Убрала палец с кнопки, дождалась, пока сообщение уйдет, и медленно побрела на улицу. Метель стихла, под ногами шуршал снег, напоминая, что я еще жива. Пока жива.
Не глядя по сторонам, просто шла куда глаза глядят.
— Мария, присаживайтесь, — суетливо отводя глаза, просит доктор.
— Я с ребенком, ничего? — смущаюсь я. — Не с кем оставить.
— Эм-м-м, зря, конечно. Разговор будет сложным.
— Говорите, — решительно прошу я.
— Пришли ваши анализы и…
— Не тяните, — прошу я, внутренне холодея.
Я чувствую, как все внутри покрывается коркой льда.
Доктор молчит и собирается с силами. Встает, задумчиво потирая подбородок, и достает снимок.
— Я по-простому объясню. Мария, у вас опухоль в голове размером примерно с грецкий орех. Я долго не звонил, консультировался с коллегами, — доктор берет паузу. — Неоперабельная. Никто не возьмется, опухоль без четких границ, огромных размеров, у дыхательного центра. Риск, что вы умрете на столе, слишком велик.
— Я умру? — голос надломленный, не мой.
Врач опускает голову и громко выдыхает.
— Сколько мне осталось?
— Никто не знает. Неделя, месяц, год. Я не знаю. Но будем оптимистичны. Вот визитка отличной клиники в столице, у них есть необходимое оборудование, но гарантий никто не даст.
— У меня нет таких денег, — я опускаю голову и сильнее прижимаю к груди Агату, — а если и найду, то гарантий никаких нет, верно?
— Нужно попробовать.
— Какова вероятность, что я выживу? — спрашиваю в лоб.
— Мала. Очень, — доктор отводит взгляд и говорит почти шепотом. — Но вы попробуйте. Возьмите визитку, вот ваши анализы, снимки, диагноз. Возьмите, Мария.
Реальность плывет, осознание не приходит. Я в дурном страшном сне и скоро проснусь.
Беру папку с документами, Агату и медленно иду к выходу. Нет, это неправда, это все не со мной. Это сон, я жива и буду жить еще долго. Я увижу, как растет Агата, как она идет в первый класс, отпраздную ее выпускной. Я обязательно стану счастливой, найду свою любовь и узнаю, каково это — любить.
А диагноз — это неправда. Со мной такого не могло приключиться. Не мог бог меня так наказать. Не мог.
Выхожу на улицу и выбрасываю документы в мусорное ведро. Этого нет. Этого нет. Нет диагноза, нет опухоли, и подтверждения этому нет.
Еду домой с Агатой, глядя на себя со стороны. Нужно жить здесь и сейчас. Нужно помочь Марату, да, его маме нужна помощь.
Варю суп, снова собираю Агату и делаю вид, что все хорошо, потому что так и есть.
А потом отталкиваю Марата. Я вижу, как он смотрит на меня. Вижу, что мы сближаемся. Я все понимаю и сама к нему тянусь. Но я не имею права сближаться ни с кем больше. Не хочу. Мне больно.
Я шла, низко опустив голову, и прокручивала в голове слова доктора. Понимала, что начинаю сходить с ума. Жалкий уход, жалкая, серая прожитая жизнь.
И все те, кого я считала близкими, меня ненавидят. Все.
Я свернула за угол и осмотрелась. Я оказалась во дворе общежитий, где сдавали комнаты. Голова закружилась, я взглядом нашла лавку и побрела к ней.
— Маша? — услышала за спиной голос, от которого все мышцы в теле заныли.
Резко обернулась и встретилась с диким взглядом черных глаз. Марата шатало, в глубине его зрачков плескалось безумие. Он стоял напротив, спрятав руки в карманы, и, кажется, не верил себе.
— Что ты здесь забыла? — рявкнул он.
— Я… гуляла, — прошептала я.
— Возле моего дома?
— Я не знала, что ты здесь живешь, — растерянно призналась я.
— Не знала, — он криво усмехнулся и пошатнулся.
— Ты пьян? — испугалась я.
— Хуже, Маша, — прохрипел он, делая шаг ко мне, — хуже.
Подошел, схватил за плечи и потерся носом о мою щеку. По телу пробежали мурашки, а я сглотнула.
