— Можете идти спать, — пожал плечами Роман. — Я вас не задерживаю. Сейчас принесут десерт. Кофе я не пью, но вы можете выпить.
— Нет, спасибо, — отказалась она. — Не надо ни десерта, ни кофе. Я, наверное, устала просто так, от дороги, а не от вас. Извините.
ГЛАВА 7
Спальня не случайно с первого же взгляда показалась ей похожей на лилию. Теперь, лежа в постели под невесомым, но теплым одеялом и разглядывая при рассеянном свете ночника стены и потолок, Лола заметила, что они отделаны не обоями, а серебристо-белым шелком. Рисунок на этом шелке все-таки был, и именно в виде лилий, но он был только набит на ткань, не отличаясь от нее по цвету.
Хотя Лола действительно чувствовала какое-то непонятное напряжение в обществе хозяина всего этого великолепия, все-таки она была ему благодарна. И даже не за неожиданный ночлег и изысканный ужин, а за то ощущение холодного внутреннего равновесия, которое он ей незаметно вернул. Вся ее недавняя растерянность, такая непривычная и неприятная, исчезла бесследно, и Лола наконец могла спокойно обдумать свое будущее.
Правда, ничего обнадеживающего это обдумывание ей не принесло. Если не прятать голову в песок, надо было признать, что Роман абсолютно прав: ее самостоятельное обустройство в Москве невозможно. Вернее, возможно, но именно тем способом, который он сразу же ей назвал: устройством в бордель.
Лола знала, что ее внешность выразительна и необычна, и не испытывала по этому поводу ни малейшей радости. Потому что вся эта никчемная выразительность вела только к одному — к жадному мужскому интересу, который она ощущала постоянно. Кстати, общение с Романом было сравнительно приемлемым еще и потому, что как раз с его стороны она ничего подобного, к счастью, не ощутила. Но все остальные… Конечно, может быть, московские мужчины не станут бросаться на нее прямо на улицах, как это готовы были делать, да и делали, таджики с их вечной сексуальной озабоченностью. Но то, что любая ее попытка устроиться хоть на какую-нибудь работу сразу же будет направлена в постель, — это Лола понимала прекрасно. А значит, следовало решить, как она должна к этому относиться. Относиться здесь, в Москве, потому что как относиться к этому в Душанбе, она знала: пореже выходить на улицу и отгородиться от всего белого света решетками. Правда, это и в Душанбе недолго ей помогало, а теперь у нее не было даже окон, на которые эти решетки можно было бы поставить, так что прежние правила становились недействительными.
«В общем-то он дал мне абсолютно правильный совет, — холодно, как о посторонней, подумала Лола. — Лучше сразу начать этим зарабатывать, чем сперва лечь под коменданта какого-нибудь общежития бесплатно, ради крыши над головой, а потом все равно прийти к тому же самому заработку».
Мысль была такой отчетливой и такой пугающе здравой, что Лола выключила ночник: показалось, эти слова звучат словно бы не внутри у нее, а откуда-то со стороны, и стыдно было слушать их при свете — как будто в спальне находился кто-то, их произнесший.
Но в спальне стояла тишина, а теперь еще и темнота.
«Не по объявлениям же, в самом деле, звонить, — продолжала рассуждать Лола; от этих рассуждений ею снова стал овладевать страх. — А как тогда? К обочине выйти? Хватит! — приказала она себе. — Так и свихнуться недолго. Завтра поеду на эту „Дмитровскую“, поищу какое-нибудь общежитие. € комендантом… Да прекрати же ты! — Она рассердилась на себя уже всерьез. — Или лучше к родственникам? Да какие они мне родственники… Но все-таки…»
— Что делать завтра, можно завтра и решить, — вдруг услышала она. — Вы ведь, помнится, даже от кофе отказались, так хотели спать. Почему же не спите?
Лола вздрогнула и стремительно села на кровати.
— Вам никогда не говорили, что, входя в комнату к женщине, надо стучаться? — сказала она в темноту. — Врываетесь бесшумно, как… как… — Она хотела сказать «как кот», но не сказала: он совсем не походил на это уютное животное. — Как хищник! — сердито проговорила она наконец.
— Я подумал, что вы, скорее всего, не спите. И, как видите, не ошибся.
Его голос звучал в темноте так же невозмутимо и отстраненно, как при свете венской люстры.
— Вас это совершенно не касается, — пробормотала Лола, включая ночник.
Ей было неприятно разговаривать с ним в темноте: почему-то показалось, что это только она его не видит, а он видит ее прекрасно — в самом деле, как какой-нибудь сильный и непредсказуемый зверь.
— Почему же? — В рассеянном ночном свете его переливчатые, как ракушечные створки, глаза выглядели еще более бесстрастными. — Я тоже устал с дороги — она оказалась гораздо беспокойнее, чем я ожидал, — и тоже не сплю. Для нас обоих будет гораздо полезнее снять напряжение естественным физиологическим путем, чем снотворным.
— Вы просто… просто… — Лола задохнулась от возмущения.
— Не тратьте время на слова, — посоветовал он. — Про хищника я уже слышал. Лучше решайтесь поскорее, я же не собираюсь вас насиловать.
Он стоял в двух шагах от кровати, в длинном бархатном халате, держал в руке книжку, постукивал ее корешком по ладони другой руки, и весь его вид говорил то же, что он произнес вслух: «Мне некогда, я хочу поскорее заснуть, и вы вполне устраиваете меня в качестве снотворного».
Лола меньше всего ожидала, что в такую минуту — неприкрыто циничную, даже гнусную — ей захочется смеяться. Но ей захотелось именно этого, и она с трудом сдержала свой неуместный смех.
— Вы правы, — сказала она, глядя в створки его глаз. — Не то чтобы я не могла без этого уснуть, но в вашем обществе я чувствую себя как-то увереннее. По крайней мере, мне не лезут в голову глупости. Что ж, ложитесь — попробуем.
Она снова потянулась к выключателю.
— Оставь свет, — сказал Роман. — И сними ночную рубашку. У тебя хорошая фигура, это возбуждает.
— Черт знает что! — воскликнула Лола. — Интересно, в борделе, куда вы меня направляли, все происходит именно так?
— Во всяком случае, осмотр тела включен в оплату.
— Значит, надо тренироваться, — усмехнулась она, стягивая с себя рубашку. — Думаю, ваше отношение к этому делу окажется типичным для моих будущих клиентов.
Вместо ответа он снял халат, под которым, как оказалось, ничего не было, и, наклонившись над кроватью, поцеловал Лолу — не в губы, а в шею, под горло, и поцеловал очень сильно, до боли. От неожиданности она упала на подушку и вскрикнула. Роман навалился на нее сверху, прервал поцелуй и произнес — впервые не ровным, а чуть срывающимся голосом:
— У меня в последнее время не было женщины — кончу по быстрому. Ты же этого хочешь?
