тут ее обожгло: плачет! Маргарита плачет! И зажимает руками рот, чтоб не было слышно, и стискивает голову, чтоб не разорвало от боли и отчаяния! — Ритуля, милая! — кинулась она к подруге, зацепилась полотенцем за ручку открытой двери и, чуть не грохнувшись, вдруг особенно ясно поняла — нельзя! Нельзя показывать Рите, что видела ее слезы! Остановилась, пятясь, втянулась обратно в ванную, встала под журчащий душ.
Слезы смешивались с водой и становились неощутимы на вкус. Зоя поднимала голову, чтобы веселые струи заполонили рот, не давая вырваться наружу громким рыданиям. Вода набивалась в нос, хлестала по глазам, чтобы глотнуть воздуха, приходилось откашливаться и отплевываться. Но так было легче. Так Рита, сильная, красивая и очень несчастная, не могла услышать, что и она — плачет. Когда Зоя, наконец, вышла на кухню, на столе дымился кофе, на тарелке золотились тосты.
— Накупалась, моржиха? — весело спросила Рита, опуская покрасневшие глаза к чашке. — Я уж хотела тебя спасать идти.
— Ну, — вторя ей, в тон отозвалась Зоя, — что у нас на завтрак? Яйца всмятку и тосты? Новая жизнь начинается неплохо! Очень люблю яйца всмятку.
— Учти, завтра утром кормишь ты, — предупредила Рита. — Только имей в виду: я ненавижу манную кашу!
* * *
— Я дождусь каши или нет? — раздраженно выкрикнул в селектор Андрей Андреевич.
— Уже несу! — нарисовалась в дверях Катька. — Подогревала, ты же тепленькую любишь!
После расставания с супругой генеральному директору медицинского центра «Озирис» удалось расстаться со многими привычками, олицетворявшими бывшую семейную жизнь. Со многими, кроме одной.
Андрей Андреевич безумно любил манную кашу. И ел ее всегда в одно и то же время — между четырьмя и пятью, запивая густым какао. Это был полдник. Привычный, кажется, еще с детсадовских времен. Генеральный директор «Озириса» был очень консервативен. Как и полагалось солидному человеку. Супруга эту странную традицию поддерживала и одобряла, изготовляя каждый день поутру свежачок на полдник. А вот Катька варить нормальную манку так и не научилась, сплошные комки и недосол, поэтому к привычному часу кашку вместе с какао доставлял из кафе водитель.
Андрей Андреевич поел, запил чудесный вкус детской кашки еще более чудесным какао и раскурил трубку.
В кабинете запахло дорогим табаком, и на этом фоне сразу проявились иные ароматы — тонкий модный одеколон и свежий кофе. Кофе Распопов не любил, но свежеразмолотые зерна в тайном углу секретера держал. Для усиления аристократического эффекта. Он был отлично осведомлен о таком факторе, как ароматерапия. Ритка когда-то научила. Поэтому в его кабинете всегда пахло так, как и должно благоухать там, где дела идут хорошо, потому что бизнес возглавляет умный и успешный мужчина. В самом расцвете сил.
