— Да я ничего больше не делал, правда-а-а-а-а! — не знал, как еще оправдаться говноед, боясь признаться в своих ничтожных мыслях.
— Ты кого тут решил наебать, а, с-сука? Быстро кайся, быстро обличай себя, — уже не на шутку разозлился Гну и стал пиздить перчатками Нараду по грудянке, усиливая удары.
— Ай-я-я-я-яй, мне больно, — стал ныть Нарада.
— Будет еще больнее, если не начнешь каяться, козел, — наезжал на него Гну, продолжая хуярить по груди.
Нарада настолько ничтожно выглядел в этот момент, что казалось, в нем уже не осталось ничего человеческого: только бегающие глаза загнанного зверька, страх, что не дай бог, все узнают о его говне, а вместо покаяния одно самосожаление. Но тем, что Нарада нагло врал и не хотел каяться, он вызывал только еще больше агрессии у Гну, не понимая, что бесятся именно на его ложную личность, на его говно, и если бы он покаялся, ему же самому стало бы легче.
— Я не понимаю, в чем я должен каяться, за что меня бьют, я ничего ведь плохого не сделал, — разнылся, как последнее чмо, хуесос.
Видя, что с придурка ничего так не добьешься, Гну отошел от него и стал со всей силы яростно молотить грушу:
— А, ну, сука, говори, кайся, не уйдешь отсюда просто так, пока не раскаешься, — бесновался Гну, хуярив по груше. Нарада пожалел, что сразу не стал каяться, так как теперь ему стало еще страшнее, чем когда Гну пиздил его, а не грушу.
Ощущая бешенную ярость, которую излучал Гну, Нарада с осоловевшими от страха глазами сполз по стеночке и, обхватив руками колени, затрясся, пытаясь хоть что-нибудь пробубнить.
— Я-я-я-я осуждал жриц, — стал он делать слабые попытки, — я обижался, не принимал замечания, ленился работать, — стал говносос называть вслух мысли, которые казались ему менее позорными.
— Ах, ты, сука, а себя ты забыл осудить, говно? Давай, все рассказывай, что опять заткнулся? — еще больше разбесился Гну, со всей дури ебнув по груше так, что та затрещала по швам и из нее уже стала вываливаться вата. От такого удара, Нарада чуть не навалил в штаны, ощущая, как бешено забилось его сердце.
— Быстро говори, какие мысли еще ты копил, чмо!
«Да, похоже, так просто от меня не отстанут», — зассал Нарада.
— Ну, я сильно отождествился с тем, что я Христос, — призналось уебище.
— Блядь, Христос ты хуев, не можешь даже жопу свою вовремя помыть, в магазин сходить, время спросить, — бесился Гну, каждый раз нанося охуенные удары по груше так, что та уже так трещала, что, казалось, скоро развалится совсем, — говори еще, хули держишься за свое говно, итак давно уже про тебя все известно.
— Ну-ну-ну, я хотел, чтобы все мне целовали ноги, чтобы мне поклонялись, а меня наоборот все унижают, и я из-за этого бесился, — заикаясь, стал тараторить Нарада, боясь следующей реакции Гну.
Но делал он это не из раскаяния, а от страха быть отпизженным. Услышав последнюю часть «милой» беседы, на веранду зашла Элен и, посмотрев с отвращением на Чахлого, сказала:
— Ноги хотел, чтобы тебе целовали, сука, да? Теперь ты будешь всем жрицам ноги целовать. Как только увидишь какую-нибудь жрицу, тут же кидаешься в ноги и целуешь. А все остальное время будешь ходить на полусогнутых в приниженном состоянии, понял, говноед?
— Да, да, да, я все понял, — не помня себя от страха, затараторил урод.
— И будешь все время петь песенку: «Я готов целовать песок, по которому ты ходила…» — это будет твоим гимном!
Чахлый закивал головой, но без капельки какого-либо понимания и осознания.
— Будем тебя жестко проверять, — сказала жрица.
— Ну что, поняла, свинья, что-нибудь? — спросила забежавшая на веранду Ксива.
— Че застыл, дурак? — набросилась на Нараду Элен.
И, почувствовав от него новую волну сопротивления и недовольства, дала ему подзатыльник. Только тогда идиот вспомнил о практике, и помчался к Ксиве целовать ей ноги.
— Все, пошел на хуй, мерзкая тварь, — отпнула его от себя Ксива, — Смирно! — Нарада вытянулся по струнке как солдат. И Ксива, замахнувшись ногой, острым концом туфли как ебнула пидорасу под яйца.
— А-а-а-а, — заверещал Нарада, схватившись руками за главного своего врага, и разревелся, как последнее чмо.
— Ну что, бабу захотел, Марианну для тебя вызвать, да, говноед?
— Ублюдок, быстро рассказывай, что себе навоображал, скотина, если не хочешь, чтобы я твои яйца об стенку расплющила, — бесилась Ксива, сжимая руки в кулаки.
