Стоит, наверное, привести один пример того, к каким бессовестным уловкам прибегают французы, чтобы оправдать любые жестокости, какие им вздумается совершить над туземцами, дабы склонить их к подчинению. Под каким-то сомнительным предлогом царь Нукухивы Мованна, которого захватчики с помощью богатых подарков переманили на свою сторону и превратили в послушную марионетку, был провозглашен законным монархом всего архипелага - он по распоряжению свыше оказался единоличным властелином многочисленных племен, быть может, до этого веками считавших себя независимыми. Чтобы вернуть этому обездоленному монарху якобы утраченное некогда могущество его праотцов, совершенно незаинтересованные чужеземцы не пожалели трудов и приехали на остров из самой Франции; и теперь они не допустят, чтобы кто-то подрывал его престольные права. Так что если какое-нибудь племя упрямо отказывается поклониться расшитой шляпе Мованны и тем самым признать владычество французов, пусть пеняет на себя, последствия будут самые ужасные… Правда у несчастных дикарей обнаружился еще один покровитель - русский император.
Случилось так, что оба этих покровителя встретились, как раз, когда я был в долине Тиора. Из Нукухива туда торжественно прибыл французский адмирал со всеми судами эскадры, дабы официально установить там свою власть. Но оказалось, что там уже находился губернатор Этолин - правитель всех русских земель на Американском континенте.Эти две значительные персоны решили встретиться на берегу, так как не смогли договориться, кто из них первым должен прибыть с визитом. Если адмирал был старше по чину, то губернатор - по должности. Поэтому Артуа, патриарх и владыка Тиора принимал у себя в гостях представителей сразу двух великих держав.*(15)
Артуа был человек очень немолодой; но, хотя от старости он стал согбен и немощен, огромная его фигура не утратила внушительности и величия. Ступая медленно и с трудом, он вышел нетвердой походкой, держа в руке тяжелое боевое копье, служившее ему также посохом, и сопровождаемый свитой седобородых вождей, одному из которых он иногда грузно опирался на плечо. Адмирал первым шагнул ему навстречу с непокрытой головой, картинно протянув руку, тут же шагнул губернатор; старый царь приветствовал их, величественно взмахнув своим копьем. И вот они уже стояли трое, эти два полюса человеческого общества -самоуверенный, вылощенный француз и неменее самоуверенный русский и бедный татуированный дикарь. Все они были высокого роста и благородной внешности, но в остальном какой разительный контраст! Дю Пти-Туар прибыл при всех регалиях, присущих его высокому морскому рангу. Он был облачен в богато расшитый адмиральский мундир, в руке - широкополая шляпа с галунами, грудь увешана всевозможными орденами и ленточками. Этолин хоть и скромнее, в высокой двууголке, с белыми перьями, ниспадавшими пышной россыпью, в коротком темнозеленом мундире с расшитым золотом высоким воротником, в темных, плотно облегающих ноги рейтузах со штрипками. А простодушный островитянин, не считая узкого пояса на чреслах, явился во всей природной наготе.
Какое неизмеримое расстояние, подумал я, разделяет этих людей. В одних воплотились столетия развивающейся утонченной цивилизации, в конце концов превратившей человека в существо возвышенное и могущественное, другого все эти столетия не подвинули ни на шаг по пути совершенствования…
В беседе двух представителей цивилизованных наций бедному дикарю пришлось исполнять роль молчаливого свидетеля, а Франция и Россия вежливо и лишь изредка показывая зубы, спорили, кому из них принадлежат Вашингтоновы острова. Губернатор утверждал, что русские торговые суда открыли эти острова раньше чем Ингреэм и Маршан. Адмирал же с гордостью утверждал, что благотворное воздействие французских законов уже успело сказаться на поведении жителей. Правда, при одной такой попытке усовершенствования нравов ими было перебито человек полтораста обитателей острова Уайтайху - но об этом умолчим.
Впрочем исход этого спора был ясен с самого начала. Недаром же великий соотечественник адмирала дю Пти-Туар сказал как-то, что Бог и право всегда стоят на стороне больших батальонов.
Вот они, большие батальоны, все шестеро, покачиваются на серебристой глади вод, а зеленые горы с берегов глядят на них так миролюбиво, словно упрекая за эту воинственность. На мой взгляд, ничто не могло бы так нарушить гармонию, как присутствие здесь этих судов.
