Пионы в графине.
Пионы?!..
Встряхиваюсь. Так, заново. Купе…
— Настасья Андреевна! — раздаётся в коридоре. — К Григорию Васильевичу зайдите! Просил…
— Спасибо, Тамара Львова… — стучат мимо моей палаты каблуки.
Меня вдруг дергает от этого голоса и сердце срывается, пускаясь в тревожный неконтролируемый пляс.
И я растерянно лежу, глядя в приоткрытую дверь. Что это было сейчас?…
Глава 24. Фантомная причина тревоги
Внутренняя тревога никак не отпускает. Я ищу в себе причины или обстоятельства и никак не могу отыскать. С родными — порядок. Работа никуда не денется, не очухаюсь я, дело закончат другие спецы. Телефон — запаролен. Что?…
Найти не могу, но что-то точно есть! И я плаваю в каких-то обрывках, не в состоянии склеить пазлы в картинку. Так как большинство пазлов потеряны. Довожу себя до головной боли.
И вообще это состояние беспомощности какое-то унизительное… Ненавижу болеть!
Через некоторое время заглядывает медсестра.
— Всё в порядке?
— А можно хотя бы сладкий чай?
От слабости кидает в пот при каждом усилии.
Оглядывается в коридор.
— Я Вам принесу… Но вообще — не положено. Вы не говорите врачам.
— Спасибо!
Заходит с сумкой и пустой кружкой. Достаёт из сумки термос, наливает мне парящий чай с запахом душицы. И запах очень ярко взбудораживает меня, навеивая бабушку, дачу… утро… я на крыльце с кружкой. Все еще спят… только бабушка, я и…
«София!» — вспоминаю имя дочки Эвы. Точно же — София. Как я мог забыть?
Медсестра выкладывает на салфетку печенье.
— В тумбочку потом уберёте, чтобы никто не видел. У нас с режимом очень строго.
— Обязательно! Благодарю.
Уходит…
— Дверь не закрывайте, пожалуйста, — прошу в след. — Душно.
На самом деле уже прохладно. Но холод немного проясняется моё спутанное сознание. К тому же, там за дверь, иногда стучат те самые каблучки, и сердцебиение моё ускоряется. Пусть ускоряется. Качает кровь!
С трудом присаживаюсь. В изнеможении упираюсь спиной в стену. Ощупываю голову в поисках травмы. Пальцы не обнаруживают ничего болезненного. Но это ничего не значит. Потому что я обнаруживаю, что кожа моя полностью потеряла чувствительность и словно онемела. Прикосновения к самому себе, как под нехилой анестезией.
Тошнит… Но надо есть. Иначе силы не появятся. Немного отдохнув дотягиваюсь до кружки. Она мне кажется очень тяжёлой. Едва поднимаю!
Перетаскиваю подушку на колени и потом, с трудом перемещаю туда же кружку. Руки трясутся, как от непосильной нагрузки.
Мда… овощ, так овощ…
Моё чаепитие растягивается на час. К концу чай уже ледяной. Осиливаю печенье, которое не имеет для меня вкуса. Запах есть, вкуса нет. И я даже не понимаю сладкий ли чай. Вкусовые рецепторы тоже словно отморозило.
Убрав стакан в тумбочку, как просила медсестра, перевожу взгляд на приоткрытую дверь в санузел. Там чугунный маленький поддон и душ.
О, Боже! Как же я хочу под воду!
Боюсь, не дойду.
Но всё же, немного отдышавшись, делаю попытку. Спускаю ноги на пол. Опираясь ладонью на тумбочку медленно встаю на онемевшие ноги. И сразу же падаю обратно. Ноги начинают покалывать, будто я отсидел их, и они теперь отходят. Напрягаю икры, восстанавливая кровообращение. И еще через час я чувствую притупленный голод и могу секунд тридцать удерживать себя в горизонтальном положении.
Задачка попасть в душ, Зольников. Давай, не будь овощем!
На мне больничная льняная пижама. На отвороте рукава есть даже какой-то чёрный штамп, и на нем номер. Переодеться не во что. Но у изголовья лежит чистая простыня.
Ну, вот…
Снимаю рубаху по типу косоворотки, пижамные штаны. И это отнимает столько сил… Но я пру уже чисто на упрямстве. Встаю и, держась за стену, как старик медленно ползу в душ. Пару минут под горячей водой. Ты сможешь, майор.