— Ой, не надо, не надо, — ныл Нарада, вытирая слезы и слюни.
— Тогда быстро все рассказывай, — подключилась Элен.
Тут Нарада, почувствовав себя пойманным зайцем, вжавшись в угол, стал сквозь рев мямлить:
— Я думал, что я уже такой как Рулон, ведь Гуру Рулон говорил, что я святой, что я Христос.
— Нет, нихуя, говно, до Рулона тебе еще срать и срать. Какого хуя ты возомнил себя Рулоном? Ты прошел такие практики, как Рулон в 187 школе?
— Нет, — промямлил Нарада.
— Бабу тебе подавай, мужиком решил стать? Да ты на себя в зеркало смотрел, чмошник? Что ты из себя представляешь. Возомнил себя Просвтеленным, а сам ботинки даже не можешь помыть, время не можешь спросить, да ты же самое настоящее ничтожество, — бесились жрицы, — завидуешь, урод, а ты хоть стремился что-нибудь принимать, менять реакции, реагировать, как Рулон. Только беситься можешь, завидовать, обижаться, обсирать всех вокруг, говноед, — сказала Ксива, ебнув идиота по хребтине.
«Да, а ведь мне такое великое благо делают, — задумался Нарада, когда его оставили одного, — я все обижаюсь, что со мной жестко обходятся, а сам по-другому просто не понимаю. Я настолько отождествляюсь со своей ложной личностью что, когда со мной по-человечески разговаривают, спокойно все объясняют, то я начинаю выставлять всяческие буфера, оправдываюсь и продолжаю копить говно, а когда уже на меня орут, ставят гычи, так я быстро все начинаю понимать, становлюсь шелковым, и легко, радостно становится после таких практик, хотя в начале они всегда очень неприятны, так как никогда не хочется расставаться со своими погаными мыслями. Теперь только до меня немного начинает доходить, почему Рулон благодарил хулиганов, когда они его пиздили. Потому что человек — это просто тупая машина, которая сама ни на что не способна, и только внешние ситуации позволяют увидеть в себе все эти процессы и начать их менять. И чем больше таких ситуаций, чем осознанней человек в них, тем быстрее идет развитие. Ведь, если бы не сегодняшняя разборка, я бы еще, хуй знает, сколько бы бесился, культивировал хуевые мысли, и самому тяжело находиться в этом говне и всем окружающим тухло», — подумав так, Нарада завалился спать.
Полезная перчатка
— Так, сегодня Вам на трапезу дается 30 минут, — сказала Аза, когда вокруг жратвы, разложенной на полу, расселась толпа рулонитов, — сегодня вы будете проходить особые практики просветления.
— Садитесь друг за другом паровозиком, жопой на пол, раздвинув ноги, — говорила Аза.
Рулониты радостно стали рассаживаться, вплотную приближаясь друг к другу спиной. И, взяв в руки тарелки с кашей, хотели начать хавать.
— Э-э-э, стоп, стоп, стоп, — остановила Аза, — это еще не все. Поставьте свои тарелки впереди сидящего соседа с левой стороны и начинайте есть левой рукой. Эта практика позволит вам развить концентрацию внимания и растождествиться с пищей.
«Блядь, даже пожрать спокойно не дадут, и так мало времени, потом весь день голодный буду ходить, — забесился Мудя, раздражаясь, что его пробуждают от непрекращающегося сна. Так как «спящему» человеку больше всего не хочется пробуждаться, не хочется, чтобы внедрялись в его глубокий сон.
«Уау, крутая практика, это классно, я так давно ждал таких практик! — радовался про себя Гурун, — А то сам-то я не могу себя будить, только в Рулон-холе это возможно, поэтому я не буду терять зря времени».
— Слушай, Нарада, отодвинься от меня подальше, от тебя несет какой-то парашей, — поморщилась чу-Чандра, отодвигаясь от сзади сидящего Нарады.
— Да я и сам с тобой рядом сидеть не собираюсь, — забесился долбаеб, еще дальше отодвигаясь, шоркая своей костлявой задницей по полу. А так как по условиям практики чашка с кашей должна была стоять возле впереди сидящего соседа, то теперь, несмотря на свои несуразно длинные грабли, Нараде нужно было согнуться в три погибели, вперед грудью, чуть ли не садясь на шпагат, чтобы дотянуться до своей миски.
Так рулониты, кто с радостной физиономией, а кто и с недовольным ебальником загребали кашу, стараясь сделать это как можно быстрее. И в то время как все успевали загрести ложек десять, Нарада кое-как успевал донести до своей пасти одну ложку, и то половину рассыпая по пути. В процессе такого занятия придурку нужно было максимально сосредоточиться на своих действиях, но так как он умудрялся обижаться, то концентрации не хватало, а каша вся рассыпалась из тарелки.
