— Ну, пожалуйста, — улыбаюсь ей. — Я Вас чаем в ответ угощу, хотите?…
Протягиваю шутя через крупную решётку кружку. Но она подходит ближе и берет ее из моей руки. А я, немного наглея, вытягиваю сигарету из ее тонких пальцев.
— Пару затяжек… — обещаю я.
От первой кружится голова. А может, она кружится от того, что губы Анастасии прижимаются к кружке там, где минуту назад прижимались мои. Верхняя чуть более выразительна, чем нижняя. Это придает такое очарование и нежность ее строгому образу. Мы смотрим с ней друг другу в глаза. От дежавю моя реальность вздрагивает!
После второй затяжки, Анастасия бескомпромиссно отбирает сигарету обратно. И возвращает чай.
Мне кажется, она несколько раз порывается что-то сказать. Но в итоге, только сильнее сжимает губы. Отворачивается и молча уходит.
А я не могу найти себе место в этих четырёх стенах, пока жду её. Она же обещала прийти.
С отвращением смотрю на капельницу. И во мне идет борьба двух страхов — страх остаться инвалидом, если я откажусь от лечения и меня догонит инсульт, и страх мужского бессилия, если я соглашусь на это лечение. Потому что моё тело уже не реагирует так, как должно на красивую женщину. И единственное, чего мне хочется, это вернуть его в тонус! А лечение… оно может и лишнее вообще.
Прислушиваюсь к своему телу. Ну какой, блять, инсульт? Почему анализы крови вдруг стали плохими?
Я же недавно для Ваньки кровь сдавал, когда его в бедро ранило. Все было, как у космонавта!
И всегда было как у космонавта.
Рассматриваю пластиковый баллон на капельнице — натрия хлорид 0,9. Это физраствор, это я знаю. Но мало ли что в этом физрастворе уже растворили. Анастасия распорядилась пока не ставить. Значит, там не только физраствор.
Ощущение, с которым я пришел в себя было гадким и жутким. Слабость, беспомощность, заторможенность, отупление…
Не хочу больше. Оно внушает бессознательный ужас. И вообще, как и любой мужчина, наверное, я испытываю патологическую неприязнь к любому лечению. Хочется чувствовать себя сильным, бесстрашный и бессмертным!
И нравиться Анастасии. Я нравлюсь ей даже таким ущербным сейчас… это чувствуется.
— Вы готовы продолжить? — наконец-то возвращается Анастасия.
— Готов…
Она долго и детально расспрашивает меня про поезд, ища границу, с которой моя память потеряла целостность.
— Пионы? — поднимает вопросительно бровь.
— Пионы… бежевые… розовые… белые…
— Вы ехали один?
Вдавливаю ладони, растирая уставшие глаза. Голова начинает гудеть.
Возвращаюсь к ощущению поезда. Очень быстро проносится несколько мутных кадров. Я не могу уловить что на них. И уже после того, как они затухли, я откручиваю назад. Эхо смеха женского… ухоженные женские пальчики на изящной ножке с ярким педикюром, лежащие на моем голом животе, пониже пупка… прямо на дорожке волос в пах. И… словно всплывшее откуда-то из глубины: «Ольга…», смешанное с каким-то странным чувством неудовлетворения.
Веду рукой по волосам. И по-пацански обламываюсь сказать женщине, которая мне запала, что был с какой-то другой.
— Один… наверное.
Она опускает глаза так, словно знает, что я вру.
Зольников! Ну ты чего, а?…
Но не хочу я. Что изменит эта информация? Я попробую вспомнить это сам.
Анастасия встает, подкатывает капельницу. Протирает пальцы антисептиком. Взгляд рассеянный, расстроенный… обвязывает резиновым шнуром мне руку повыше локтя. Берет в руки иглу, снимает с нее колпачок. А я смотрю на эту иглу, как на ядовитую змею. Всё внутри меня сжимается. И она замерла с ней в руках, нерешительно надавливая пальцем на набухшую синюю вену.
Медленно подносит иглу. Мне хочется оттолкнуть ее руку! Снова тормозит, прикасаясь скосом иглы к моей коже.
Вдыхает поглубже.
— Настя…
Испуганно одергивает руку с иглой, заглядывая мне в глаза.
— Не ставьте мне это. Я отказываюсь, — решаюсь я. — Я хочу физраствор с глюкозой.
— Сергей… ну я же не могу менять Ваше лечение. У меня нет таких полномочий.
