– Мариночка! – вскрикнула было Метелкина, но как-то жидковато. И оглянулась на других.
– Здравствуй...те.
– Здрасьте!
– Здра...
Будто эхо прокатилось по лестнице.
Я кивнула головой, потому что как-то не нашла слов. Зато Метелкина тем временем освоилась. Непринужденность, видимо, досталась ей от рождения, как иным – красота или талант.
– А мы – вот! – с неподдельным изумлением в голосе обвела она жестом всю толпу. В рюкзаке у нее что-то звякнуло. И только тут я заметила, что каждый из литераторов бережно держит сверток или кулек.
– Нас из комнаты выперли, представляешь? Евроремонт затеяли в этом гадюшнике! В наш юбилей – представляешь?!
Я добросовестно постаралась представить. Это мне удалось в общем-то без труда.
– И теперь абсолютно некуда пойти! Хоть плачь! – сообщила Метелкина радостно. – Уже всех перебрали – у кого ребенок болеет, у кого теща, свекровь там, а у кого койка в общаге. Представляешь?! Буквально негде кости бросить!
Я не представляла одного – зачем они явились сюда.
Метелкина помогла мне:
– Вот я и вспомнила! Ты ж сказала – четвертый этаж, и родителей нет! Они ж у тебя вроде завтра приезжают? Ну видишь! А мы недолго, пару часиков! Буквально отметим годовщину – и по домам. Что же, зря готовились?! Одного салата кастрюля! – И что-то опять загромыхало у нее в рюкзаке.
При слове «салат» меня слегка передернуло. И я, наконец придя в себя, обрела голос и, по-моему, вполне звучно и корректно прояснила ситуацию:
– Да-да, все понятно, сочувствую. Но, к сожалению, я как раз собиралась уйти. Дело неотлож...
– Не поняли? Разворачивайтесь. Уходим, – раздался, как всегда, невозмутимый голос Томика-Шапокляк. Я не узнала ее сразу: сегодня она была без шляпы, гладко причесанные темные волосы как бы обтекали маленькую головку.
С неожиданной, прямо-таки армейской четкостью, без единого слова они развернулись на пол-оборота и затопали вниз по лестнице. И кто-то запел: «Тэ-тэ-тэ-э-э...». Как строевую песню.
Я не знаю, что со мной произошло в этот момент. Может быть, сработали папины гены. А может быть, наступило легкое помрачение ума от переутомления. Знаю только, что я вдруг шагнула на площадку и, набрав побольше воздуха, гаркнула казенным командирским голосом:
– Стой! Смирно! Назад!
И они, от неожиданности наталкиваясь друг на друга, вразнобой повернули ко мне испуганные физиономии.
Это случилось второй раз в моей жизни. А впервые произошло лет шесть назад, когда я в очереди на перерасчет льгот по квартплате (тогда шли реформы и были дикие очереди на перерасчет квартплаты) разговорилась с одной молодой парой.
Сейчас уже не помню, с чего завязался разговор, какие-то банальные шутки насчет жилплощади, которой вечно не хватает. Но помню, что ни с того ни с сего, совершенно неожиданно для себя я вдруг принялась подробнейше описывать незнакомым людям, пареньку с девушкой, свою комнату и жаловаться, что приходится выбирать между нормальной домашней библиотекой и нормальной обстановкой; причем в доказательство я чертила план – сначала комнаты, а потом квартиры – на обороте старой квитанции. А они, муж и жена, – помню, оба маленькие и круглолицые, – внимательнейше выслушав меня, в ответ почему-то не менее досконально поведали историю своего романа, стараясь не упустить ни одной детали и перебивая друг друга уточнениями: «И неправда, это не тогда, а уже после моря!» и «Еще ты говорил – ходил в спортзал с ребятами, а сам?!»
Как ни дико, но похоже было, и я, и они испытывали одно и то же чувство: словно каждого из нас десять лет держали в камере-одиночке и вот наконец-то разрешили свидание с другом детства. Не прекращая разговора, мы сунули в окно свои квитанции, а потом вышли на улицу и вместе направились к троллейбусной остановке, с поистине лихорадочной горячностью обсуждая самые животрепещущие экономические проблемы, разнообразные педагогические приемы, особенности психологии мужчин и женщин и достижения нетрадиционной медицины, но тут моментально стемнело, когда мы как раз только-только подступили к теме инопланетян, внеземных контактов и перспектив развития Вселенной.
И наверное, с год еще я была искренне уверена, что не сегодня-завтра встречу, просто не смогу не встретить этих Женю и Сашу и мы завершим интереснейший и жизненно важный разговор, продолжить который они предлагали в тот же вечер у них в общежитии, а я решила перенести на другой день и записала на ладони телефон с двумя неразборчивыми последними цифрами...
Мои гости быстро и тихо, как дисциплинированные школьники, сняли обувь и затолкали ее в угол прихожей, устроив что-то вроде пирамиды из туфель и кроссовок, причем наверху гордо красовались легкие дамские полусапожки – Томика, догадалась я.
В комнате они сгрудились и стояли тихо как агнцы. И как-то испуганно косились по сторонам, не произнося ни слова.
Пришлось осведомиться:
– Будем играть в молчанку?
Они скованно заулыбались, глядя на меня кроткими преданными глазами, – ни дать ни взять ученики пришли проведать больного учителя.
– Тогда начинаем! «Вылез глист из унитаза и сказал такую фразу...» – сердито объявила я.
Эта школьная глупость произвела эффект условного пароля. Все с облегчением расхохотались, ожили, зашевелились и разом обрели дар речи. Мужчины принялись деловито раздвигать стол и разворачивать свертки. Томик с Метелкиной отправились на кухню за ножами и штопором. Я извлекла из серванта сначала все мелкие тарелки, потом все салатные и, наконец, все пирожковые. Бокалов не хватило, так что пришлось пустить в дело граненые стаканы.
Но вилки?! Как выяснилось, у нас их было всего шесть!.. Однако не успела я ужаснуться, как Томик властно успокоила меня:
– Ложками поедят. Не баре!
И я укрепилась в мысли, что она, должно быть, прозаик и к тому же глава этой загадочной организации.
Интересно, что было бы с мамой, вздумай они и впрямь вернуться этим вечером?
Что было бы с папой, я представляю довольно отчетливо!
За столом поместились одиннадцать человек, причем четверо из них – по двое на стуле. Еще четверо устроились на диване, с тарелками на коленях. А двое – на тумбочке из-под телевизора. Телевизор же был временно перенесен в мою комнату.
Стол представлял собой что-то среднее между скатертью-самобранкой и свалкой, с нарастающим перевесом в пользу последней.
Ели и пили все подряд: водку, блины с мясом и с творогом, салат с крабовыми палочками и салат «оливье», вино домашнее, бутерброды с килькой и яйцом и бутерброды с маслом и шпротным паштетом; вино «Шепот монаха» белое и «Коварство и любовь» – розовое; колбасу вареную «чайную», домашние огурчики, настойку смородиновую, пшеничные хлебцы, четыре котлеты, тщательнейше разделенные на восемнадцать частей, домашний ликер и три бутерброда с сосисками, опять-таки разделенные на восемнадцать частей. Томик ненавязчиво руководила застольем. Метелкина была на подхвате.
