И моё сердце в который раз дрогнуло. Сама себя ненавидела за то, что собиралась сделать, но губы уже начали шевелиться:
— Мне очень жаль твою машинку, но я уверена, что мы найдём её. Наверное, её кто-то взял. А пока, чтобы ты не грустил, хочешь, я подарю тебе волшебство?
Он на мгновение замер, после чего несмело кивнул головой.
— Тогда жди и не смей рыдать.
Из детских спален я вышла шагом, чтобы уже от двери броситься бежать, едва не сбив встретившуюся мне на пути нянечку. Добежав до машины, я окрестила себя конченой дурой и наивной идиоткой. Но было поздно, моя рука уже сжимала холодную металлическую трубку.
***
Этот мальчик ставил меня в тупик своим состоянием, беззащитностью, фактом существования… вызывая панику и напрочь вырубая функцию трезво мыслить. Стоило лишь взглянуть на Кузнечика, как внутри словно всё обмирало, заставляя остальной мир попросту меркнуть.
От машины к зданию садика бежала под дождём. Капли воды смешивались со слезами на лице, а я сжимала холодный калейдоскоп, никак не желавший согреваться в моих руках.
Он был старый, весь в царапинах и мелких щербинках. Илья подарил мне его в самом начале беременности со словами, что когда-то он принадлежал его матери. По сути дела он был единственной вещью, которая хоть немного приоткрывала для меня прошлое мужа. Уже после потери детей, когда меня начало душить отчаянье, психотерапевт посоветовал иметь что-то, что помогало бы заземляться и не проваливаться в горе полностью. Впрочем, мой выбор он не одобрил, уверенный, что ассоциации, связанные с калейдоскопом, обязательно возымеют обратный эффект. Но тот неожиданно помог, и в особо «тёмные» дни я предпочитала иметь игрушку где-то рядом.
Удивляло, что после того, как в мою жизнь вдруг ворвался Егор с его ужасающей правдой, я ни разу не вспомнила о подарке Ильи, будто бы отвергая всё, что было хоть как-то связано с мужем.
А сейчас, оказавшись в очередном жизненном тупике, я вдруг осознала, что у меня нет никакого права на этот чёртов калейдоскоп. И поступок мой не был актом самопожертвования… Просто в этом мире существовало слишком много нитей, связывавших меня с мужем, которые нужно было срочно рвать.
В мыслях звучало решительно, на деле же вышло довольно нелепо: я, промокшая и задыхающаяся от быстрого бега, влетела в детскую спальню, напугав дежурную нянечку, и едва ли не рухнула на постель Егора. Тот не спал; забравшись под одеяло по самый нос, он огромными карими глазами следил за происходящим.
Все слова куда-то делись, да и не было у меня их вовсе. Весь гнев, который бурлил на душе, скорее был адресован Нечаеву и Карине, — слава богу, мне хватало самообладания не вываливать свои обиды и претензии на ребёнка.
— Вы пришли, — со всей серьёзностью констатировал Кузнечик.
— Пришла.
— А я так и не нашёл машинку, — слегка подрагивающими губами пожаловался он.
Я нервно провела ладонью по бедру, пытаясь хоть как-то взять себя в руки. Вот что я должна была ему сказать? И почему я вообще должна была что-то говорить?! Но дурацкое чувство долга (а может быть, что-то ещё) всё-таки взяло верх.
— Держи, — затараторила, поспешно протягивая ему игрушку, — это калейдоскоп. Штука такая… типа подзорной трубы, туда надо смотреть… и… будет волшебство.
Егор непонимающе сдвинул брови, я же не придумала ничего лучше, чем положить предмет ему на подушку и поспешить ретироваться, потом, правда, обернулась и тихо пояснила:
— Я думаю, что это лучше любой машинки.
Уже после, оказавшись в своём кабинете, я поняла, что меня трясёт. И вовсе не от холода.
Господи, Нина, что ты творишь?!
Выход из ситуации был очевиден: увольняйся, езжай домой, собирай вещи, закатывай выволочку Нечаеву, разводись, отсуживай половину нажитого имущества и живи припеваючи.
Вот только… не выходило у меня припеваючи.
Словно вселенная в очередной раз лишилась красок. Как тогда, когда я потеряла детей. Всё разом утратило всякий вкус, цвет, звук… И лишь навязчивое: «Зачем? Зачем тебе это всё…»
За себя было обидно. Но этой обиды не хватало ни на что конкретное, лишь на невнятные мысли о том, что я могла бы сделать с Нечаевым, и упаднические настроения.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Из-за кого?! — кричал внутренний голос. — Из-за этого гада?! Предателя?! Изменника?!
— Да, — не отрицала я. — Именно из-за него…
День отработала на автомате, старательно избегая новых встреч с Нечаевым-младшим.
По пути домой на полном серьёзе задумалась: а не крутануть ли руль сторону ближайшего столба?
В памяти бесперебойно крутились воспоминания из прошлой жизни. Первая встреча, ругань с Нечаевым, подбитый глаз Козырева… Смешно, но тогда у меня не было ничего, кроме амбиций, стойкости и пробивного характера, теперь же у меня было всё, ну или почти всё, но самое главное оказалось утерянным — внутренний стержень словно разлетелся на сотни миллионов осколков.
И за это я тоже ненавидела… себя. Боже, как можно быть такой дурой?! Чтобы не видеть, не понимать, не замечать очевидного, оправдывая, благодаря и восхваляя.
Ощущение чего-то мерзкого заполняло каждую частичку души, хотелось в душ и, желательно, утопиться. Он же спал с ней! Спал! А потом приходил ко мне… И спал со мной…
Меня замутило.
Зуд охватил всю кожу, так и хотелось содрать её с себя, лишь бы не помнить его прикосновений, ласк, поцелуев…
Но смелости врезаться в столб сегодня у меня так и не хватило.
Завтра. Всё завтра.
***
Наверное, мне всё же повезло, и моя внутренняя Скарлетт с её «я подумаю об этом завтра» продержалась почти неделю. Я даже выработала какой-никакой план действий, искренне веря в то, что смогу взглянуть Нечаеву в лицо, холодно и расчётливо потребовав развода и полцарства в придачу. Что буду делать с царством, представляла плохо, но уж больно сильно хотелось цапнуть супруга за живое, а я уже была практически уверена, что бизнес для него всегда был и есть на первом месте.
Мысли были до странного автоматическими, вроде как так было положено думать в моём положении.
— Нина, где ты и почему я должна врать Илье?! — возмущалась мама, вынося мне мозг своей тревогой в трубку телефона по вечерам.
— Со мной всё в порядке, — каждый раз методично отбивалась я. — Не хочу говорить об этом.
— Да что у вас там такого случилось?!
— Просто… просто мы не можем больше быть вместе в силу… обстоятельств.
Да, я так ничего и не рассказала ей, лишь настоятельно попросив соврать Нечаеву, что я у них, если тот вдруг решит им позвонить. В подробности не вдавалась, боясь признаться в том, что нечаевское «обстоятельство» уже почти как пять лет ходит по этой земле.
Сам же Илья названивал мне ежедневно. И каждый раз я находила странные отговорки, почему не могу с ним разговаривать, выдумывая то встречу выпускников, то больную голову.
А он и не спорил, но злился, отчего-то продолжая держать себя в руках, лишь однажды сорвавшись на грозный рык:
— Да поговори ты со мной!
— Я говорю, — отозвалась абсолютно бесцветным голосом.
— Сейчас всё брошу на хрен и приеду за тобой!
Я не испугалась, вдруг решив, что мне даже хочется, чтобы он уже обо всём узнал сам.
— Не стоит, я скоро вернусь.
— Когда?!
— Завтра, — моя О`Хара не изменяла себе.
Но я действительно планировала выйти из подполья уже завтра.
Следующий занимательный разговор состоялся у меня с Гелькой, которая вконец разобиделась от моего невнимания и окрестила меня сумасшедшей дурой — разубеждать её не стала.
На объяснения с Костей меня уже не хватило, поэтому я ограничилась одним кратким сообщением: «Поговорим, когда вернусь». Его молчание настолько затянулось, что я уже почти уверовала в то, что он меня понял. Но Козырев оказался верен себе и прислал своё загадочное: «Мне обидно, что ты мне не доверяешь. Но знай, я буду ждать…»
***
За последнее время Егор немного пообвыкся на территории садика. Он больше не смотрел на происходящее полными ужаса глазами, но дети всё равно продолжали его сторониться, искренне не понимая, отчего весь персонал так носится с Кузнечиком. Местные обитатели привыкли к тотальному вниманию и обожанию, поэтому, когда случалось что-то, противоречащее их картине мира, они прибегали либо к жестокости, либо к тотальному игнору. Трогать Егора запрещалось — вот все дружно и решили, что того попросту нет.
