— Ну, пока что у тебя нет повода для ревности. Я тебе верна, но если ты дашь повод, берегись, — болтала она глупости, которые Рико уже столько раз слышал от других девушек. — Знаешь, я хотела бы куда-нибудь поехать с тобой, — неожиданно сказала Моника.
— Куда?
— Не знаю. Ты часто ездишь то туда, то сюда. Возьми меня с собой.
— С большим удовольствием. К примеру, в воскресенье на прогулку по берегам Комо. Согласна?
— Почему бы нет? — ответила она несколько разочарованно. — Я думала, что мы могли бы поехать в Париж или Лондон…
— Конечно, могли бы. Однако я ведь езжу на день, в крайнем случае на два, времени ни на что не хватает. Если я найду несколько свободных дней, то обязательно предложу тебе такое путешествие.
— Я надеюсь на это, Рико. Почему ты вытаскиваешь бумаги? У тебя еще есть работа?
— Что делать…
— Выходит, я тебе мешаю. Мне совестно. Я думала, что мы сходим куда-нибудь поужинать, но и…
— Прости, дорогая. — Ему хотелось как можно скорее выставить ее за дверь, но ему нужен был повод. Проще всего было вытащить из папки официальные бумаги. — Я очень хотел бы, чтобы у меня оставалось больше времени для тебя, — добавил он неискренне.
— Тебе дать что-нибудь выпить? — Она старалась казаться заботливой, хотя в глубине души была вне себя от злости. Ведь невооруженным глазом видно, что он не оказывает ей столько внимания, сколько оказывал раньше. Добился своего, и все?
— Ох, нет, спасибо, Моника. Если хочешь, возьми себе что-нибудь из холодильника и включи телевизор. Вдруг идет какой-нибудь интересный фильм. А мне придется…
— Знаю. Ведь я вижу, что ты занят. Пожалуй, я пойду.
В этот момент зазвенел звонок, и в прихожую ввалился Личио. Помахав Монике поднятой рукой, он сказал:
— Можем ехать.
Моника замерла у холодильника. Как же так? Или он должен работать дома, или ехать?
— Надо же, ведь я совершенно забыл! — довольно естественно воскликнул Рико. — И в самом деле, я должен встретить в аэропорту моего шефа! Спасибо тебе, Личио, иначе я совершил бы непростительную ошибку. — Он посмотрел на часы. — Ой, мы даже не успеем тебя подвезти.
— Не надо. Я приехала на машине. — Моника закрыла холодильник и, посмотрев на обоих мужчин, молча вышла.
— Обидчивая, да? — Личио улыбнулся, ковыряя в зубах, но улыбка гасла у него на лице по мере того, как он выслушивал упреки Рико.
— Какого черта, неужели ты не видел ее автомобиля? На кой мне такой телохранитель, в котором ни на грош нет наблюдательности. Нужно было позвонить, болван. Я здесь, понимаешь… Впрочем, ты все равно ничего не понимаешь. Как эти кретины из полиции, которые сегодня звонили. Видите ли, им придется прекратить дело о покушении! Говорят, вернутся к нему, когда появятся новые обстоятельства. Наверняка появятся, если ты будешь действовать так, как сегодня.
— Успокойся, Рико, ведь я ничего такого не сделал. Спугнул ее, это правда, но ведь ты же сам мне говорил, что она тебе до чертиков надоела.
— Не твое дело. Пошли.
Несмотря на свое душевное состояние, Моника отдавала себе в этом отчет, она не была такой уж наивной, чтобы не заметить разницы в поведении Рико. Со времени каникул на Сардинии многое изменилось, хотя с виду все оставалось как прежде. Больше того, Моника чувствовала, как Рико всеми силами заставляет себя делать вид, будто их отношения не изменились. Если он заставляет себя, если в этом союзе появилось что-то искусственное — а так оно и есть на самом деле, — то надо уметь делать выводы. Но не окончательные, ведь она не могла ошибиться в Рико. Единственное, что ей теперь надо делать, это говорить, будто у нее нет времени, под любым предлогом отказываться от встреч с ним. Пусть он звонит, пытается увидеть ее. Если это не поможет, тогда все станет ясно, хотя потерять его ей будет невероятно тяжело.
