«Придурок ебанутый, я че, чмо что ли таким клоуном быть, — продолжал про себя беситься Мудя, но под давлением жесткого взгляда жрицы, начал напяливать разные бабские шмотки. Но так как примером женского образца для него была его погань, которая маячила столько нудных лет перед его глазами, то он, ярко представив перед своим внутренним взором ее убожеский вид, начал прикидывать:
«Ага, это мама не носила, — сморщив брови посмотрел он на чулки в сеточку и, отбросив их в сторону, стал перебирать дальше шмотки. — О, это то, что нужно, — схватил он широкую из хлопка ночную рубашку, — мать в такой все время ходила, а сверху она одевала халат, из которого эта ночнушка торчала», — обрадовался Мудила своим познаниям и стал рьяно искать халат.
«О, а это вообще ценная штука, мать всегда ее носила и днем, и ночью», — обрадовался Мудила новой находке, отрыв среди всего хламья старые, поломанные бигуди. И так как на них не было уже приспособлений, которые бы удерживали их на волосах, то Мудон, взяв одну бигудю, кое-как в один оборот замотал волосы на нее и, чтобы она не ебнулась, взял попавшийся под руку бинт и им замотал, завязав на узел.
«Ой, это точно мать никогда не носила, вообще какая-то непонятная штуковина, — рассматривал Мудон ажурный комбидрез, повернув его вверх ногами и пытаясь в рукава засунуть свои лапы, — и к тому же он мне малой», — решил придурок и отбросил непонятную вещь в сторону.
— Мудя, а Мудя, — пидорастичным голосом снова заговорил Гурила, жеманно поправляя свои три волосинки так, как будто это была целая шевелюра, — я похож на валютную проститутку?
Мудила, внутренне бесясь на выходки Гуруна, посмотрел на него, увидев, что тот, переминаясь с ноги на ногу, будто хочет ссать, засовывает в трусы, в лифчик разодранную на кусочки туалетную бумагу, как будто это были бабки, сказал:
— Ты скорее похож на ебанутого педика, — сказал Мудя.
— Извольте, извольте не оскорблять даму, — все таким же голоском сказал Гурун, манерами и взглядом подражая даме из светского общества.
«Вот сука, высрался же такой, даже не обижается, урод», — еще больше забесился Мудила неадекватной реакции Гуруна.
— Эй, красавицы, хватит уже намалевываться, народ жаждет зрелищ и веселья, — залетела в комнату Элен.
Рулониты тем временем уже приготовились к трапезе, рассевшись вокруг стола, и ждали, когда дежурные вытащат из кухни кашу и другую жратву.
— А сегодня, дорогие рулониты, — обратилась ко всем Элен, — к вам приехали две новые сестры, — будьте с ними вежливы и обходительны, — на полном серьезе сказала жрица.
Рулониты, обрадовавшись новости, разбалделись и стали громко хлопать, вызывая новичков.
— Прошу любить и жаловать, Даздраперма, — как на параде выкрикнула Ксива, и под бурные аплодисменты и свисты в зал завалил Мудон с бигудями, перемотанными бинтами на башке, в поносного цвета халате, из-под которого в разные стороны торчала ночная рубашка, а на ногах у него были шлепки на толстой платформе и на размера три меньше его лапы, поэтому пятки свисали за пределы обуви. Подражая своей матери, Мудила состроил недовольную мину и прошел к столу, держа в руках кастрюлю. Рулониты покатывались со смеху, забыв, что хотели жрать.
— Девица, а девица, а что означает твое расчудесное имя, — стал прикалываться Гнилой харчок.
— Да Здравствует Первое Мая, — пробурчал Мудон. — Даздраперма, — и с грохотом поставив кастрюлю на пол, взял большой черпак и стал раскладывать кашу.
— Давайте, свиньи, сюда свои чашки, если хотите жрать, — не выходя из своего бурчащего состояния, рявкнул Мудон, небрежно наваливая в тарелки кашу так, словно он рыл яму.
— А можно потрогать Вашу грудь? — стал прикалываться Кривозубый, протягивая свои грязные лапы к торчащим сиськам Мудилы, сделанным из надутых как шары гандонов, засунутых в здоровый белый лифчик пятого размера.
— А ну, убери руки, — заорала Даздраперма, замахиваясь поварешкой с горячей кашей.
— Но, но, но, спокойно, дама, откуда вы такая грубая, не ласковая, — продолжал подъебывать Мудю Кривозубый.
— У нас в деревни все такие, — огрызнулся Мудила, расшвыривая тарелки с кашей в разные стороны.
Пока Мудя не видел, Гнилой харчок все-таки решил дотянуться до его доек, и аккуратно со спины стал подкрадываться, строя гримасы. Рулониты, увидев хитрую морду Гнилого, стали угорать в ожидании нового веселья. Подкравшись почти вплотную к Муде, который начал разливать чай, Гнилой харчок привстал и со спины своими лапами ухватился за воздушные сиськи Даздрапермы.
