Маме в 43-м году только-только исполнилось пятьдесят лет, фактически она была еще молодой женщиной. И она действительно все тяготы нашей бивуачной жизни переносила легко и с хорошим настроением. Но в Ташкенте она стала другой, прежде всего, она стала себя плохо чувствовать. Очень похудела, выглядела изможденной, постоянные боли в желудке. Тем не менее, чтобы хоть как-нибудь улучшить нашу жизнь, она пошла работать. Ее наняла одна женщина, Роза, зубной врач по специальности, которая имела зубоврачебный кабинет в центре города, но сама работать не хотела. Мама быстро проявила свою квалификацию, давала своей хозяйке хорошие деньги, однако сама получала лишь малую долю. Она обижалась на свою хозяйку, но делать было нечего – других источников дохода не было. Я не помню, как долго мама проработала у Розы, но ее самочувствие ухудшалась, и с помощью Инны нам удалось поместить маму в больницу. После больницы мама почувствовала себя лучше, но больше у Розы она уже не работала.
В конце лета 44-го я воспользовался приглашением Марка, и мы с ним поехали в Чимкент, где жили его родные, мама и младший брат. Целью моей поездки была мука, которая в Чимкенте стоила значительно дешевле, чем в Ташкенте. Переезд из города в город во время войны, да и первые годы после ее окончания, был возможен либо при наличии разрешения, выдаваемого милицией, либо при наличии командировочного удостоверения – иначе просто не продавали билетов, а в пути документы обязательно проверялись вооруженным патрулем.
Мы пошли по второму пути. Достали бланки командировочных удостоверений и по технологии, отработанной для “прикрепления” купленных на базаре карточек, поставили на командировочных удостоверениях фиктивные круглые печати и штампы. Я уверен, что и кассиры, и патрули видели липу, но зачем им было связываться с мальчишками? В Чимкент я привез довольно много вещей, в основном постельное белье, которое очень удачно обменял на муку. Мне кажется, что я получил более 10 килограмм муки, может быть, даже пуд. Но без приключений у меня, как обычно, не получилось.
В качестве подарка брату Марка я привез. боевую гранату РГД, зачем-то захваченную мною из прифронтовой полосы. Слава Богу, без запала. Мы сидели за столом: Марк, его мама, брат и я. И именно за столом Марк решил показать брату, как надо бросать гранату. Он взвел гранату (держась за корпус левой рукой, правой рукой оттянул и повернул рукоятку на боевой взвод), сделал правой рукой замах и.я увидел взрыв. К счастью, только увидел и только я. Потому, что после того как Марк сделал движение, имитирующее бросок, оборонительный чехол – чугунный цилиндр с насечками для поражения живой силы – соскочил и угодил мне прямо в лоб. Мой лоб оказался тоже почти чугунным и кроме искр из глаз, создавших впечатление взрыва, и рассеченной кожи на лбу, эта учеба последствий не имела. Возвращались мы в одном купе в компании двух девушек, с которыми мы познакомились еще в Чимкенте и которые по нашему совету ехали поступать в наш институт. За одну или две станции до Ташкента, из предосторожности, я слез с поезда – ведь я вез целый мешок муки – и добирался до дома, как мог. При маминой экономности этой муки хватило почти на полгода, а может быть, и дольше.
Еще три семестра, что я проучился в Ташкенте, ничего особо яркого в памяти у меня не оставили. Были новые предметы, были новые преподаватели. Запомнилась “Технология металлов” и преподаватель Смирнов, который начал первую лекцию примерно следующими словами: “Что это за наука и каково ее логическое построение, можно представить себе из следующего утверждения: если любого из вас посадить в тюрьму и сказать, что будете выпущены только после того, как сформулируете основные положения этой науки, большинство из вас с этой задачей справилось бы”. Читал лекции он интересно, много лет спустя я видел его фамилию среди ведущих профессоров Ленинградского Политехнического института.
Обычно студентов пугают трудностью курса “Сопротивление материалов”. Наш преподаватель, Дольберг, не опроверг это утверждение: он не только блестяще проводил занятия, но и точно определял уровень знаний студента. Впервые мы столкнулись с удивительной ситуацией, когда шпаргалки были просто не нужны: Дольберг разрешал в процессе подготовки ответа на экзаменационный билет пользоваться любыми учебниками, любыми конспектами. Сдать ему экзамен было очень непросто.
