Умер третий муж Таисьи Федоровны в самом начале перестройки, так и не успев выпустить полное собрание сочинений. Она с достоинством перенесла и этот удар судьбы. Теперь о ее муже Пояркове вспоминают редко, и то в оскорбительном тоне. Друзья, из почтительности, вообще не произносят это имя. Таисья Федоровна не обижается. Ей самой никогда не нравилось то, что писал Поярков. Главное, человек был хороший.
Зато манеры хозяйки салона остались в ней навсегда. Несмотря на преклонный возраст, Таисья Федоровна не сдается. Она по-прежнему принимает в своем доме известных людей уже новой формации. Для большего престижа с помощью давних приятелей раскопала сведения, что ее первый муж, инженер Голобородько, был незаконным, но признанным сыном малороссийского князя Тошевского. Из чемоданов с архивами, хранящимися в темной комнате, была вытащена большая фотография, где маленький Голобородько сидит на руках няньки в черниговском имении князя. После того как вещественное доказательство торжественно повесили на стенку над подсервантником с коллекцией русского стекла, все друзья и знакомые дружно и с почтением стали величать Таисью Федоровну княгиней.
Своих детей у нее не было. Поэтому с годами княгиня стала покровительствовать нескольким молодым девушкам, которые на ее глазах превращались в салонных женщин средних лет. Самая близкая из них — Нинон. Она почти ежедневно бывает у Таисьи, так просто зовет она свою старшую подругу. Нынче Нинон обеспокоена сразу двумя событиями. Во-первых, от Элеоноры ни слуху ни духу. На вопрос по телефону муж Гликерии Сергеевны упрямо отвечает: «Они вместе» — и вешает трубку. А, во-вторых, в Москве появилась их подруга Катя с каким-то «офигительным» мужиком. Миллионером из «новых русских». Желая узнать обо всем из первых уст, Нинон примчалась на Сивцев Вражек.
Таисья принимает Нинон по-свойски, на кухне. В углу уютно стоит резной деревянный стол с двумя скамейками. На нем, у стены — тульский электрический самовар. Над столом по стенам много различных баночек со специями, фарфоровых тарелочек с европейскими видами, гжель на деревянных полках, старинная обливная глиняная посуда. Другая часть кухни была непосредственно хозяйской. Таисья Федоровна всю жизнь превосходно готовила, потому что всегда под рукой были качественные продукты. За годы войны до того наголодалась, что после часы, проводимые на кухне, воспринимала, как торжество достатка над унизительным чувством голода. Потому и любили ходить к ней в гости.
Нинон ест жареную картошку со вчерашней отбивной, запивает темно-красным «Мукузани» и при этом умудряется еще курить. Таисья Федоровна сидит напротив, пьет кофе и в десятый раз осуждает поведение Гликерии Сергеевны.
— Она всюду сует нос первая. Ей ведь чего от Леоноры надо? Чтобы ничего из дома не пропало. Вот и побежала проверять свой фарфор. Мне смешно. Смотри, сколько в гостиной стоит ценного стекла. Да каждый из фужеров больше сотни долларов стоит. И ничего, пьют из них, как лошади. И пили всегда. Думаешь, не били? Еще как! Полколлекции угрохали. Ну и что? Обеднела? Нет. А этим-то кому оставлять. У Леоноры детей не будет. Мне в прошлом году Ольга Леопольдовна по секрету сказала. Она ее сама смотрела. Разве что Гликерия какого-нибудь крокодила наконец выродит. А все берегут, трясутся… Ты что, сама не слышала про Гликерию? Васька-то Ласкарат не от Сталецкого. Поэтому она ко всему, что хранится на Тверской, отношения не имеет.
— Ай, Таисья, какие глупости. Элеонора рассказывала, что Сталецкий называл Василия любимым сыном. Вспоминал, что на деда похож… — перебивает ее Нинон.
Таисья Федоровна не сдается.
— Ты сама-то деда видела? То-то. Васька — от айсора! Не думай, ежели человек ботинки чистит, так и никаких достоинств не имеет. Красавец был. По тем временам прямо Голливуд. Уж на что мы, бабы тертые, и то, нет-нет, а заглядывали к нему набойки подбивать. Гликерия, она и в молодости без разбору давала, а с возрастом вообще очумела. Знаешь, как она Сталецкого в койку затащила? Об этом вся Москва говорила. Сталецкий — такой мужчина, бабы дохли вокруг него. Мне он три раза предложение делал. Я тогда была за Эммануилом Заксом, упокой Господь его грешную душу. Пришлось отказать, но очень он мне нравился…
— И не согрешила? — язвительно вставляет Нинон, трудясь тяжелым серебряным ножом над вчерашней отбивной.
— Могла… не скрываю. Дура была. Я ж тогда не знала, что Закса расстреляют. Ой, чего только о Сталецком не рассказывали. Его балет до войны в Большом ставили. Не поверишь, кордебалет по ночам в его квартире на столе танцевал. А больше всего Сталецкий любил играть в пряталки. Ты, наверное, понятия не имеешь о такой игре?
