– Химоружие, газы.
– Нет, друг мой, это фосфорные. Ими показывает следующему, где бомбить.
– Но фосфор легче воздуха, поднимается, а это по земле ползет.
Из белого облака выскакивают люди и бегут прочь. Вдруг я чувствую сильный запах чеснока, и все вокруг кричат:
– Газы! Химия!
Начинается паника. Я задержал дыхание и достаю и надеваю противогаз. Плотно натягиваю его ремешки на затылке. Сердце бешено стучит. Оглядываюсь вокруг: в противогазах все стали неузнаваемыми. Некто, стоящий лицом к лицу ко мне, глухим голосом говорит:
– Не могу дышать!
Я открываю крышку его противогаза, и он глубоко вдыхает и пытается разглядеть, где было это закрытое крышкой отверстие. Нас накрывает белое облако, потом начинает редеть, а перед окопом появляется Хейдар. Он в противогазе, но я узнаю его по фигуре. Глухим голосом через маску он кричит нам:
– Никому не снимать противогазы без команды, ясно?
Мы киваем, и он уходит. Некоторые из нас сидят, другие стоят, все в ожидании. Мы не узнаем друг друга, разве что, если громко крикнуть свое имя. Расула я узнаю по тщедушной фигурке. В маске жарко, лицо горит, и пот течет вниз и просачивается на шею. Стеклышки запотели, и вокруг почти ничего не видно. Сижу, прислонившись спиной к стенке окопа.
Машины продолжают идти по шоссе, и водители их без противогазов. Масуд снимает свою маску. Мы ждем, что с ним будет, а он глубоко вздыхает и объявляет:
– Запаха нет!
Снимаем противогазы и наполняем легкие холодным свежим воздухом. Мне дышится легко, лицо мокро от пота, волосы слиплись и пахнут противогазной резиной.
* * *
На шоссе выстроились пикапы «Тойота». Их водители из разрезанных противогазов сделали себе очки. Асгар передает всем взводам команду приготовиться, и наш окоп приходит в движение. Под напускным спокойствием ребята прячут громадную тревогу. Некоторые раскраснелись. Один парень, уже в полной походной выкладке, стоит в окопе и грызет ногти. Мехди командует:
– Кто готов – строиться перед окопом. Ничего не оставлять!
Ребята второго взвода от своего окопа перешли к нашему и здесь строятся. Абулфазл бегает среди них как наседка среди цыплят, закрывая их то крылом, то грудью. Не слышу, что он говорит, видимо, командует готовность. Абдулла стоит с пулеметом на плече: совсем не смотрится пулемет в руках этого пузатого человека. А патроны в лентах, перекрещенных на его груди, ярко блестят на солнце.
– Всем, кто готов, – кричит Мехди, – строиться в затылок Абдуллы!
Я вылезаю из окопа. Али стоит в строю и ведет какую-то дипломатическую пикировку с Абулфазлом. Вот оба взвода стоят бок о бок и ждут команды, и из колонны второго взвода кто-то кричит:
– Для здоровья ребят первого взвода…
А дальше они продолжают хором:
– …обратитесь к врачу-педиатру!
И хохочут все вместе. Это их ответ на ту шуточную молитву, которой мы их угостили в лагере. Они довольны, но Али и Абулфазл сходятся в поединке. Абулфазл, напрягаясь, так, чтобы все слышали, громко произносит:
– Эх, хаджи дорогой… Тебе и невдомек, что у меня пистолет – это 106-миллиметровая пушка!
Али, склонив к плечу голову, громко нараспев отвечает:
– А тебе и невдомек, что один мой глоток – это всё Каспийское море!
Чтобы унизить второй взвод, мы специально громко хохочем.
Абулфазл выписывает кистью руки замысловатую фигуру и отвечает:
– А тебе и невдомек, что мне задремать – это как семи спящим отрокам[23] проспать века!
Второй взвод громко хохочет, а Али делает вид, что не находит слов, и медлит. Потом вдруг заявляет:
– А тебе и невдомек, что танковая башня – это мой банный тазик!
Абулфазл ни секунды не медлит:
– А тебе и невдомек, что пески пустыни Каракум – это я отряхнулся?
Второй взвод покатывается от смеха, держась за животики и указывая на нас пальцами. Тогда Али прибавляет своему голосу грубой басовитости:
– Дружище! Но тебе невдомек, что гром орудия – это… мой свист?
Абулфазл, оглянувшись на своих, парирует:
– Может, и так, но ведь тебе невдомек, что Всемирный потоп – это я… плюнул!
Али делает вид, что сражен и не находит слов. Второй взвод уже задрал носы и смотрит на нас глазами победителей. Ждут, что мы признаем поражение. Но Али, подняв голову, вдруг смотрит на Хейдара, который подошел и слушает поединок. Одной рукой Али подбоченивается, другой указывает на Хейдара:
– Ну, получай! Ведь тебе невдомек, что шаровары Хейдара – это всего лишь мои трусы!
Взрыв смеха нашего взвода звучит одновременно с близким орудийным залпом. Хейдар мгновение медлит, потом бледная улыбка трогает его губы. А Асгар за его спиной беззвучно помирает со смеху.