Губернатор Этолин пришёл на ином корабле, столь удачно вписанном в зеленое зеркало бухты, словно специально для нее построенный. Спорить не стану, быть может, вам и приходилось в жизни видеть всевозможные редкостные морские посудины: огромные тупоносые линейные корабли, убранные шелками и драгоценным деревом яхты, громоздкие японские джонки, и прочие диковины; но можете мне поверить, никогда не случалось вам видеть такую удивительную посудину, как этот вот удивительный русский барк "Одесса". Корпус его, обветренный и огрубелый под тайфунами и штилями во всех четырех океанах, был темного цвета, как лицо французского гренадера, которому приходилось сражаться и в Египте, и в Сибири. Нос корадля, лишенный излишеств в виде голых дев, был прост до высокого изящества, а невероятной величины, лихо задранный бушприт придавал кораблю вид лихого, отчаянного забияки. А вздымавшиеся к небу кажется на 300 футов мачты стояли прямые и несгибаемые, как спины трех восточных царей из Кельнского собора.
Весь огромный, водоизмещением не менее 1000 тонн, корабль олицетворял собой быстроту. Но не быстроту борзой - вида тощего и болезненного, но быстроту чистокровного скакуна, способного нести всадника без остановки от восхода до заката, или могучего оленя из диких лесов севера, глядя на которого нельзя сказать, идет ли он шагом или летит во весь опор, так изящны его движения…
Под стать кораблю был и его хозяин. Он имел полных шесть футов росту, великолепные плечи и грудную клетку - настоящий кессон для подводных работ. Редко случалось мне видеть такую силищу в человеке. Лицо у него было темно коричневым от загара, а белые зубы под лихо закрученными усами по контрасту казались просто ослепительными. Взглянув ему в глаза, вы словно еще улавливали в них тени тех бесчисленных опасностей, с какими успел он, не дрогнув, столкнуться на своем недолгом веку. Да, это был надежный, стойкий человек, чья жизнь представляла собой красноречивую пантомиму поступков, а не покорную повесть слов…
Дю Пти-Туар и Этолин пришли к согласию, что решать вопросы о принадлежности островов должны высокие персоны в Париже и Санкт-Петербурге. Губернатор стойко перенес свое поражение. Ни словом, ни взглядом не показав, тяжело ли ему оставлять в чужих руках острова, более полувека носивших название Русские. Он попращался с адмиралом и с отливом вышел в море. Вскоре и дю Пти-Туар на флагманском "Рэн Бланш" отправился куда-то по своим адмиральским делам.
Тогда-то, глядя на удаляющийся барк, я и решил остаться на острове, хотя и свежа в моей памяти была повесть о злоключениях капитана "Катерины", который всего за несколько месяцев до нас вздумал с войти в бухту Тайпи на вооруженной шлюпке и был схвачен туземцами, увлечен в глубь долины и спасся от ужасной смерти только благодаря содействию Каракои - туземца из Оаху, слуге Джон Робертс. Я как раз видел его высокую фигуру. На нем была все та же зеленая охотничья курточка с золотыми пуговицами - подарок офицера с французского фрегата. Мне сразу же вспомнилось, как он рассказывал, что пользуется покровительством табу во всех долинах острова.*(16)
Позже я слышал, что Этолин не собирался сдаваться узнав каким-то образом, что следующим островом, который король Луи Филипп собирался осчастливить своим покровительством должен стать прекрасный Таити - жемчужина Южных морей. Контр-адмирал дю Пти-Туар снарядился потихоньку в свою грабительскую экспедицию,оставив всю эскадру на Маркизах.
По прибытии он потребовал, чтобы ему за какие-то оскорбления, якобы нанесенные флагу его страны, были немедленно уплачены не то двадцать, не то тридцать тысяч долларов, угрожая в противном случае высадкой и захватом острова. "Рэн Бланш", только что встав на якорь и подведясь на швартовых, выкатил пушки и с бомбардирами на местах развернулся бортом к Папеэте, наставив жерла на это мирное селение и спустив на воду все свои боевые катера, готовые в любую минуту высадить десант под прикрытием корабельных батарей. В такой грозной позиции их и навестил Этолин, пришедший на Таити неделей раньше.
Поначалу многие среди таитян не поверили его рассказам, а те, что поверили, были склонны прибегнуть к оружию и отогнать насильников от своих берегов; но когда прибыли и французы возобладало мнение более осторожных и миролюбивых. Несчастная королева Помаре, бессильная противостоять опасности, устрашенная вызывающей дерзостью высокомерных французов и доведенная до полного отчаяния, тут же подписала договор с Россией. Луи Филипп не смог прибрать остров к рукам."
