Развод — это всегда скандал. Кроме того, может, она не соглашалась. Кое в чем она бывала упряма, верно? Ну и другие могли быть обстоятельства.
И только ребенок, который что-то видел, что-то знает… К счастью, сильное потрясение вызвало у него провал в памяти. Теперь надо лишь позаботиться, чтобы он не вспомнил того, что забыл. Ведь ребенок может дать нежелательные сведения. Например, что в руках у матери пистолета не было, или даже, кто этот пистолет…
А кто? Мой отец? Агнес? Какая разница. Они оба это знают, и оба виноваты. Сейчас, оглядываясь назад, на все то, что меня так озадачивало и что я все-таки еще вчера считал досужим вымыслом, я не мог понять, как это я раньше ни о чем не догадывался. Но можно ли было такое подумать?!
XV
Слуга подтвердил мое предположение, что родители уже вернулись. Он сказал, что они в кабинете отца. Значит, посетителей не было.
Когда я вошел, отец читал газету. У Агнес в руках была книга, но она не читала. Она о чем-то думала. Может, как раз об этом? Мучимая совестью. Рассказывая бабушке, как все произошло, она дрожала всем телом…
Как все не произошло.
Отец поднял глаза от газеты.
— Ты?! — изумился он. И продолжал сердечно: — Что же ты не предупредил, когда приедешь? Хотел сделать нам сюрприз?
— Да, — сказал я, заставив себя улыбнуться.
— А где же твой друг?
— Он со мной не ездил.
Я помолчал, посмотрел на одного, на другого и сказал:
— Я был в Риме.
В поезде я тщательно продумал, что буду говорить, как постепенно, разными наводящими вопросами вытяну из них правду, получу доказательства, что я прав. Но теперь я все позабыл. Будто вместо меня говорил кто-то другой.
Они оба уставились на меня. Агнес мягко спросила:
— Тебе нездоровится, Мартин?
— Нет. Все в порядке. Что со мной может быть?
— У тебя такой вид, будто…
— Я пережил некоторое потрясение, — сказал я.
— Потрясение?
Они что-то заподозрили, чего-то испугались, я видел это по их лицам.
— Да, — сказал я бесцветным голосом. — Теперь я знаю. Все.
— Знаешь?…
Я посмотрел на отца. Он был в ужасе. Я этого ждал. Но не в такой же степени…
Я ожидал, что вот упадет маска и передо мной откроется лицо преступника. Но тут было что-то другое. В его взгляде, устремленном на меня, было что-то такое, что меня смутило, не знаю почему. Это был испуг, страх, да, но и что-то еще… Неужели сострадание?
Агнес встала и подошла ко мне.
— О Мартин, — мягко сказала она.
Я посмотрел на нее. В глазах у нее стояли слезы.
Я ждал чего угодно: страха, гнева… но не слез. На нее это было совсем не похоже.
Потом встал и отец. Он подошел ко мне, хотел положить руку мне на плечо. Я попятился.
— Не прикасайся ко мне… я… — заикаясь, пробормотал я.
— Бедный мой мальчик, — ласково сказал он. — Не надо убиваться. Я так надеялся, что ты никогда не узнаешь правды. Мы сделали все, что могли, чтобы это предотвратить. Я понимаю, как это для тебя ужасно, но что же делать, ты ведь был совсем малышкой, Мартин. Разве ты знал, что ты делаешь…
Нет, он не знал, что он делает, этот малыш, когда забежал в запретную комнату, порылся в ящике письменного стола и обнаружил странную игрушку. Тут раздались чьи-то шаги, он испугался и побежал в зал. Мать стояла в открытых дверях балкона. Она обернулась к нему, и он бросился ей на шею с новой игрушкой в руке…
Потом он увидел ее лежащей на полу. Не милую, прекрасную усопшую, а что-то без лица, и кровь кругом… Он крикнул: «Мама!», прибежала Лючия, и пронзительно закричала, и кричала, кричала…
Я узнал то, что хотел знать.
Смогу ли я теперь когда-нибудь забыть об этом, хоть на один миг?
Карло Фруттеро, Франко Лучентини
ЕГО ОСЕНИЛО В ВОСКРЕСЕНЬЕ
«Роман Карло Фруттеро и Франко Лучентини «Его осенило в воскресенье» был написан в 1972 году и сразу же превратился в бестселлер…»
Г. Богемский (Из Предисловия к «Современному итальянскому детективу»)Carlo Fruttero e Franco Lucentini
LA DONNA DELLA DOMENICA
Перевод с итальянского Л. Вершинина
I
В тот июньский вторник, когда…
1
В тот июньский вторник, когда произошло убийство, архитектор Гарроне не раз смотрел на часы. Проснувшись в своей комнате, куда сквозь наглухо задернутые шторы не проникал ни один луч света, он сразу же решил взглянуть на циферблат. Дрожащей от нетерпения рукой он теребил шнур, нащупывая выключатель, и вдруг ощутил безотчетный страх: а что, если время упущено и звонить по телефону уже слишком поздно? Но с удивлением увидел, что на часах еще нет девяти. Обычно архитектор раньше десяти не вставал, и столь раннее пробуждение явно говорило о том, что на душе у него тревожно и муторно.