— Тогда — ничего не надо. Скажете, Зольников отказался. Зачем мне эти миорелаксанты?
— Снижение тонуса мускулатуры…
— Обездвижить?
— Да.
— Зачем?
— Вам пока что может быть опасно активно двигаться.
— Окей, я согласен на постельный режим. Остальное зачем?
— Да не могу я без анализов и мрт! — бросает иглу Настя, отворачиваясь от меня. Её плечи вздрагивают, словно от всхлипа.
— Настя, я Вас расстроил? Извините…
— Вы меня извините, — не оборачиваясь. — Что-то я сегодня не в себе.
Обнимая за плечи, присаживаю её на кушетку, боясь, что ей опять станет плохо. Мы снова встречаемся взглядами и зависаем так. Наше молчание уже так затянулось, что нарушены все нормы приличия. И я как пьяный от её близости.
И эта её родинка… и голос!
— Вы мне снились.
— Что?..
— Когда я был в коматозе, мне снился Ваш голос.
— Быть может, услышали здесь?…
— Но Вы же были на выходных не здесь.
Растерянно поправляет волосы.
— Сергей, Вам нужно лечь, — кладёт руку мне на плечо, давит. Я кладу свою сверху на ее кисть. Поглаживаю, с удивлением отмечая, что барьера как с посторонней женщиной, который нужно преодолевать, нет. Совсем нет. Вот я могу поцеловать ее пальцы, запястье… и она не шокируется. Погладит мои губы… Тактильная память тут же подкидывает это ощущение.
— Настя, мы не могли встречаться где-то раньше? У меня такое дежавю… что я теряю связь с реальностью.
Беру её руку в свои.
— Вот я к Вам прикасаюсь… так… словно уже много раз делал это.
— Так бывает… Область мозга содержащая какие-то определённые образы и воспоминания блокируется, но связи ведут в обонятельную, слуховую зону, тактильную… Там воспоминания хранятся, как и прежде. Просто они не могут привязаться к конкретному образу. Обратная связь нарушена. И… могут привязаться к случайному, — она отводит глаза.
— Так, мы не встречались?…
С волнением облизывает свои нежные губы, набирает в грудь побольше воздуха…
— Настасья Андреевна, — заглядывает медсестра. — Глеб Евгеньевич приехал. Просит Вас…
Сжав на мгновение мою кисть, быстро выходит из палаты. Я слышу, как удаляется стук каблучков. И ловлю себя на том, что горю от ревности! Неприятной, горькой и… беспомощной! Потому что я овощ, блять.
Не-е-е! Не надо мне такого лечения!
Поднимаю глаза на эту ебучую капельницу….
Интуиция орёт, как сигнальная система. Капельница как граната без чеки. Какой-то не совсем адекватный страх охватывает меня, что мне могут поставить ее насильно. И мне хочется эту гранату обезвредить. Встаю, выглядываю в коридор больницы. За стойкой ресепшена пусто. Дверь в сестринскую приоткрыта, оттуда женские голоса. Женщины спорят, смеются… чуть дальше приоткрыта еще одна дверь. В синей униформе спиной ко мне стоит здоровенный санитар.
Оглядываясь, тихо дохожу до ресепшена.
— Варя, ты капельницы подготовила? — доносится из сестринской.
— Нет. Только в третью стойку отдала. Но там без меня капельницу готовят. Военный какой-то…
У двери — несколько стоек с капельницами.
Посоображав несколько секунд, отцепляю от одной из стоек баллон с физраствором и быстро возвращаюсь к себе. Меняю баллон на своей капельнице. Силы покидают меня окончательно. Забросив заряженный лекарствами баллон поглубже в тумбочку, я обессиленно падаю на свою кушетку. Паранойя, Зольников? Может быть… Но для начала пусть так.
Глава 27. Бонус от Насти
Выхожу на крыльцо.
— Ну! — улыбаясь разводит руки Глеб. — Обнимай… чего замерла? Я соскучился.
Глаза — серые холодные как пыльный бетон. Что-то не так…
Ощущение сжатой руки на шее, с которым я живу, усиливается.
Это удушение… никак не могу от него избавиться. Глеб никогда не был ко мне жесток или циничен. Ничего подобного. Но отчего-то я очень хорошо чувствую, что если вдруг я перестану быть хорошей послушной девочкой, то со мной будет что-то очень страшное.
