— Почему именно семьдесят шесть? — невольно улыбнулась Лола.
Она вдруг почувствовала в его педантизме что-то наивное, и ей стало почти весело.
— Потому что, согласно расчетам кривой Гауса, человек среднего роста, когда сидит за столом, должен, согнув руку, свободно положить ее на столешницу.
— И вы вычерчивали кривую Гауса, прежде чем купить этот стол?
Теперь она уж просто еле сдерживала смех.
— Ее вычертили английские мебельщики в девятнадцатом веке. А я склонен им доверять. Да и в нашем отечестве до определенного периода тоже относились к своему делу иначе, чем это принято теперь. Вон тот чайный столик, видите? — Он указал на противоположный камину угол гостиной. — Его сделали в восемнадцатом веке на Тульском оружейном заводе. И, при абсолютной своей оригинальности, он так же безупречен, как любой классический английский стол. Что является поводом для патриотизма. Одним из немногочисленных поводов, — добавил он.
Только теперь Лола вдруг догадалась, почему ей кажутся такими необычными его глаза. Они не имели цвета. Это было так странно, что казалось и вовсе невозможным, но это было так. Глаза у него были перламутровыми — они переливались разными цветами, ни один из которых нельзя было отчетливо обозначить, и поэтому выглядели совершенно непроницаемыми.
— А я думала, это современный столик, — отрываясь от изучения перламутровых глаз, сказала она. — Я как-то не связывала такие вещи с восемнадцатым веком.
— И тем не менее это личный чайный столик Екатерины Великой. Хотя выглядит, согласен, как очень стильный хайтек. Но это потому, что он сделан из стали и бронзы. Воздушная работа, приятно смотреть.
Никакого восторга по поводу необыкновенного столика в его голосе, впрочем, не послышалось.
— Да у вас тут прямо Эрмитаж, — заметила Лола. — Дом тоже в восемнадцатом веке построен?
— Дом построен год назад. Из канадского красного кедра.
— Весь — из канадского кедра? — поразилась она. — Неужели поближе дерева не нашлось?
— Любое другое дерево дает усадку, поэтому в течение как минимум десяти лет меня ожидала бы жизнь с перекошенными окнами и незакрывающимися дверями. А канадский кедр — лучший строительный материал. К тому же на сосновые смолы у меня аллергия, а на кедровые нет. Но в отделке, конечно, использован не только красный кедр. Еще сосна Дугласа и белый клен.
— И как вы только живете? — сказала Лола. — Просчитанность каждого вашего шага может свести с ума. Вас свести, — уточнила она.
Меня свести с ума невозможно. А живу я прекрасно. Потому что сам определяю законы, по которым мне удобно жить. Да, кстати, мне почему-то кажется, что вы кривите душой, когда недоумеваете по поводу излишней просчитанности моей жизни. Вы не похожи на женщину, которой свойственна импульсивность.
— Это правда, — кивнула она. — И это меня нисколько не угнетает.
Тут в гостиную вкатился столик, на котором стояло блюдо с мясом. То есть, конечно, столик вкатился не сам собою — его ввезла та женщина в синем платье, которая час назад провожала Лолу в спальню.
— Роман Алексеевич, мне нарезать мясо или вы сами? — спросила она, останавливая столик в нескольких шагах от большого стола.
— Сделайте вы, — ответил он, но тут же спросил Лолу: — Может быть, вы хотите нарезать мясо?
— Ни малейшего желания, — пожала плечами она. — Или это является знаком какой-то особой привилегии?
— В моем доме ни у кого нет никаких привилегий. Бесчисленные маленькие лампочки хрустальной люстры, висевшей над столом, множились в точно таких же хрустальных бокалах, огоньки сияли в столовом серебре, и все это вместе создавало у Лолы впечатление абсолютной нереальности происходящего с нею. Чтобы развеять это неприятное ощущение, которое казалось ей похожим на помешательство, она придвинула к себе бутылку вина в надежде на легкое винное головокружение. Придвинула — и засомневалась: вино в этой бутылке оказалось белым и, значит, к мясу не подходило.
— Пейте какое хотите, — сказал Роман. — Разнарядка вин по мясу и рыбе — это такой же идиотский предрассудок, как сумочка в тон туфлям.
Лола была уверена, что мысль о мясе и вине промелькнула у нее в голове в одну секунду и не успела оформиться даже в мимолетное движение.
— С вами страшно находиться рядом, ? — сердито сказала она. — Вы читаете мысли, а это очень неприятно.
— Когда ваши мысли приобретут достаточно своеобразия, чтобы не читаться у вас на лбу, эта неприятность исчезнет.
— Давайте прекратим говорить обо мне.
— А о чем еще мне с вами говорить? — поморщился Роман. — У нас нет общих тем для разговора, а сами вы .все-таки новое лицо в поле моего зрения, поэтому на некоторый период привлекаете мое внимание.
— Надеюсь, этот период скоро закончится… — пробормотала Лола. — Расскажите лучше еще что-нибудь про… Да вот хоть про люстру! Это у вас лучше получается.
— Вы правы, предметный мир гораздо интереснее, чем человеческий, — согласился он. — Кстати, есть журнал «Предметный мир», очень профессионально делается, если хотите, можете почитать перед сном, я его получаю. А люстра эта из Вены, стекольной фирмы «Лобмайер», она лет двести уже существует, если не больше. Бокалы тоже оттуда. Видите, ничего лишнего — никаких дурацких финтифлюшек, даже насечки нет, только чистое стекло. Это и есть настоящая роскошь, которую только в Вене и найдешь. — Он прикоснулся к шарообразному, на тоненькой высокой ножке бокалу, в который Лола так и не налила белого вина. — Если вы его толкнете — вот так, прижимая ладонью к столу, — то он будет качаться ровно сколько-то секунд. Я забыл, сколько именно.
— Неужели забыли? — Лола не сдержала улыбку. — Даже не верится!
— Если вам необходимо это знать, я могу посмотреть точно. У меня есть каталог, я время от времени выписываю у «Лобмайера» посуду. А пока ешьте мясо, оно уже у вас на тарелке.
Заглядевшись на люстру и бокалы, Лола не заметила, как женщина разложила мясо по тарелкам и вышла из комнаты. Впрочем, та, наверное, была специально обучена быть незаметной.
— Тарелка тоже от «Лобмайера»? — еле сдерживая смех, поинтересовалась Лола.
— «Лобмайер» — это только стекло, — не реагируя на ее насмешливый тон, ответил Роман. — А фарфор от «Аугартена». Тоже из Вены. Рисунок на этом сервизе называется «Мария Терезия», а есть еще «Венская роза». Это два знаменитых мотива, такие сервизы поставляли к императорскому двору.
— Все это очень интересно, но я от вас устала, — сказала Лола. — Вы держите меня в каком-то странном напряжении, которое мне совершенно не свойственно.
— Можете идти спать, — пожал плечами Роман. — Я вас не задерживаю. Сейчас принесут десерт. Кофе я не пью, но вы можете выпить.
