ряда вон изобрести не выйдет…
***
Москва, Кремль-9, штаб-квартира Федеральная служба охраны, 22 октября 2019 г.
Полковник Лев Митрофанов, заместитель директора, колебался, утаить от начальства итоги своего расследования или нет. Скрыть – влекло за собой риск подставиться, инициируй Кремль параллельную проверку, а отрапортовать (фактически, продукт интуиции) грозило навлечь на себя служебное несоответствие. Ведь режим безопасности президентского аппарата в Кремле – зона личной ответственности полковника.
Был бы прокол контура безопасности случаен, не повлекший осложнений, Митрофанов получил бы нагоняй, не более. Тут же, не вызывало сомнений, попытка торпедировать престол, коль о факте аварии только директор ФСО и его зам оповещены и запрещено привлекать к «раскопкам» персонал. Иными словами, на повестке чрезвычайное происшествие, прохлопанное теми, чей долг любое покушение на экстерриториальность трона предвидеть и заблаговременно, без привязки к предполагаемым взломщикам, предупредить.
Митрофанов аки безусый курсант три недели травил зрение, самостоятельно просматривая километры записей из приемной президента РФ. И только на четвертой воскликнул: «Стоп, машина! Попался, фраерок…» На тот момент он был на грани полного истощения – физических сил и воли.
Между тем итог изыскания – версия, подкрепленная одной чуйкой, которой он, однако, доверял, хоть и не безоговорочно. Фигурант версии – Владислав Сурков, помощник президента РФ, приближенный к телу, подбросивший в приемной, нет, не жучок, а несанкционированный текст.
Никто не разъяснил полковнику, какая магия заключена в той целлюлозе, чтобы после полуторагодичной паузы вдруг вызвать переполох. Не понял этого и сам Митрофанов, замученный зудом предположений. Но, как-то прочувствовав токи события, понял: всё крайне серьезно, жизненно важно для трона.
При всем том его версия даже у басманного правосудия прокатить не могла – он знал это совершенно точно. Ведь выстроена она не на фиксации проступка или хотя бы подготовки к нему, а на сравнительном анализе десятков эпизодов, разбросанных в пределах двухлетнего отрезка времени. Эпизодов, раскрывавших специфику привычек и поведения Вячеслава Суркова. Лишь уйдя в этот мирок с головой, Митрофанов в какой-то момент рассмотрел: вот, как и когда это произошло и как готовилось.
При этом для любых оргвыводов судебная процедура – дело лишнее, достаточно подозрений. Но и тут было не разгуляться: субъективную оценку, высиженную Митрофановым в многодневных бдениях, непросто внушить начальству, сторонящемуся глубоких размышлений. Ведь, не считая мелких отступлений от поведенческой нормы, причем тщательно «мотивированных», Сурков никаких прегрешений не совершал. Более того, событию предшествовал цикл искусного притворства, дабы внушить потенциальному следователю, что у Суркова свои человеческие вольности.
Случилось следующее. Где-то за месяц до события полуторагодичной давности Сурков стал просить, чтобы ВВП его принимал во время, совпадавшее с обеденным перерывом одной сотрудницы секретариата. Той, которая курировала информационное обеспечение президента, формируя, наряду с прочими, папку «Актуальная аналитика». Поскольку в правилах ВВП – мариновать всех, кто с ним взаимодействует, то скука/утомленность на лицах его посетителей – общее место; «выдержка» в предбаннике доходит до двух часов. Вследствие чего случаются даже посещения удобств и наведение марафета. Но прогулки по секретариату, дабы отечные ноги размять, уже редкость, позволяют себе только приближенные.
Сурков в тот период обратил на себя внимание тем, что боролся со скукой, прислонившись задом к столу уходившей на обед сотрудницы. Ничего подобного за ним прежде не замечалось, более того, зная о проблемах президента с пунктуальностью, он сам грешил – относительно графика приема – опозданиями. При этом не заставлял президента себя ждать, неким образом угадывая, когда тот освобождается.
Так вот, полтора года назад Сурков стал появляться в приемной раньше, чем прежде, за полчаса до ухода упомянутой сотрудницы на обед. Когда же она уходила, занимал позицию у столешницы, держась за спину, словно у него приступ радикулита. Стоял так недолго – минуты две-три, будто массажируя позвоночник. После чего возвращался в кресло посетителя.
Нельзя не учесть, что видеонаблюдение сектор за спиной Суркова не покрывало, этот ракурс он собою закрывал. Так что характер проделываемых им манипуляций лишь угадывался, со всеми погрешностями, присущими соотношению между воображением, пространственным мышлением и реальностью.
Сурков прислонялся к столешнице не как придется, а к участку с папками, касаясь их ягодицами. Что его и выдало, наряду со сменой привычек.
В день закладки, при всей виртуозности и невозмутимости исполнения, Сурков наследил – его телодвижения у стола на разминание спины не тянули. Но! В камеры, как и при потешных представлениях, не попало ничего – ни доставание из-под рубашки листов бумаги, ни открытие-закрытие самой папки, ни ее «отоваривание». То есть никакого криминала, если не считать непристойного на публике подтягивания трусов…
Поиску лазутчика предшествовала проверка сотрудников приемной, ведь им подкинуть левый документ дело плевое. Но надежный, хоть и не безгрешный полиграф их причастность исключил. Следовательно, ничего не оставалось, как перлюстрировать гигабайты жизни императорского двора, оказалось, пересоленной чинопочитанием при явном дефиците церемоний.
Здесь в сачок дотошного служаки с двумя высшими образованиями и попал Сурков, дважды серый кардинал властной вертикали, законченный негодяй и интеллектуал в одной молекуле, которого не без оснований побаивался весь российский политический бомонд. Так что, наряду с прочими издержками кейса, Митрофанову совершенно не улыбалось с ним схлестнуться, держа в уме хлипкость его доказательной базы.
Полковник примерялся к раскладу долго, но способ, как преодолеть дилемму одинаково порочных решений – скрыть или доложить – нашел. Определившись, закатал налокотники бюрократа.
Свой отчет он посвятил пошаговому описанию проведенных у экрана дней с указанием задействованных методик отбора информации. При этом где-то в середине рукописи – в качестве примера погружения в материал – он раскрыл, как препарировался один из проблемных эпизодов, герой которого Вячеслав Сурков. То есть, получалось, один из нескольких, при этом обвинений не повлекший, но разложивший действия советника президента по полочкам. Дескать, вот вам черный ящик, снимайте данные и шевелите извилинами! Завершив образчик постмодерн-канцелярита, Митрофанов передал отчет директору службы генералу Дмитрию Кочневу.
Ни шеф, ни шеф шефа за разъяснениями ни на следующий день, ни когда-либо к полковнику не обращались, отгородившись некой стеной умолчания. Как ни в чем не бывало, продолжал входить в президентскую обойму и Вячеслав Сурков, словно проделанный им трюк – первоапрельский розыгрыш или тест системы безопасности. При этом отношение директора к Митрофанову стало подчеркнуто никаким – не плохим и не хорошим, но явно необременительным; ответственные миссии на него больше не возлагались, в то время как оклад прирос добавкой за какую-то вредность. Тут Митрофанов реально струхнул, осознав, что он причастен к некой огромной токсичности тайне. Понятное дело, как нулевой пациент.
Глава 8
Приднестровье, село Колбасна, склад боеприпасов, 23 октября 2019 г.
Работа не клеилась – ни вдохновения, ни актуальных наработок. Голод аллюзий, синдром опущенных рук. Жвачка затертых идей, невзирая на потуги себя взъерошить.
А
