содовую воду из оббитого стеклянного сифона и расстроенно вытирал лысину маленьким, почти дамским носовым платком. Обменявшись с ним несколькими словами, Козарев узнал, что полиция и жандармерия прочесали весь блокированный район, но, к огромному своему удивлению, не обнаружили ни намека на партизан; они не встретили даже человека, который бы видел или слышал что-либо подозрительное. Партизаны, по выражению директора, исчезли прямо-таки «фантастически», словно превратились в тени.
Кашлянув, директор заметил:
— Боюсь, господин генерал, как бы войсковые части не пропустили их через кордон…
— Глупости! — вспыхнул генерал. — Это невозможно — в моем кордоне не было ни малейшей лазейки…
Директор кисло улыбнулся.
— Может, попрятались по селам… Мы сейчас как раз проверяем все сомнительные дома.
В самом гнуснейшем настроении, с удвоившимися морщинами вокруг глаз, Козарев снова уселся в машину. В довершение ко всем бедам у него разболелся зуб, все тот же, давно испорченный коренной, который генерал бесконечное число раз обещал жене починить и все не сдерживал обещания. Зуб частенько его беспокоил, но страх перед сверкающими на солнце зубоврачебными инструментами оказывался сильнее боли. Сейчас его еще сверлила мысль: а что если партизаны и вправду проскользнули через кордон, которого — он сам это отлично знал — до рассвета по существу не было. Не окажется ли этот случай гибельным для его карьеры?
Только около половины третьего он получил, наконец, известие, что партизаны обнаружены, и облегченно откинулся назад.
* * *
Ровно в четыре генерал Козарев, посмотрев на золотые часы, дал сигнал начинать атаку. Когда поднявшиеся цепи солдат заключили маленькую рощу в широкое плотное кольцо, генерал невольно поморщился: картина была вовсе не такая эффектная, как он себе представлял. Солдаты шли в наступление через силу, с трудом отрывались от земли и делали слишком короткие перебежки. Офицеры с пистолетами в руках метались в злобе за спиной наступавших и подгоняли их громкой руганью, но атака развивалась вяло, хотя из рощи до сих пор не последовало ни одного выстрела.
Сидя в укрытии со стороны западной опушки рощи, генерал с недоумением наблюдал за странным ходом атаки. Почему же те не стреляют? И почему, несмотря на это, пехота движется так медленно? Он обернулся, чтобы позвать связного, но тут же снова уставился вперед. Когда атакующие подошли к роще метров на двести, оттуда раздался дружный ружейный залп. За ним последовала пулеметная очередь. Пехотинцы, которые и без этого еле тащились, на мгновение замерли на месте и панически ринулись назад. Пулемет, дав несколько очередей, замолк, но ружейная стрельба продолжалась, пока солдаты кое-как не попрятались по стрелковым окопчикам.
Все произошло так быстро и неожиданно, что генерал, оцепенев, медленно опустился на землю. Если б не трупы в открытом поле и не долетавшие до его ушей стоны раненых, он подумал бы, что все это ему померещилось, что никакой атаки и не было. И впрямь, разве это возможно, чтобы два пехотных батальона разбежались, как перепуганные птенцы, при первом залпе партизан? Уж не сон ли ему снится страшный? В это мгновение он снова услыхал оживленную стрельбу и как ужаленный вскочил на ноги, приникнув в окуляру дальномера. Поле перед ним было по-прежнему пустым, а стрельба, которую он слышал, долетала со стороны дороги, где действовали полицейские и жандармы. Козарев взревел сквозь стиснутые зубы и оглянулся — перед ним стоял, закусив губу, подполковник Сюлемезов.
— Выясните, что там происходит, — сухо приказал Козарев.
Пока телефонист, налаживая связь, что-то кричал надсадно в трубку, стрельба по другую сторону рощи постепенно затихла. Подполковник, выслушав донесение, отдал трубку и с мрачным видом подошел к своему начальнику.
— И там атака отбита, господин генерал, — хмуро рапортовал он.
— Отбита! — взъярился генерал. — И там тоже отбита!
— Они докладывают, господин генерал, что понесли тяжелые потери… Убит капитан Мирковский.
Только сейчас Козарев, наконец, дал волю своему гневу. Когда спустя несколько минут все затихло, командиры, потупясь в землю, с багровыми пятнами на щеках, все еще испуганно моргали. Окинув их возмущенным взглядом, Козарев нервно зашагал взад-вперед. Командиры попеременно видели то его яростное лицо, то налившуюся кровью шею и ждали распоряжений. Остановившись, он еще раз обвел подчиненных негодующим взглядом и рявкнул во все горло:
— Чего вы тут ждете? Убирайтесь к солдатам! Ткните их мордой в землю!
Среди офицеров был один полковник. Он обиженно вспыхнул, отдал честь и, не спрашивая разрешения, нервно заговорил:
— Господин генерал, разрешите повторить атаку! Я лично поведу батальоны!
— Идите! Атакуйте! — выкрикнул генерал. — Немедленно атакуйте!
И все же, несмотря на это обещание, атака повторилась только в половине седьмого, когда прибыло подкрепление. На этот раз против горстки партизан были брошены свежие силы, а другие остались в резерве, за линией обстрела. Густые непрерывные цепи солдат и шквал картечи, обрушившийся на рощу, — все это производило внушительное впечатление, и Козарев воспрянул духом. Но партизаны на этот раз не дожидались, пока атакующие подойдут на близкое расстояние, а сразу открыли по ним огонь. Может, их прельщала густота рядов, а может — надеялся Козарев — они утратили, наконец, свое первоначальное хладнокровие. Но спокойствие генерала длилось всего секунду. Атака разворачивалась, как и в первый раз, вяло и без охоты. Солдаты, испуганно жались к земле и, с трудом отрываясь от нее, медленно шли вперед. Скоро Козарев инстинктивно почувствовал, что противник отнюдь не в растерянности: он поддерживал равномерный огонь, а пулеметчик, дававший время от времени короткие злые очереди, экономил, как видно, патроны для решительного удара.
Метрах примерно в двухстах от рощицы наступающие снова залегли, и теперь уж ничто не было в силах оторвать их от земли — ни остервенелая ругань офицеров, ни посылаемые к ним вестовые, ни громкие приказы генерала. Склонившись к начальнику, подполковник Сюлемезов сдержанно, но довольно нервно произнес:
— Излишне, господин генерал! Мы таким образом рискуем офицерами…
Козарев и сам уже заметил, да и донесения это подтверждали, что партизаны в первую очередь целились в офицеров. Разве перепуганные, растерянные люди станут действовать так расчетливо? Господи, конечно, нет! Поняв, кто к нему обращается, генерал хрипло произнес:
— Они только этого и заслуживают! Пули — и больше ничего!
В двадцать минут восьмого генерал приказал приостановить атаку и вызвал офицеров на совещание. Снова метать громы и молнии, снова истерически вопить было по меньшей мере глупо. Он заговорил со сдерживаемым возмущением, но уже на первых словах снова сорвался на крик. Его раскатистый, зычный голос доносился до позиций.
— Что ж это за безобразие, господа! — гаркнул он, захлебываясь яростью. — Кого вы поднимаете в атаку — солдат или башибузуков? Я не знаю,
