— Тем… — смотрю вверх, на небо и зимние звезды.
— Тем? — строит непонимание. — В скрабл сыграем?
Несмотря на все мои “претензии”, мне становится весело.
— Нет, не то. — Вынув из карманов руки, обнимаю его талию.
— Хм… — тянет, весело посверкивая глазами.
Смеюсь, откинув голову на дверь.
— Тем, тем… — продолжает дурить. — Математикой?
— Геометрией! — выдаю я.
— Проективной? — Его глаза смеются.
— Начертательной!
— Хреново в ней секу…
Любуюсь его лицом.
Черные глаза Дубцова кружат по моему.
— И я… — полушепчу.
Его дыхание замирает.
В потрескивающем от холода воздухе его близость глушится все. Посторонние звуки, запахи, энергию.
Обняв мое лицо холодной ладонью, надавливает большим пальцем на нижнюю губу.
— Я за нас двоих решу, — произносит с выдохом. — Горизонтальная линия, еще одна горизонтальная линия… угол сорок градусов… боишься?
Хочу облизнуть губы, в итоге облизываю кончик его пальца.
Кир отдергивает руку, будто обжегся.
Легонько ударяет кулаком по двери над моей головой, приглушенно рыча:
— Аня, твою мать…
— Ого… — хихикаю в его лицо. — Чую запах серы…
Секунду смотрим друг на друга, а потом его губы накрывают мои.
Требовательно и с напором, но я уже привыкла к его повадкам, поэтому моментально сдаюсь. И это мой урок! Становлюсь такой податливой, какой только могу. Подстраиваюсь, но так, что он сам вынужден под меня подстраиваться, иначе из этого поцелуя получится полная фигня.
Он сдается…
Втянув в себя воздух, обнимает мое лицо ладонями, целуя так тягуче и медленно, что у меня опять, черт возьми, подгибаются колени!
Целует опять и опять…
Я умереть готова, лишь бы он не останавливался.
Кто у нас сейчас главный, уже не понимаю.
Тянусь вверх, обнимая его за шею.
Ладони Кира сжимают мою попу под дубленкой.
Так тесно, что кожа плавится даже через джинсы.
Когда заканчивается воздух, отрываюсь от его губ, делая жадный вдох полной грудью.
В его кармане настойчиво звонит телефон. Звонит уже давно.
Кир кусает мою шею, носом отодвинув ворот водолазки. Всасывает кожу, и я, постанывая, безвольно повисаю на несгибаемых широких плечах.
— Блять… — шепчет, сдавив рукой мою талию и упираясь в дверь свободной ладонью.
— Фу… как некрасиво… — пеняю полупьяно.
— Блять, — повторяет с расстановкой.
Вдохнув у его шеи, разжимаю руки и сползаю пятками на крыльцо.
Это мелочно и все такое, но теперь… теперь я готова отпустить его в Новогоднюю ночь без объяснений и каких-то выяснений. Моя внутренняя обида растворяется в воздухе, пока Дубцов тихо дышит в мою шею, бормоча:
— Завтра позвоню
— Угу… — Ползу руками вниз по его парке. — У тебя… телефон…
Сделав очень глубокий вдох, мой парень выпрямляется и убирает ладони с моих ягодиц. Только в этот момент я понимаю, как сильно он их сжимал! Так, что у меня между ног тянет, и хочется всхлипнуть.
— Позвоню утром, — повторяет Кир, отступая на одну ступеньку вниз и игнорируя ор блэк метала в своем кармане..
— Угу… — Наблюдаю за ним, прижав ладони к двери.
— Сама донесешь? — Кивает на пакеты, спустившись еще на три ступеньки.
— Угу… — Смотрю на него сверху вниз.
В три шага дойдя до калитки, оборачивается со словами:
— Утром позвоню.
— Угу… — Смотрю на него неподвижно.
— Пока. — Выходит, оставляя меня одну.
Тишину улицы рассекает звук двигателя его машины. Она прикольная на вид, этим я не боюсь с ним поделиться. Слышу, как визжат шины, прокручивая снег. Звуки становятся все дальше и дальше, а я трепещу, потому что с постыдным волнением знаю, что обнаружу, когда проверю себя между ног.
Я буду влажная! Настолько, что в первый раз офигела.
Что он подумает, если об этом узнает?
Ловя последнее эхо, со вздохом разворачиваюсь и открываю дверь.