— Какие наши игры? Сплошное казино, — вздыхает Нинон.
— Так слушай. Женщин должно участвовать не менее двух. Но иногда по четыре бывало, а то и по десять. Чем больше, тем интереснее. Все дамы, даже рассказывать как-то неудобно…
— Да чего там, — поддерживает Нинон, зная, что Таисью уже не остановить.
— Короче, раздеваются и остаются нагишом. Сталецкий один или там с приятелями отворачивались, и одна из женщин прятала небольшой перстенек. Ну, понимаешь, куда?
— Куда, — широко распахивая глаза, прикидывается непонятливой Нинон. Она в восторге от Таисьи. Та разрумянилась, глаза блестят, зубами аж губы покусывает.
— Ну, куда голая девица может спрятать перстенек? Ну, естественно, туда. Рты по правилам должны быть открыты. Ладно, не перебивай. Ну, в общем, спрятали. Тогда мужчины поворачиваются и начинают угадывать. К примеру, показывает какой-нибудь на одну даму. «У нее», — говорит. Пожалуйста, проверяй. Он двумя пальцами проникает в это, скажем, интимное место. Если находит перстенек, зарабатывает поцелуй. А если ошибается, получает звонкую пощечину. Иногда за вечер невезунчика так отхлестывали по щекам, что горели они, будто утюги раскаленные к ним прикладывали.
— Балдеж! И ты в такие игры играла?!
Таисья хохочет громким солдатским смехом. Вытирает слезы. От стыда и удовольствия отмахивается от Нинон.
— Ну, глупости, глупости. Я ведь всегда замужем находилась. Хотя, помню, некоторые и семейные пары принимали участие. Многие жены уговаривали своих мужей поехать к Сталецкому на игры.
Нинон отодвигает тарелку, не в силах жевать. Она представляет себе эту сцену, в центре которой заводила, естественно, Таисья, и не может отдышаться между приступами хохота. Таисья успокаивается первая.
— Перестань ржать, как лошадь! Между прочим, игра совершенно безобидная. Мужчины всегда были одеты. Сам Сталецкий обязательно во фраке. Разрешался только один поцелуй нашедшему и больше никаких вольностей. И чего тут такого? Фигуры у всех были замечательные. Одно удовольствие поглядеть. После войны откормились, стали заниматься телом, ногами, педикюром. Некоторые щеголяли ажурными чулками…
— Ой, Таисья, чтобы ты да не похвасталась чулочками? Такого быть не могло!
Таисья становится строгой и вспыльчивой.
— Говорю, не играла! Ни разу! Хотя Сталецкий постоянно намекал о перстеньке. Там еще было интересное правило, привлекавшее женщин. Если перстенек не находили, он оставался у спрятавшей его. А камень меньше четырех каратов не игрался. Кто страсть как любил эти игры, скажу уж по секрету, Гликерия. С этого-то между ними и началось. Однажды она так спрятала перстенек, что он не смог его отыскать. Представляешь, было штук пять девушек. Сталецкий поначалу пальцами к ней. Нету! Он к другой. Та хрясь его по знаменитой физиономии. Следующая — хрясь. Все смеются. Он не понимает, в чем дело. Начинает злиться… Потеха прямо, — Таисья загадочно замолкает. Меняет тон и ни с того ни с сего спрашивает: — Хочешь борща? Вкусный. Он, когда настоится, делается лучше.
— Погоди, куда же Первеева перстенек запрятала? — настаивает Нинон.
Таисья делает вид, что не хочет возвращаться к столь пикантной теме. Маленькими глотками отхлебывает кофе. Отводит взгляд в сторону. Но желание рассказать пересиливает возрастные приличия.
— Ладно, дай слово, что никому не сболтнешь?
Нинон уверена, Таисья рассказала об этом всем своим многочисленным приятельницам. Поэтому клянется:
— Чтоб мой язык отсох! Ты меня знаешь.
— Короче, спрятала она его в другое интимное место. Тогда многие поговаривали, что она — любительница оборотной любви.
— Какой? — смеется Нинон.
— Той… которая сзади. Этим она Сталецкого и заманила. Он первое время после свадьбы и не изменял ей.
Нинон с удовольствием затягивается сигаретой. Пьет «Мукузани». Она любит бывать у Таисьи. Общаться с новоиспеченной княгиней все равно что читать Гиляровского. Про всех живых, а уж тем более покойных, она знает кучу историй, сплетен, пикантных подробностей. Ни одна личность, получившая известность в Москве, не минула участи быть обсужденной в салоне Таисьи Федоровны. Но странное дело, обычно представление о сталинском времени — довольно мрачное. Репрессии, ссылки, стукачество, казенная мораль. А послушать Таисью, люди жили и вели себя похлеще сегодняшних. В игры играли, проводили время веселее, чем московская интеллигенция, прикованная к видушникам с порнухой.