Подбегает Гасем – батальонный связной – и передает Хейдару какую-то команду, указывая на «Тойоты». Первые три «Тойоты» – для первого взвода. И наш батальон колоннами переходит шоссе и садится по машинам. Мехди рассаживает нас: я хотел ехать вместе с Али и Мирзой, но Мехди остановил меня:
– Хейдар приказал тебе – в первую машину.
Я сажусь. Гром самолетов в небе заставляет всех поднять головы. Хадж-Носрат едет на машине вперед вдоль цепочки «Тойот». Волосы его сдувает назад ветер, а антенны раций торчат из его машины как копья. Проезжая мимо нас, он кричит Хейдару:
– Ехать за мной!
Хейдар садится рядом с водителем, а Асгар закидывает свои длинные ноги в кузов рядом со мной. Машины трогаются, и я вижу пузатого кадровика возле укрепсооружения, с банкой компота в руках. Он словно вовсе не интересуется тем, что его однополчане отправляются на передовую: вообще на нас не смотрит.
Мы едем вперед и проезжаем мимо орудий, выстроившихся вдоль дороги и стреляющих поочередно. А вот «катюша» выпускает в небо весь свой ракетный комплект – гром такой, словно кто-то бьет в гигантский барабан.
Движение на шоссе плотное в обе стороны. Грузовики везут боеприпасы, продукты, солдат, увешанных оружием и снаряжением. Некоторые поют хором, другие жадно смотрят по сторонам, вбирая в себя зрелища войны: картины убивающих и убиваемых. Наш батальон едет всё той же автоколонной, впереди – машина Хадж-Носрата. В нашей «Тойоте» тесно, и мы сидим чуть ли не друг на друге. Рядом со мной Асгар держится за бортик кузова. Лицо его вдруг скривилось: в нос ударил запах гнилой рыбы. Воздух тошнотворен, и Асгар двумя пальцами зажимает нос и смотрит на меня. Я смеюсь, и тогда он еще сильнее морщится и отворачивается.
Сворачиваем налево, на шоссе, в котором полно выбоин. Справа от нас – укрепрайон, в котором мы видим много орудий.
– Откуда столько пушек понавезли? – вопрошает Асгар.
Повсюду разбросаны пустые зарядные ящики, золотистые снарядные гильзы блестят на солнце. Каждый из артиллеристов занят своим делом. Они разделись до нижних рубашек, что удивляет меня в такой холод. Пушка стреляет, и ствол ее вибрирует. Тут же отдается приказ, и дергают за шнур другой пушки, и она тоже стреляет. От этого грома нас встряхивает с головы до пят. Мы еще не пришли в себя от этих выстрелов, а позади насыпи взрывается вражеский снаряд, и к небу вырастает гриб из огня и дыма. И ветер тянет на нас этот черный дым. Навстречу нам едет грузовик, осевший на задние колеса. Когда мы разъехались, я вижу, что он нагружен трупами. Из его кузова обильно капает кровь, разделяя проезжую часть надвое красной чертой. Он подпрыгивает на выбоине, и один из трупов наполовину выпадает из кузова, а солдат, лежавший на трупах, приподнимается и кричит. Я только сейчас понял, что это живой человек, распластавшийся на убитых для того, чтобы не выпасть из кузова. Грузовик поворачивает вправо, и труп все-таки вываливается. Двое возвращаются за ним и, подхватив его за руки и за ноги, уносят за поворот шоссе.
По обеим сторонам нашего шоссе теперь вода, и Хейдар говорит, обернувшись:
– Вот это и называют каналом, или озером, «Рыбным».
Из этой воды торчат электрические столбы. Рядом с дорогой много колючей проволоки и бетонированных окопов. Хейдар добавляет:
– Отсюда начали наступление.
Воздух так наполнен рыбной вонью, что она физически давит на тебя. От этого зловония мой желудок корчится в спазмах. Мертвая рыба плавает белыми брюхами вверх, и эти белые пятна уходят к горизонту, насколько хватает глаз. Воздух липкий, отвратительный.
Движение остановилось. Рядом с шоссе бульдозер сравнивает с землей окопы, чтобы расширить дорогу. И машины по одной проезжают мимо него. Когда мы минуем бульдозер, я замечаю торчащие из окопа ноги трупа, голова которого мне не видна. Бульдозер своим лемехом разравнивает окоп, превращая в месиво мешки с песком. И, сколько я ни вглядываюсь, не вижу, что стало с тем трупом. Шоссе поворачивает: оно теперь идет вдоль высокого укрепсооружения, в котором много окопов, а в них видны наши солдаты. На обочине шоссе – еще один труп, по остаткам его зеленой пятнистой формы я понимаю, что это вражеский солдат. Колеса машины столько раз переехали его, что от него мало что осталось. Я вздрагиваю, и меня тошнит. Рот наполняется слюной. Я зажимаю рукой горло и подставляю лицо ветру, чтобы не вырвало. Асгар, который думает, что это от рыбной вони, спрашивает меня:
