Была поздняя ночь, когда они, наконец, снова выбрались на более твёрдую почву. Горлум шипел и шептал себе под нос, но выглядел довольным: каким-то таинственным образом, пользуясь смесью осязания, обоняния и недюжинной памятью о формах в темноте, он, похоже, опять точно определил, где находится, и знал, куда двигаться дальше.
— Ну, теперь пойдём вперёд! — сказал он. — Славные хоббиты! Храбрые хоббиты! Конечно очень, очень устали, как и мы, моя прелесть, все мы. Но мы должны увести хозяина прочь от коварных огней, да, да, должны.
С этими словами он снова двинулся почти рысью вниз по проходу, напоминавшему длинную тропку между камышами, и они заковыляли за ним так быстро, как могли. Но вскоре он неожиданно остановился и с сомнением понюхал воздух, шипя, словно его опять что-то встревожило или раздосадовало.
— В чём дело? — недовольно буркнул Сэм, неверно истолковав его поведение. — Что тут нюхать? Эта сногсшибательная вонища и без того просто в носу вязнет. Ты воняешь, и хозяин воняет, и всё вокруг воняет.
— Да, да, и Сэм воняет! — ответил Горлум. — Бедный Смеагорл чует это, но хороший Смеагорл терпит это. Помогает славному хозяину. Но дело не в этом. Воздух движется, приближается какая-то перемена. Смеагорл удивлён, он не счастлив.
Горлум снова двинулся вперёд, но его беспокойство нарастало; он то и дело выпрямлялся в полный рост и вытягивал шею, поворачивая голову на юг и на восток. Некоторое время хоббиты не могли ни услышать, ни почувствовать то, что его тревожило. Затем внезапно они остановились все втроём, замерев и прислушиваясь. Фродо и Сэму показалось, что они слышат вдалеке долгий воющий крик, высокий, тонкий, мучительный. Хоббиты задрожали. В то же мгновение они ощутили движение воздуха; резко похолодало. Пока они стояли, напрягая уши, до них донёсся звук, напоминающий отдалённый порыв ветра. Расплывчатые огоньки заколебались, потускнели и погасли.
Горлум не двигался. Он стоял, сотрясаемый крупной дрожью и бормоча про себя, пока несущийся над болотами ветер не ударил в них с рёвом и свистом. Ночь стала менее тёмной, во всяком случае, достаточно светлой, чтобы различить, как свиваются и уносятся с этим порывом бесформенные клубы тумана. Взглянув верх, они увидели, что тучи рвутся и расползаются, и высоко на юге проглядывает луна, несущаяся в летящих клочьях облаков.
При этом зрелище сердца хоббитов на мгновение приободрились, но Горлум сжался на земле, бормоча проклятия Белому Лицу. Затем Фродо и Сэм, не сводившие глаз с неба и глубоко дышавшие освежённым воздухом, заметили, как приближается нечто вроде маленького облака, летящего с проклятых холмов, чёрная тень, выпущенная Мордором, огромный силуэт, крылатый и зловещий. Он промелькнул на фоне луны и с убийственным криком помчался на запад, обгоняя ветер в своем жутком полёте.
Они упали ничком, не глядя, куда, и прижались к холодной земле. Но ужасная тень описала круг и вернулась, промчавшись теперь ниже, прямо над ними, сметая своими призрачными крыльями болотную вонь. А затем она исчезла, умчавшись обратно в Мордор со скоростью гнева Саурона, и вслед за ней унёсся ветер, оставив Гиблые Болота голыми и чёрными. Нагая пустошь, насколько хватало глаз, вплоть до грозно высящихся вдали гор, пестрела пятнами яркого лунного света.
Фродо и Сэм поднялись, протирая глаза, словно дети, которые пробудились от кошмарного сна и обнаружили, что мир всё ещё погружён в спокойную, привычную ночь. Но Горлум продолжал лежать на земле, как оглушённый. Они с трудом растолкали его, и некоторое время он не решался поднять лицо, стоя на локтях и коленях и прикрывая затылок длинными плоскими ладонями.
— Призраки! — выл он. — Крылатые Призраки! Их хозяин Прелесть. Они видят всё, всё. Ничто не может укрыться от них. Проклятье Белому Лицу! И они рассказывают обо всём Ему. Он видит, Он знает. Ах, горрлум, горрлум, горрлум!
И до тех пор, пока луна скрылась, опустившись далеко на западе за Тол Брандиром, он не соглашался ни подняться, ни начать двигаться.
С этого времени Сэму показалось, что он опять ощущает в Горлуме перемену. Он держался более угодливо и подчёркнуто дружелюбно, но Сэма удивляло странное выражение, проскальзывавшее временами в его глазах, особенно когда он смотрел на Фродо, и он всё чаще и чаще возвращался к своей прежней манере речи. Кроме того, у Сэма появился ещё один повод для растущего беспокойства. Фродо выглядел усталым, усталым до крайней степени. Он ничего не говорил, — собственно, он вообще практически не раскрывал рта — и не жаловался, но переставлял ноги, словно тот, кто несёт груз, вес которого всё время возрастает, и тащился всё медленнее и медленнее, так что Сэму частенько приходилось просить Горлума обождать и не бросать хозяина позади.
Действительно, с каждым шагом, приближающим к воротам Мордора, Фродо чувствовал, как Кольцо на цепочке вокруг шеи наливается гнетущей тяжестью. Теперь он начал воспринимать его, как всамделишное бремя, тянущее его к земле. Но гораздо больше его смущал Глаз, как он называл его про себя. Именно он, а не гнёт Кольца, вызывал желание съёжиться и заставлял сутулиться при ходьбе. Глаз: ужасное, всё усиливающееся ощущение враждебной воли, которая могучим усилием пытается пронзить все тени от туч, земли и плоти и увидеть его, пришпилить, нагого и неподвижного, своим убийственным взглядом. И так тонки, так слабы и тонки стали завесы, которые ещё сдерживают её. Фродо знал совершенно точно, где средоточие этой воли, её теперешнее место пребывания, как человек с закрытыми глазами может указать направление на солнце. Он был обращён лицом к ней, и её могущество билось о его лоб.
Возможно, нечто подобное чувствовал и Горлум. Но что происходит в его низком сердце под давлением Глаза, жаждой Кольца, которое было так близко, и раболепным обещанием, данным наполовину из страха перед холодным железом, хоббиты не могли сказать. Фродо вообще об этом не думал. Мысли Сэма были заняты в основном хозяином, и он едва обращал внимание на тёмное облако, окутавшее его собственное сердце. Теперь он шёл позади Фродо и внимательно следил за каждым его движением, поддерживая, когда тот спотыкался и стараясь ободрить неуклюжими словами.
Когда наконец наступил день, хоббиты удивились тому, насколько придвинулись зловещие горы. Воздух стал чище и холоднее, и стены Мордора, хотя ещё далёкие, уже не казались грозной тучей на горизонте, но возвышались как хмурые чёрные бастионы поперёк унылой пустоши. Болота кончились, уступив место мёртвым торфяникам и широким полям сухой, растрескавшейся грязи. Местность впереди полого поднималась длинными голыми склонами к пустыне, лежащей перед воротами Саурона.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