— Максим Борисович! — зову, входя в дом.
— Есть такой, — отзывается из кухни дед.
Вспомнив про пакеты, спускаюсь с крыльца и тащу их наверх.
Разувшись, снимаю дубленку и вешаю ее рядом с дедовым пальто.
Медленно плетусь по коридору, задумчиво обрисовывая пальцами узоры на обоях.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Дед… — зову, наблюдая за тем, как он колдует над своим фирменным мясным рулетом.
— Дед? — возвращает на нос очки, всматриваясь в меня.
— Как называется, когда ты очень счастлив, но при этом тебе мало? — спрашиваю, смотря на него из-за угла.
— В твоем случае, это имя нарицательное, полагаю? — замечает, качая головой.
Глава 32
Кирилл
— Еще положить?
— Хватит, ба, — давлюсь оливьешкой, стирая языком майонез из уголка губ. — Не резиновый я…
Ее рука ерошит мои волосы. Рука у нее легка, за годы ничего не поменялось.
— Ты будто похудел, — цокает, сгружая в мою тарелку картошку.
Такой еды в своем доме не видел с прошлого Нового года.
— Показалось тебе. — Запиваю все грейпфрутовым соком, чтобы в ходе химической реакции просто растворить в желудке все то, что успел сожрать.
На самом деле, у меня прибавка в весе за счет увеличения мышечной массы. С тех пор, как начал играть в хоккей, в качалке железо таскаю, как одержимый.
— Я тебя с пеленок знаю, молодой человек, — фыркает бабуля. — У тебя щеки впали.
— Ладно, впали. — Соглашаюсь, отодвигая тарелку куда подальше.
Спорить-то все равно бесполезно.
Все мое детство прошло в ее доме. Мать строила карьеру, про отца вообще молчу. У него ее нос. И глаза. Я на их породу не похож. Я вроде как на мать похож.
В кармане вибрирует телефон.
Это Стас. Отец бесится, когда за столом мелькает мой телефон, но у меня были планы на эту ночь, поэтому встаю из-за стола, собираясь принять звонок.
— Ты куда? — поднимает отец на меня глаза. — У нас ужин. Мы общаемся. Сядь на место. — Тычет подбородком на мой стул.
Стискиваю челюсть так, чтобы со злости не сболтнуть какого-нибудь дерьма.
Объективно говоря, наш ужин себя изжил. В час ночи вести активные беседы нет желания ни у бабули, ни у матери, ни у меня. Единственное мое желание — свалить из дома и покурить кальяна в клубешнике. В компании друзей, знакомых и прочего народа, потому что вот так организованно мы не выбирались никуда уже хренову тучу лет, а долгое отсутствие бессмысленных расслабляющих мероприятий плохо сказывается на моей психике.
Я просто хочу оттянуться. Сегодня и до утра.
Мое молчание вызывает звенящую тишину над столом. Пока я молчу, мечась между желанием послать на хер собственного отца со всеми вытекающими последствиями и желанием не лезть в бутылку, он наблюдает за мной с терпением, будто ждет, что же все-таки я предпочту.
На помощь приходит Ба.
Нахмурив брови, смотрит то на меня, то на отца.
— Пусть идет, — говорит, махнув рукой. — У него же планы наверное. Не с нами же ему до утра сидеть.
— Пока его здесь кормят и содержат, может и посидеть, — бросает отец, чем вызывает в душе очередной протест.
Я никогда не считал, что жру и существую бесполезным камнем на чьей-то шее.
Я имею право на все, что меня окружает по праву своего рождения, и эту уверенность он не отнимет у меня, даже если будет доказывать с искрами из задницы. Все имущество бабули завещано мне, и мне не пришлось делать для этого что-то исключительно особенное. Она просто сделала это для меня.
Даже сквозь юношеский пофигизм я… оценил этот жест. Это как сговор между нами… ближе нее у меня только мама…
С учетом того, что у меня хренова туча родственников по отцовской линии, претендентов на наследство достаточно, хоть ее имущество нельзя назвать королевским. Оно далеко не королевское. Тем не менее, она выбрала меня, сказав, что это ее воля и все такое. Я бы сделал для нее не меньше, если бы мог.
— Кирилл… — подает напряженно-просящий голос мать. — Присядь. Когда еще соберемся.
— Пусть идет. — Голос Ба звучит, как удар молота по наковальне.
