«Блядь, сейчас все увидят эту надпись на моей тарелке. Вот, блядь, как стремно, все меня залажают», — включился ебанутый мышиный базар в Вони Подретузной.
Она стала оглядываться на других, кто что пишет на своих тарелках. И тут ее взгляд упал на сияющую морду Гуруна.
Изпиздыглазатаращенко, который манерными движениями старательно выписал зелеными буквами: «Я скотина, которая считает себя умным, чтобы сохранить свое невежество».
Гурун же в это время так же мило сам с собой вел беседу. «Почему это я считаю себя умным, я и так на самом деле умный, — загрузился он в первый момент. Но во время заметив, как он сильно отождествился, стукнул себя по лбу, — еб твою мать, опять я уснул в отождествлении, поэтому-то мне и дали именно эту фразу, если бы я так не думал, то она бы и не вызывала во мне такого сильного дискомфорта. И раз мне дали эту фразу, значит, я должен медитировать, размышлять над ней, а не беситься и обижаться. Буду растождествляться со своей ебучей важностью и значимостью, буду прямо сейчас менять свою реакцию», — решил Гурун и стал натягивать искусственную улыбочку и радостно писать на своей тарелке индивидуальную мантру. Но сначала он чувствовал, что его еще корежит, что он продолжает болезненно реагировать на взгляды окружающих, которые уже глумятся над ним, буквально насмешливыми взглядами обсирая его.
Но Изпиздыглазатаращенко решил целостно войти в наблюдателя и старался изо всех сил смотреть в лицо этому дискомфорту, и уже через несколько минут он вдруг почувствовал, как дискомфорт рассеялся совсем, ему стало легко и радостно. Теперь Гуруну стало все равно, кто как его оценивает, он целостно находился в своей радости.
В это время мелкими буквами на тарелке корябал свою индивидуальную мантру Мудя-Даздраперма, пугливо озираясь и левой рукой закрывая, что он пишет.
«Вот, пиздец, у меня самая позорная надпись, — от волнения грыз он ногти и ковырял в носу, вырисовывая надпись «Пидор сельский», — почему это я — пидор сельский, я не понимаю, что это значит», — стал он напрягать свои тупые мозги, но ничего нормального не мог придумать.
— Ну, что, Даздраперма, загрузился? — заметила Ксива напряженный ебальник Мудилы.
От неожиданности дурак аж подпрыгнул, выпустив тарелку с надписью из рук, и все рулониты привлеченные такой сокральностью Мудилы, увидели почти дописанную надпись «пидор сельский» и заржали.
— Ну вот, видишь, хотел скрыть свое говно, но еще больше привлек к себе нездоровое внимание, — заметила Ксива, — вместо того, чтобы глубоко задуматься над этой эзотерической надписью «Пидор сельский». Давай, говори, что ты понял?
— Не знаю, просто обосрали меня, наверное, чтобы я не мнил о себе слишком много? — зачморенно пропиздела Даздраперма, скосолапив ноги, с которых уже слетели колготки, то ли от напряжения, то ли от больших яиц, и теперь висели, как будто он обосрался.
— Нет, нет и нет, это было бы слишком просто. На самом деле, эта фраза говорит о том, что тебя весь мир имеет, тебя имеет воображение, твое же собственное, тебя имеют твои эмоции, тебя имеет твой ум и так далее. Ты должен эзотерически подойти к этой фразе и отнестись с благодарностью, что есть люди, которые помогают тебе заниматься самовоспоминанием, дают толчки. Смотри, как ты сильно зависишь от мнения окружающих, как ты старательно хочешь исполнить программу социума, мышей, хочешь быть все время хорошим у мамы. Получается, все общество имеет тебя, всасываешь? Поэтому ты и есть самый, что ни на есть пидор сельский, — сказала жрица.
У Мудилы на какое-то мгновение возникло внезапное прозрение: «А ведь правда, я даже и не задумывался об этом, а просто механически воспринял эту фразу как обзывательство и сразу стал обижаться, как последняя мышь. Да, я-то думал, что я уже крутой секорист, а, на самом деле, я мало чем отличаюсь от мышей, во мне так и остались все внушенные мамкины реакции, — подумал Мудила и с новым осознанием стал поверх маленьких букв «Пидор сельский» писать большие: «ПИДОР СЕЛЬСКИЙ!» — вот это будет мой первый шаг, я не буду больше бояться, как меня оценят».
В это время толпа рулонитов угорала над Мудей, который буквально за последние пять минут сменил сразу несколько состояний, переходя из части зачморенного маменькиного сынка в более осознанную часть, которая хочет развиваться. Рулониты, тыкая пальцами в Даздраперму, радовались, что не их назвали этой позорной кликухой.