Упираясь рукой в стену открываю воду. В глазах темнота и звезды. Но зато теплая вода льётся на меня сверху, и я начинаю ощущать себя человеком. Веду рукой по лицу. Приличная щетина. А я по офицерской привычке обычно выбрит гладко.
Вода придаёт немного сил. И мне даже хватает их доползти обратно до кушетки. Вытираюсь маленьким вафельным полотенцем. Обматываю бедра сложенной вдвое простыней. Всё… надо падать добровольно. Иначе пиздец.
Слышу по коридору те самые каблучки. Они замедляются возле двери в мою палату.
— Настасья Андреевна!
— Да?
Сажусь на кушетку, ложась спиной на поднятую в сидячее положение спинку.
— Я же просил Вас зайти, — это голос моего врача.
— Я заходила, Вы были на обходе.
— Как отдохнули, как свадьба прошла?
— Отложилось всё… — срывается этот манкий низковатый голос на легкую хрипотцу.
— Как жаль.
— Такая у мужа работа.
— А как же Сочи?
— Летали с сестрой на выходные, чтобы путёвка не пропала. Вот… буквально с самолёта, как два часа.
— Ну что ж… Я рад, что хотя бы отдохнули.
Внимательно слушаю ее каждое слово, предугадывая интонации.
Давай… заходи уже, Настасья Андреевна! Хочу посмотреть на носительницу голоса, способного заставить моё сердце в груди крутить кульбиты.
— А Вы что-то хотели? Зачем зайти-то?
— Дело в том, что у нас особенный пациент… — стихает его голос. — Из Службы Безопасности… Глеб Евгеньевич, наверное, уже сообщил?
— Поговорить не успели. Сказал — позвонит позже. Еще не виделись. Но медсестра говорит — ретроградная амнезия. Я бы хотела в рамках написания своей научной статьи его обследовать.
— Дело в том, что… информация по его обследованию и диагнозу — закрыта. Допуск к назначению лечения официально только у меня. И моих ординатов, соответственно.
— Георгий Васильевич! Ну я Вас очень прошу. Где я еще возьму ретроградную амнезию? Несколько тестов по когнитивным функциям и всё! Для исследования. Обещаю, напишу Вас соавтором. Статья ВАК. Вы за год как раз и отчитаетесь по научной работе. Я даже его фамилию нигде фиксировать не буду. Только статистические данные и феноменологические особенности течения амнезии.
— Ладно… Только, как невесте Глеб Евгеньевича! Будете делать обследование когнитивных функций, никаких вопросов по служебной деятельности задавать нельзя. Если он даст добро на Ваше участие в лечении — тогда уж…
— Поняла! Даст, не волнуйтесь.
Дверь наконец открывается. От предвкушения, я подтягиваюсь чуть выше, глядя во все глаза на молодую стройную шатенку в белом халате. Взгляд мой падает вниз, к тем самым каблукам и снова медленно ползёт вверх по стройным длинным ногам, обтянутым капроном, к краю короткого халата.
«Зольников! — одергиваю я себя. — В глаза смотреть!»
Поднимаю взгляд.
Слепо отыскивая подрагивающими пальцами косяк, она хватается за него рукой.
С красивого лица на глазах сходит румянец. Тяжело сглатывает. Бумаги из руки сыпятся на пол.
— Вам нехорошо? — рывком присаживаюсь я, забывая про собственную слабость. — Эй, кто-нибудь! — рявкаю я, нажимая на кнопку вызова медсестры.
Растерянно и беспомощно смотрю, как девушка сейчас грохнется, судя по всему, в обморок.
Тахикардия шкалит. И я поднимаюсь на ноги. Спаситель из меня херовый! Себя бы удержать.
— Что случилось?..
Заглядывает медсестра.
— Девушке плохо, не видите?
— Настя…
— Голова что-то… — бормочет Настя. Теперь ей в лицо бросается краска. Она не отводит глаз от моих.
— Иди присядь, — выводит её медсестра. — Может ты беременная?
— Нет…
— Может, голодная?..
Падаю на кушетку.
Сердце моё колотится, как очумевшее и уровень тревоги шкалит! Словно я отыскал ее причину. Но это же фантом. Она же мне незнакома. Мозги мои продолжают шалить?
Вспоминаю черты ее лица, образ… Вот, не зря мой мотор разогнался на её голос. Красивая девочка…
Глава 25. «Мне хочется…»
Отодвинув стул прекрасная Настасья Андреевна садится напротив. По щекам пятнышки…