— Я, по-твоему, кто, Маш? — горячо заговорил он. — Я для тебя кто? Жилетка, в которую можно поплакаться? Спаситель? Или жертва, которую нужно спасать? Кто я, Маша? Почему ты смотришь на меня как на мужика, которого хочешь, но отталкиваешь? Почему? Я плохой для тебя? Бедный? Неправильный? Почему, Маш? Все ж хорошо было, почему так?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он тряс меня за плечи и рычал. Буквально.
— Ты… — выдавила я, сквозь ком в горле.
— Да крышу ты мне двинула, понимаешь? Никого к себе так близко не подпускал, как тебя! Ты мне ни днем, ни ночью покоя не даешь, сука. Понимаешь, нужна ты мне! И я стараюсь, стараюсь быть для тебя хорошим. Я учусь заботиться. Почему ты меня отталкиваешь?
— Потому что нам это не нужно! — взорвалась я. — Тебе это не нужно, Марат! Зачем я тебе? Я умру скоро, понимаешь? Умру! У меня опухоль в голове. А у тебя и так проблем хватает, зачем тебе я такая? Отпусти, забудь, живи. Слышишь? Ты…
— Что ты сказала? — его голос охрип, а в глазах отразился ужас.
— Я обманула тебя днем. Врач сказал, что у меня опухоль, неоперабельная. Вот тебе моя правда. Я не имею право сейчас сближаться с тобой. Ты… Это насмешка судьбы такая, что ты оказался единственным близким мне человеком за последние годы. Только с тобой я могла говорить обо всем, и ты не жалел меня, а говорил правду в лицо. И… Прости меня, что вывалила всю правду, но врать тебе я не хочу, а притворяться, что все хорошо, у меня нет сил. Я правда не знала, где ты живешь, случайно забрела сюда. И я пойду.
Я попыталась вырваться, но Марат рывком притянул меня к себе, схватил за шею, заставляя посмотреть ему в глаза, медленно наклонился и прошептал мне в губы:
— Ты никуда не пойдешь.
— У тебя и так проблем хватает, не надо, — взмолилась я.
— Это мое дело. Пойдем, ты замерзла.
— Куда?
— Ко мне, — отрезал Асманов и взял мою ладонь в свою.
Глава 23
Глава 23
Маша
Марат молчал всю дорогу до его комнаты. Мы поднялись на третий этаж, прошли по унылому коридору и остановились у обычной металлической двери.
Асманов достал ключи, отпер и жестом пригласил внутрь.
— Не стесняйся, я не кусаюсь. Тараканы у меня тоже дрессированные, так что не бойся, — попытался пошутить он, но вышло не очень.
Я все еще с трудом воспринимала реальность. Все вокруг казалось дурным сном.
— Осваивайся, я сейчас, — бросил он, доставая из кармана пачку сигарет.
Я сделала шаг, дверь за моей спиной закрылась, а я так и осталась на пороге, не решаясь пройти дальше. Мне не было страшно. Мозг просто отключил функцию «думать», осталась только функция «существовать».
Кажется, я зависла, потому что вошедший Марат врезался в мою спину и недовольно выдохнул. Обхватил меня за плечи и неожиданно, рывком притянул к своей груди. Крепко обнял, уткнулся носом в висок и молчал. Кажется, его трясло. Или меня. А может, мы тряслись в унисон.
Тишина не давила, наоборот, я не хотела говорить. Единственное, чего мне в тот момент хотелось, — спрятаться с головой под одеяло, притянуть колени к груди и ни о чем не думать. Мой хрупкий мир рушился на глазах, а единственным близким оказался тот, кого я боялась и никогда не воспринимала всерьез.
Марат осторожно расстегнул молнию на моей куртке, стянул ее с плеч, аккуратно развязал шарф и подтолкнул вперед.
Пока я снимала обувь, он тоже разделся. Не говоря ни слова, прошел в комнату и включил свет.
Комнат было две. Кухня, она же гостиная. Небольшой холодильник у окна, стол, на нем микроволновка, а поверх нее чайник. На стене висел кухонный шкафчик.
Напротив — диван и дверь в соседнюю комнату. Я заглянула и увидела широкую кровать, рядом с ней — одна-единственная тумбочка. На поверхности тумбы стояла пепельница, доверху наполненная окурками. А у стены гордо красовался шкаф для одежды.
Где-то на периферии сознания пробежала мысль, что у него в комнате очень чисто.
— Душ и туалет общие, в конце коридора, — пояснил Марат и снова замолчал.