У меня все шло, как обычно, достаточно легко и успешно до тех пор, пока я не напоролся на. химию. Да именно на тот предмет, в котором мой отец был корифеем. Почему-то на химии моя система не сработала, и в голову химия достойным образом не уложилась. Я отвечал очень слабо и попросил экзаменатора поставить мне двойку, но он не согласился и поставил тройку. И, вопреки своему правилу, пересдавать химию я не пошел. Эта тройка сыграла свою роль, но об этом разговор будет впереди.
На меня большое впечатление произвела защита дипломных проектов выпускников самолето- и моторостроительного факультетов. Прежде всего, меня поразило качество и количество чертежей. По имеющемуся уже у меня опыту изготовления чертежей, это мне казалось просто недостижимым. Но этого мало. Дипломанты показывали удивительную эрудицию, легко оперируя типами самолетов и моторов, их параметрами и фирмами-изготовителями, в основном – зарубежными. Успокаивало только одно – подобная задача возникнет передо мною еще очень нескоро.
Два ташкентских года прошли для меня без особых приключений. Хотя кое-что все же было. Однажды я потерял свою хлебную карточку – главный источник жизнеобеспечения. Как бы я прожил без хлеба – я не знаю, но как-нибудь все же прожил бы. Но об этом узнала моя сестра, Инна, и она по-сестрински поделилась со мной своей карточкой. Правильнее, конечно, было бы наказать меня за такую безалаберность. Я дважды был объектом нападения не то грабителей, не то хулиганов. И оба раза интерес вызывали мои часы. А часы мои были особыми. В пятом или шестом классе, после моих настойчивых просьб, а настойчивым я мог быть, папины старинные карманные часы фирмы Омега переделали в наручные. Часы были очень большими, настолько, что выходили за пределы моего запястья. Кроме того, часовщик так вставил механизм в корпус , что цифра 12 оказалась повернутой и заняла место цифры 9 и, чтобы посмотреть который час, шею, по крайней мере, первое время, приходилось искривлять. Тем не менее, более гордого ученика в школе найти было трудно – ведь часы были тогда большой редкостью. И, конечно, эти часы сопровождали меня и в годы войны, и несколько лет после. Первый раз попытка лишить меня моей самой большой ценности была предпринята во время поездки в трамвае. Трамвай в Ташкенте в годы войны был единственным видом транспорта, а население города, из-за большого количества эвакуированных, резко увеличилось. Войти в трамвай и выйти из него было очень трудно, обязательно с боем. Поэтому мы, студенты, часто пользовались “плацкартным” местом – на колбасе. Вот и я в этот раз ехал на колбасе, уцепившись руками за раму открытого сзади окна – было лето. И тут я заметил, что парень, стоявший на задней площадки у окна, с интересом разглядывает мои часы. После этого он, не торопясь, для удобства немного повернул мою руку и приступил к расстегиванию ремешка часов. Я начал отчаянно вырывать свою левую руку и, чтобы не сорваться, что есть силы держался за трамвай правой рукой. Борьба продолжалась, хотя исход ее был, конечно, предрешен. Но тут трамвай остановился, я рванул руку и соскочил с колбасы. Парень с напускным безразличием отвернулся.
Второй случай произошел в городском парке, который примыкал к зданию нашего института. Мы с Марком пошли туда прогуляться и решили покрутиться на бесхозном аттракционе – вращающемся колесе. Вначале покрутился я и, чтобы не повредить часы, отдал их Марку. Затем начал крутиться Марк, а я его часы одел на правую руку. Я стоял, ожидая Марка, как вдруг почувствовал, что обе мои руки крепко схвачены и отвернуты назад. Затем я понял, что происходит одновременное снятие обеих пар часов. Все мои потуги вырваться были тщетны. И тут я испытал мощный удар в зад и для того, чтобы не упасть, я должен был рвануться вперед и быстро побежать. Когда я остановился и оглянулся, то увидел Марка, стоявшего между двумя парнями. Марк, наблюдая сзади за происходившим, принял единственно правильное решение – выбить меня из рук грабителей. Что он и сделал, со всей силой толкнув меня ногой. Обе стороны мирно разошлись.
После окончания второго семестра всех студентов нашего института послали на сельхозработы, в один из колхозов Ферганской области. Средняя Азия вообще удивительно красивая страна, но Фергана, пожалуй, выделяется и красотой, и плодородием. Необозримые поля и сады, утренняя и вечерняя прохлада, испепеляющая дневная жара. Обеденный перерыв длится два часа – с двенадцати до двух. В это время все живое отлеживается где-либо в тени, но лучше всего около арыка. Пить хочется безостановочно, но местные люди предупреждали, что это очень вредно. Хорошо утоляет жажду смесь примерно один к одному воды с кислым молоком (я сейчас забыл, как по-узбекски называется кислое молоко).
