И эта подробная лекция никак не вязалась с тем образом, который уже успел сложиться в моей голове. Ну не могла мать-кукушка, столько лет игнорировавшая симптомы, сейчас с такой педантичностью и тревогой наставлять меня, как следует обращаться с больным ребёнком! Значит, не кукушка, значит, не игнорировала. От этого стало грустно, словно у меня забрали очередной повод ненавидеть Павлову.
«Ну и ладно, — шептала моя обида, — мы потом на Нечаеве оторвёмся, пройдясь со всем возможным гневом по его сволочной заднице».
Когда звонок наконец-то был сброшен, я ощутила себя выжатым лимоном, абсолютно обессиленной. На душе была такая бездонная пустота, что казалось удивительным, как она ещё не поглотила и меня, и всё на земле.
Пока я приходила в себя, пытаясь осмыслить происходящее, трубка в моей руке настойчиво завибрировала. «Илюшка», — гласила надпись на дисплее.
Ждала до последнего, надеясь, что мужу скоро надоест набирать мой номер, но он звонил снова и снова, пока я… не сдалась.
— Нина, блин! — рявкнул муж в трубку, явно находясь в бешенстве. На долю секунды я даже размечталась, что он всё знает о том, что я тоже знаю ВСЁ. И не нужно будет больше терпеть, раз за разом прокручивая обрывки информации и пытаясь хоть как-то слепить их в одно целое. Но Илья заговорил совсем о другом, и по телу прокатилась волна облегчения, словно иллюзия того, что у меня всё ещё есть муж, оказалась нетронута. — Где ты?! И какого хера не отвечаешь на звонки?! Я тут чуть не поседел…
Ну да, ну да. Тяжело же тебе пришлось — разрываться между сумасбродной женой и несчастной любовницей.
— Я у Чугановых… — пустила в ход свою универсальную ложь, но он резко оборвал.
— Не ври! Я только что разговаривал с Кешей, и он тебя не видел херову тучу лет! — он пытался говорить спокойно, но голос всё время срывался на хриплый рык. Наверное, попадись я сейчас супругу на глаза, он бы и меня на части разорвал. — Нина, что, чёрт возьми, происходит?
Когда-то, на заре моей медицинской карьеры, один уважаемый человек предлагал мне выбрать специальность в области реаниматологии, обосновывая это тем, что я практически в любой ситуации сохраняю трезвость мышления и способность принимать решения.
Да, с этим я не спорила, но тогда мне показалось, что этого не достаточно и помимо решительности в экстренной медицине важна ещё и скорость принятия решений. С чем у меня всегда были проблемы — порой я нуждалась в обмозговывании ситуации со всех возможных ракурсов.
Но сегодня решение пришло настолько быстро, что я даже успела испугаться тому, какую складную ложь я начала выдавать.
— Я на собеседование уехала.
— Куда?! Зачем?!
Каким-то чудом мне удалось убедить Нечаева в том, что мне предложили работу в сфере онлайн-консультирования.
— Ты же всегда против была?
— Против, но сейчас у меня другого выхода нет.
Между прочим, почти правду сказала.
Моя легенда упирала на то, что меня пригласили на собеседование в соседнюю область, где находилось представительство компании.
— Почему сразу не сказала?
— Знала, что против будешь.
И с этим тоже было не поспорить.
— Хочешь, я приеду? Или попробую выйти на руководителей, — уже более миролюбиво предложил Илья Николаевич, включая режим большой шишки.
— Нет, сама, — завела я свою излюбленную шарманку, надеясь, что слова мои звучат естественно.
А в самом конце я даже умудрилась плаксиво отпроситься у мужа на время погостить у родителей, которые так удачно жили в этом же регионе.
В общем, он поверил. Да не просто поверил, а ещё и попросил передать привет любимой тёще. В контексте последних событий прозвучало это как садистское издевательство, но сам Нечаев об этом не догадывался. Возможно, он действительно уж очень хотелось, чтобы это всё было правдой. Либо ему было просто удобно, что жена на время очутилась где-то там и не мешала его параллельной семье обустраиваться на новом месте.
Последняя мысль явно была лишней, от такой формулировки меня резко затошнило, пришлось срочно лететь к раковине в попытке вывернуться на изнанку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Когда рвотные позывы прекратились, я подняла взгляд на зеркало и увидела в нём резко постаревшую себя, с лопнувшими капиллярами глаз и искусанными губами. Видела бы меня сейчас Ольга — в жизни бы не взяла на работу. А если бы она ещё и знала, чем я буду заниматься следующие две недели, то и вовсе бы вызвала полицию. Занялась же я самым настоящим сталкерством. Проводя бессонные ночи в гостинице, я каждый день приезжала на работу с одной-единственной целью — увидеть Кузнечика.
Без понятия, зачем мне это было нужно, но я никак не могла заставить себя прекратить поедать жадным взглядом этого напуганного мальчика с большими карими глазами.
Первую неделю его привозили всего лишь на пару часов. И каждый раз я каким-то чудом умудрялась избегать встречи с Кариной.
Егор почти ни с кем не общался, кроме воспитателей, дети его сторонились, пугаясь его хрупкости и вечного желания воспитателей защитить младшего Павлова (ах, да, извините, Нечаева) от абсолютно любых опасностей. На мой взгляд, они перебарщивали. Потому что буквально за пару дней их гиперопека привела к тому, что другие дети попросту обходили мальчика стороной. Он смотрел на них печальными глазами и продолжал заниматься своими делами в сторонке.
Воспитателей я тоже могла понять, ибо кто станет рисковать жизнью «элитного» подопечного.
Первые дни я просто наблюдала, игноря свои прямые обязанности — померить давление и проверить самочувствие. И лишь спустя выходные отважилась подойти к нему и поздороваться, присев на корточки и протянув руку:
— Привет, я Нина…
Егор окинул меня вдумчивым взглядом, словно решая, насколько мне можно доверять, после чего неожиданно решился ответить на рукопожатие:
— Вы врач, — сообщил он очевидное.
Я же так и сидела, вцепившись в его ладонь в своей руке, его кожа была холодная и влажная.
— Врач, — кивнула головой.
Мальчик потянул руку на себя в несмелой, но уверенной попытке отделаться от меня.
— Мама говорит, что я должен верить врачам.
— Наверное, — чуть помедлив согласилась я, — только, боюсь, не все врачи заслуживают доверия.
— Угу, у меня был такой. Он обещал, что я выздоровлю…
Продолжать он не стал, а меня пробрал холод. Сколько же всего довелось уже пережить этому ребёнку?!
***
Следующее утро я всё-таки начала с положенного осмотра, отмечая для себя, насколько же показатели Егора отличались от нормы. Это был далеко не первый мой ребёнок с тяжёлым заболеванием, но руки тем не менее дрожали.
— А до этого мы не мерили давление, — со знанием дела заявил парень, пока я соображала, как закрепить манжету на его тоненькой руке.
— Теперь буду.
— А зачем?
Я растерялась и выдала самое банальное:
— Так положено.
Спорить он не стал, но после всех манипуляций неожиданно выдал совершенно взрослое:
— А давление нужно мерить, чтобы оценить, как работает моё сердце.
Что ж, с этим было сложно поспорить.
После обеда я вдруг наткнулась на Егора, который брёл по коридору и плакал. Это сложно было назвать реальными рыданиями, но одинокие слёзы катились по щекам.
— Ты почему не спишь? — то ли возмутилась, то ли испугалась я. — И где твой воспитатель?!
Последний вопрос он благополучно проигнорировал, выдав самую суть:
— Я машинку свою потерял.
— Тю, сейчас другую найдём.
— Нет, — непривычно громко воскликнул мальчик. — Мне её папа подарил… самую первую.
Слух жадно выхватил слово «папа». Захотелось топать ногами и кричать, что это мой… мой «папа», «папа» моих детей, которые так и не родились.
Но спорить с маленьким ребёнком было бессмысленно, и разум всё-таки взял верх.
— Тебе нельзя ходить… одному, и вообще — тихий час. Пойдём, отведу тебя.
Он послушался. Абсолютно безропотно и абсолютно отрешённо. Даже руку не вырывал, пока я вела его по коридору, а потом молча слушал отповедь, которую я устроила дежурному воспитателю. Спать я его укладывала сама. Егор ничего не говорил, но я видела, как крупные слёзы продолжали катиться по его щекам.
