деле была Хепзиба. Но хмурые взгляды воинов донесли до него все гораздо раньше, чем невнятные отговорки о том, что личность Хепзибы для них совершенно ничего не значит, и что их наняла торговая гильдия для охраны товаров, а не эта незнакомая им леди.
Как обычно, их картеж двинулся в путь, когда роса только-только высохла. Осеннее солнце в этих краях палило не хуже, чем в самый жаркий летний день где-нибудь в центре империи. Ближе к обеду последние зеленые саванны, напоминающие плешь релиморского священнослужителя, окончательно сменились песчаными дюнами, похожими на желтые сугробы. Компанию Феликсу теперь составляли лишь двое торговцев, обсуждающие оскорбительно высокие пошлины, которые в последнее время приходилось платить за перевозку товаров по морю. Хепзиба же, по всей видимости, сегодня решила поехать в другой повозке. Все шло спокойно, пока во второй половине дня их кортеж вдруг перестал двигаться.
— Что такое? — спросил Феликс у гвардейца, который сидел на лошади рядом с их окошком.
— Там кто-то на дороге. — ответил он, указав перед собой.
Открыв дверь, Феликс высунул голову и увидел, как несколько человек толпятся около какой-то груды тряпья, лежавшей посреди имперского тракта. Уперев руки в бока, они с обеспокоенными лицами что-то обсуждали между собой. Затем, один из гвардейцев наклонился к черной куче, и поднял ее на руки. Оказалось, что это был человек в рваных одеждах из черной мешковины. В памяти Феликса тут же вспыхнули образы странных бледнолицых наемников, с которыми он дрался на злополучной поляне. Но, к счастью, у этого незнакомца кожа была обычного цвета, даже наоборот, загорелая, цвета зрелого каштана. И тут Феликс увидел, что его несут прямо к их карете.
— Очередной несчастный бедолага, который не рассчитал своих сил? — спросил один из торговцев, когда гвардеец укладывал незнакомца на одну из скамеек. — Это уже пятый на моей памяти.
Феликс увидел, что незнакомец был очень старым. Его худую лысую голову покрывали морщины, и загорелая кожа походила на кору векового дуба. Сходство со старым деревом ему придавал и крючковатый нос, похожий на кривой отросток, который теперь высовывался из-под черной кучи тряпья. От внимания Феликса так же не ускользнуло и то, что губы старика беспрестанно двигаются, будто он ведет с кем-то оживленную беседу, вот только при этом он не издавал ни единого звука.
— Бедняга совсем умом тронулся от жары. — сказал Феликс. — Нужно срочно дать ему воды.
Наполнив чашу холодной водой, он поднес ее к губам измученного старика. Тот сразу же прильнул к спасительной жидкости, придерживая дрожащими руками чашу. Феликс заметил, что пока тот пил, губы его продолжали двигаться в беззвучной беседе, отчего значительная часть воды пролилась мимо рта.
Скоро караван вновь тронулся с места. Прошло около часа, прежде чем их новый спутник заснул, но при этом его поведение стало еще более странным и пугающим. Лежа с закрытыми глазами, он продолжал иногда шевелить губами, и время от времени махал руками, будто отгоняя невидимых комаров, мешающих ему спать. Было решено довести его до Меридиана, и там отдать на попечение целителям церкви Шести Владык. До города оставалось совсем немного, и на следующий день они уже должны были достигнуть разноцветных крепостных стен Столицы-Всех-Вин.
Вечером, когда Феликс сидел в комнате очередной придорожной гостиницы, ему показалось, будто кто-то светит в его окно, стремясь привлечь внимание. Свет был настолько ярким, что Феликс на какой-то миг растерялся, раздумывая над тем, что же может испускать такое непривычное свечение. Больше всего это походило на свет полуденного солнца, хотя на дворе уже была глубокая ночь. Подойдя к окну, он обнаружил, что свет пропал, будто его и не было. Но это нисколько не обеспокоило Феликса, который привык всему находить логическое объяснение. Так как его комната находилась на первом этаже, то он решил, что это просто гвардейцы с фонарями в руках делают обход карет, которые стояли рядом с его окнами. Подтвердило его догадку и то, что он увидел, как этот свет опять блеснул в конюшнях, где стояли торговые повозки, и где на ночь расположились гвардейцы вместе с изможденным бедолагой.
На следующее утро компанию Феликсу составил один лишь безумный старик. Как и до этого, тот вел немые разговоры с воображаемыми собеседниками, и временами издавал стоны и тыкал кривым пальцем куда-то в пустоту.
— И почему боги дают мне в спутники одних лишь сумасшедших? — вслух подумал Феликс, подходя к старику, и протирая его лоб мокрой тряпкой. У того был жар. — Сколько же ты был в пути, что тебя так разморило?
Глаза старика были так плотно зажмурены, что складывалось впечатление, будто он намеренно не хочет их открывать, словно боясь, что увидит нечто нестерпимо ужасное. Феликс вообще не помнил, чтобы тот хоть раз их открывал за все время пути. При этом старик пил, и даже принимал пищу, и все это делал с закрытыми глазами.
— Видать, твой мир куда интереснее моего. — снова проговорил Феликс, наблюдая за стариком, который все еще продолжал шевелить губами. — По крайней мере у тебя, похоже, там есть хорошие собеседники. — хмыкнул он.
Он уже собирался вернуться на свое место, как сухая, похожая на ветку рука крепко вцепилась в его воротник. Хватка старика оказалась настолько сильной, что ему мог бы позавидовать любой молодой кузнец или конюх. Феликс попытался было освободиться, но старик еще сильнее сжал пальцы.
— Милостивая Дева, откуда у тебя столько силы? — пыхтя, проговорил Феликс, пытаясь разжать кривые пальцы. — Во имя всех святых, кто-нибудь, помогите же мне! — он хотел было открыть окно, чтобы позвать гвардейца, но старик не дал ему этого сделать. С еще большей силой он подтянул Феликса почти вплотную к своему лицу, и с его губ, наконец, сорвались слова.
И в этот момент карету наполнили монотонные звуки, больше всего похожие на какие-то жуткие церковные песнопения. Феликс попытался крикнуть, но его возглас потонул в нескончаемом потоке леденящих кровь звуков. Маленький вор не понимал, как это охранники не слышат всего этого безумного пения, которое с каждой секундой все больше набирало силу. Он вытянул руку и стал бить о стенку кареты, в надежде, что хоть так сможет достучаться до сопровождающих караван охранников. Но и эти удары растворились во все нарастающем напеве безумного старика, к голосу которого теперь стали прибавляться и другие разноголосые мотивы, будто Феликс и вправду оказался в центре какой-то мрачной мессы. Старик пел на абсолютно неведомом языке, кривя свой беззубый рот, и все сильнее усиливая голос. Теперь Феликсу стало казаться, что звуки идут