— А вы че радуетесь, свиньи? — резко пресекла их Аза, — вы на себя посмотрите, это касается каждого из вас. Никто не исключение. Каждый из вас является пидором сельским, — обрадовала их жрица.
Услышав такую новость, рулонитам резко расхотелось смеяться. Пачки у всех вытянулись, шары выкатились, как бы удивляясь, «как это я — пидор сельский, ведь я-то хороший у мамы». Одному Нараде как всегда почему-то не смеялось, но не потому, что он осознал эту глубокую истину, а потому что ему тарелку выдали уже с готовой надписью «глиста в скафандре».
«Ну, с пидором сельским теперь понятно, но почему «глиста в скафандре»? — стал грузиться Нарада, — может, в скафандре ложных личностей, но почему глиста не понятно». Но тут его размышления прервал голос жрицы:
— Теперь в свои новые тарелки вы можете раскладывать второе блюдо.
И по команде рулониты стали сувать каждый свою тарелочку с индивидуальной надписью. Каких надписей только не было: и «пидор сельский», и «урод, в жопе ноги», и «из жопы высравшийся». Даздраперма с сияющей мордой разливала жидкую чачу в тарелки. Тут свою тарелку дрожащей рукой подал Нарада ебучий. И когда он полную тарелку с жидкой чачей решил донести до своего места, то обнаружил, что эта жидкость выливается со дна, поливая всех, кто попался под руку дурака.
— Еб, твою мать, урод, че ты делаешь?
— Ой, почему-то у меня тарелка оказалась дырявая, — заныл Нарада.
— Мудя, а ну, подержи ему тазик под тарелкой, — скомандовала Ксива, и Мудила, бросив поварешку в кастрюлю и, схватив миску, быстро подставил ее под дырявую тарелку дурака, который в это время вытащил изо рта жвачку, пытаясь залепить дырку.
— Хули, ты это делаешь? — заорала Элен, — тебе кто-то сказал затыкать дырку?
— Нет, — зачморенно сказал Нарада, убрав жвачку и, внутренне бесясь, отождествленно наблюдал, как его порция вытекает в дырку.
— Это для тебя специальная практика, — стала объяснять жрица, — будешь теперь все время жрать из дырявой миски, знаешь, как пидоры на зоне? Сколько успел, столько и съел — это поможет тебе отключать внутренний диалог. Сам не можешь справиться со своими гнилыми мыслишками, так мы тебе поможем. Поешь так несколько дней и сразу поймешь, в чем радость жизни, может тогда задумаешься, нужно ли беситься на мир, держаться за свое говно или все-таки лучше всегда находиться в радостном и открытом состоянии.
— Че завис?! — резко сменив тон, заорала на него Элен, — без жратвы останешься.
Опомнившись, Нарада схватил ложку и быстро стал загребать жидкость, которая, как ему показалось, стала выливаться еще быстрее. Рулониты покатывались, видя как придурок с отождествленной мордой загребает ложкой, в то время, как его хавало стремительно выливается со дна тарелки в тазик, который на весу держала Даздроперма. Когда вся похлебка вылилась, Нарада, ощущая, что в желудке его явно меньше, чем в тазике, тяжело вздохнул и с надеждой взял свою кружку, чтобы налить чай. «Хоть чай попью», — облегченно подумал он. Но не тут-то было. Как только он зачерпнул чай из кастрюли кружкой, как тут же заорал во всю глотку — горячий чай, полившийся из дна кружки, обжег его лапы.
— Ха-ха-ха, — опять закатились рулониты, увидев, что кружка Нарады тоже оказалась дырявой.
— Смотри до чего тебя неосознанность довела, — угорала над уродом чу-Чандра.
— Нарада, не будь идиотом, не упускай такой уникальной возможности понаблюдать за собой, — подбадривал его Гну, — давай, радуйся дискомфорту, осознавай себя.
— Ну, как я буду пить его, он же горячий, — заныл Нарада, прыгая и отряхивая со своих штанов попавший кипяток и обдувая обожженные пальцы.
— Ну, это твои проблемы, остуди, потом пей, — прикалывался Пидор сельский.
— Ой, ну он же весь выльется, пока остынет, — ныл придурок, видя, как он лишается и чая. Но делать было нечего, и урод, набрав полный рот воздуха, стал старательно дуть на чай. От такого напора воздуха, чай расплескивался во все стороны. Нарада попробовал сделать один глоток, но обжегся об еще неостывшую железную кружку.
— А-а-а-а, блядь, — орал идиот, бесясь и психуя от своей беспомощности.
— Ну что, Нарада, теперь ты видишь, какое ты ничтожество, даже чай не можешь выпить. Вот давай, сейчас попробуй помечтать о своем незыблемом Величии, — поучал его Нандзя.
Весь разобиженный и распсихованный Нарада только и успел заглотнуть последнюю каплю чая, который уже весь вылился.