Спокойно, сказал он себе.
Мать, услышав, что он проснулся, пошла, как всегда, варить ему кофе. Приняв душ, Гарроне стал медленно и тщательно бриться. Надо было как-то провести четыре часа.
Прошел еще час, прежде чем он вышел из дому, на прощание слегка прикоснувшись губами к материнскому лбу. До остановки он нарочно добирался кружным путем, а потом долго ждал трамвая — утром они ходят очень редко, — на это еще полчаса ушло.
Электрические часы в трамвае, конечно, не работали. Трамвай миновал виа[1] Чибрарио, пьяцца[2] Статуто, потом прополз через длиннющую виа Гарибальди, а стрелки все так же показывали пятнадцать двадцать. В знак протеста против этой пусть мелкой, но все-таки характерной недобросовестности городских властей Гарроне не пожелал, как все, продвигаться к выходу. Впрочем, у него было инвалидное свидетельство, и он имел полное право сойти через переднюю дверь. Так он и поступил. Трамвай, изменивший маршрут на время ремонта путей, двинулся по направлению к Порта Палаццо.
— Синьорины, осторожнее, — предупредил архитектор двух девушек, с виду южанок, показывая на щель в дощатом тротуаре, который вел к виа Венти Сеттембре. Девушки сошли с того же трамвая.
Нет, не сицилийки, подумал Гарроне. Вероятно, из Калабрии, а скорей всего, из Лукании. У него была способность со спины, да-да, именно со спины, — и тут он самодовольно ухмыльнулся — точно определять, из какой провинции приехали южанки. Некоторое время он упругим спортивным шагом следовал за девушками, на ходу негромко предостерегая их обо всех опасностях большого города. Потом свернул на пьяцца Кастелло. Прежде чем войти в кафе, он постоял у витрины магазина, полюбовался летними галстуками.
— Шесть тысяч за галстук! — возмутился он, оборачиваясь к юноше с книгами под мышкой, который тоже разглядывал витрину. — Это же дневной заработок рабочего!
— Мир обезумел, вконец обезумел, милая моя Лилиана, — сказал он кассирше в кафе.
— Добрый день, синьор Гарроне, — пробормотала кассирша, не отрываясь от газеты.
Архитектор бросил взгляд на восьмиугольные часы над стойкой, сверил их со своими золотыми марки «Патек-Филипп» — они достались ему от отца — и удовлетворенно потер руки. Решающая минута близка, он верил в себя, инстинкт подсказывал ему, что на этот раз все будет точно по плану. Он прошел в дальний крохотный зал и сел за столик в углу, возле окна.
Других клиентов в зале не было. Спокойнее звонить из деревянной телефонной будки, что возле туалета, не боясь любопытных. Впрочем, долго разговаривать не придется. Подготовительный этап позади, и остается лишь…
— А, это вы, неизменный мой Альфонсино! — вздрогнув, сказал он лысому официанту, который бесшумно вырос перед столиком. — Принесите, пожалуйста, газету.
Главное — уметь ждать, и все само к тебе придет, подумал он, обмакнув вторую сдобную булочку в кофе с молоком. А ждать он умел — это была еще одна замечательная его способность. Англичане самым важным качеством считают выдержку, хладнокровие. А если уж тебя у самого финиша охватило нетерпение, если сдали нервы — в конце концов, все мы люди, — надо совладать с собой, скрыть свои истинные чувства. На всякое хотенье есть терпенье — в этой пословице секрет удачи.
Рука, лежавшая на столике, сжалась в кулак. Позвонить между двенадцатью и часом дня — таков уговор. Что ж, он позвонит без пяти час, не раньше. А может, даже после часа, в десять, двадцать минут второго… Так или иначе, время работает на него.
Он еще раз взглянул на часы и стал по своему обыкновению перелистывать «Стампу». «Турин — от 19 до 28 градусов тепла». Как на юге, где-нибудь в Реджо-Калабрии, механически отметил он про себя. А ведь лето еще и не начиналось.
Потом он тщательно разглядел фотографию: «Грациозные немецкие купальщицы на пляже в Алассио». Эту фотографию газета помещала два раза в неделю с мая и до октября, варьируя лишь название курорта. Ноги длинные, а в целом ничего особенного, решил он. На странице новостей искусства он с удовольствием прочел, что в кинотеатре «Арти», куда он раздобыл пригласительный билет, все еще идет шедевр франко-нигерийского производства «Бич». Затем вернулся к уголовной хронике, чтобы посмаковать подробности убийства в Соммарива-Боско, где восьмидесятичетырехлетний старик прикончил свою невестку. Другой заголовок гласил: «На проспекте Принчине Оддоне сбита машиной женщина с ребенком на руках». Архитектора дети не интересовали, и потому он сложил газету, бросил ее на мраморный, усыпанный крошками столик и, не утерпев, взглянул на часы. Потом посмотрел на полуоткрытую дверь кабины, где в полутьме зловеще поблескивал телефон. Спокойнее, не торопись, увещевал он себя. Ведь только твое редкостное терпение привело тебя на порог верного успеха.