— О, какие сиси! — заорал он прямо в ухо Мудилы, и тут раздался громкий взрыв. От неожиданного нападения и от взрыва собственной же сиськи, Мудозвон уронил из рук кружку с чаем на другую кружку, и горячий чай полился на рядом сидящих рулонитов.
— Блядь, ебанутый урод, — стал размахивать во все стороны руками Мудозвон, отталкивая от себя напавшего Харчка.
— Вот дебил, че ты сделал с моей грудью, — орал Мудила, нащупав вместо своей левой сиськи лопнувший гандон. Рулониты покатывались над инвалидом Даздрапермой с одной невероятных размеров сиськой.
— Слушай, Мудя, я тебе так завидую, — подвалил к нему Нандзя.
— Это еще почему? — буркнул Муд, стряхивая со своего наряда кашу.
— У тебя сейчас такая возможность проснуться и ощутить своего свидетеля. Смотри, как тебе дискомфортно находиться в этой роли, а значит, ты не можешь уснуть. Главное, сейчас наблюдай, что в тебе происходит, и все говно, которое увидишь — это и есть твои враги, с которыми нужно бороться в первую очередь, — дал ему мудрый совет Нандзя.
«Да, нахуй мне все это надо, никакая это не практика, а сплошное издевательство, — обиженно подумал Муд, но потом решил задуматься над сказанным Нандзей, — Еб твою мать, ну, почему я опять так глупо реагирую, почему так отождествляюсь со своей личностью, — стал он делать над собой эмоциональное усилие, идя на встречу возникшему дискомфорту. И как только он начал относиться ко всему происходящему как к практике, как к возможности поработать над собой, так ему самому же стало легче и радостней, — как же я отождествлен со своим образом, думая, что я мужик, что я должен только так проявляться, чуть чего, я сразу обижаюсь, раздражаюсь, а ведь Рулону в какой только роли ни приходилось быть: и в бабу его наряжали и всяких крутых богатых парней он играл, и в роли пьяного, и в роли шизофреника был, — что только он ни делал для того, чтобы растождествиться со своей ложной личностью. Он не избегал дискомфорта, а наоборот, сам себе его создавал, поэтому быстро просветлел. И я теперь буду брать пример с Гуру Рулона, а не со всяких уродов — мышей», — подумал Муд и уже более радостно и непосредственно продолжил роль Даздрапермы.
— А теперь, внимание, следующая гостья, Изпиздыглазатаращенко, — вдруг сказала Элен. И из двери вышел Гурун во всем своем пидарастичном великолепии, создавая резкий контраст Даздраперме. Выставляя свои кривые ноги в капроновых чулочках и в туфлях похожих на лошадиные копыта, он приблизился к толпе рулонитов, строя всем глазки, которые благодаря особой технологии макияжа, были совершенно разной формы: один глаз принял скорее форму квадрата, а другой многоугольника, что создавало еще более несуразный вид. Гурун продолжал манерничать.
Внимание рулонитов резко переключилось на Изпиздыглазатаращенко и, забыв даже о еде, они стали подлезать к новопоявившейся бабе, стараясь замацать ее.
Изпиздыглазатаращенко, продолжая улыбаться и манерничать, стал разгуливать вокруг стола.
— Хорошо, а сейчас все могут приступать к трапезе, — сказала Элен, — но сначала я раздам каждому из вас свою тарелку с индивидуальной мантрой, которая поможет вам больше осознать себя.
Рулониты по очереди стали подходить к жрице, получая тарелку и бумажку с надписью, которую они должны были нанести лаком для ногтей на тарелку.
— Итак, вам пять минут, — скомандовала жрица.
Рулониты кинулись выполнять задание.
Вонь Подретузная, открыв свой листочек, прочитала неразборчивую надпись «Я — скотина, которая постоянно хочет оправдываться». И тут же помрачнела.
«О, ничего себе, когда это я оправдывалась, ничего я не оправдываюсь, никогда, почему это мне такую надпись дали. Вон чу-Чандра всегда оправдывается, а я нет», — забубнила Вонь Подретузная, надув и без того пухлые щеки.
— Че зависла, Вонь? — заметила Ксива, — уже две минуты осталось, если не напишешь, не будешь жрать.
«Блядь, сейчас все увидят эту надпись на моей тарелке. Вот, блядь, как стремно, все меня залажают», — включился ебанутый мышиный базар в Вони Подретузной.
Она стала оглядываться на других, кто что пишет на своих тарелках. И тут ее взгляд упал на сияющую морду Гуруна.
Изпиздыглазатаращенко, который манерными движениями старательно выписал зелеными буквами: «Я скотина, которая считает себя умным, чтобы сохранить свое невежество».