Отец был уже дома. Он работал в кабинете, хотя только что вернулся из Рима и должен был отдыхать. Рим занимает у него все больше времени, домой он возвращается раз в неделю, на день, самое большее на два. Когда отец войдет в правительство, ему придется постоянно жить в Риме. Ведь никто еще не видел министра, который ездит на работу из Милана.
— Ты не хочешь немного отдохнуть? — спросила она отца, здороваясь. — С работы на работу, самолет, автомобиль, конференция. Ты себя убиваешь, папа.
Пирелли улыбнулся, прижал ее голову к груди и отодвинул бумаги.
— А что ты предлагаешь?
— Pizzeria Porta Veneziana[18]. Ты согласен?
Он взглянул на часы. Было десять вечера, время ужина, когда миллионы людей заполняли пиццерии и рестораны Апеннинского полуострова, а также нескольких средиземноморских островов.
— Поехали, — решил он.
В машине сенатор сказал:
— Молодец, дочь. Действительно, нельзя работать словно ты автомат. Чувствую, что в последнее время я мало уделял тебе внимания. С Рико все в порядке?
— Да. Занят почти, так же, как ты, но мы все же видимся. В университете тоже спокойно, если не считать плакатов и листовок, на которые никто не обращает особого внимания. А ребята, которые придерживаются «красных» взглядов, не идут дальше листовок и плакатов. По существу их игры неопасны.
— Только бы терроризм не проник в университетские стены. Это был бы конец нашей цивилизации.
— Конец цивилизации! Его скорее следует ожидать совсем с другой стороны. Никто не может гарантировать, что атомное оружие не окажется в руках безумца. Что там бомбочки террористов, от которых гибнут единицы или даже несколько десятков человек! Почти невинная забава, с которой к тому же упорно борется полиция всех стран мира, по сравнению с тихими кабинетами политиков и военных, под охраной тех же полицейских, готовящих человечеству страшную катастрофу.
— Ну и ну! — засмеялся адвокат. — Моя дочь стоит на пороге большой политики и вдобавок занимает более радикальную позицию, чем ее собственный отец. Скажи мне, есть ли у меня шансы убедить тебя в правильности других взглядов?
— Тебе не надо меня убеждать. Ты хорошо знаешь, что я разделяю твои взгляды, впрочем, ведь ты же меня и воспитал. Но нельзя терять здравый смысл в оценке происходящего.
— Ты считаешь, что моя партия его теряет?
— Может быть. В последние годы это напоминает погоню за своим собственным хвостом. Вы никак не можете решиться изменить генеральную линию, отсюда кабинеты меняются чаще, чем растет цена на спагетти.
— Ты всерьез взялась за критику христианских демократов. — Пирелли не изменяло чувство юмора. — Я подумаю, не предложить ли твою кандидатуру в качестве советника правительства. Посмотри-ка, у нас будет где поставить машину.
Сенатор притормозил, увидев выезжающий с тротуара большой «Фиат-130», и быстро поставил машину на освободившееся место. До входа в пиццерию было несколько шагов. Уже много лет это была их любимая пиццерия, довольно старомодная, с печью, которая топилась дровами, и с выставленным для обозрения гостей столом, где по их заказам мастер готовил различные виды столь популярного в Италии блюда. Адвокат Пирелли с удовольствием ел там свою любимую пиццу.
Они вошли в зал. Сенатор дружески поздоровался с хозяином, который выскочил из-за прилавка, моментально вынес из подсобного помещения столик и стулья и поставил их на почетном месте перед своим рабочим столом. Тут же появилась литровая бутылка вина из собственного виноградника хозяина, а сам он немедленно взялся за приготовление двух тирренских лепешек.
Адвокат разлил вино и, попробовав его, сказал дочери:
— Я раздумываю над одной идеей, Моника. Ты сама видишь, что, оставаясь здесь, в Милане, мне тяжело справляться со всеми моими обязанностями. Милан как место для деятельности моей фирмы — город прекрасный, но достаточно раз в месяц приезжать сюда, чтобы присмотреть за делами. Короче говоря, я хотел бы продать наш дом и купить что-нибудь приличное в Риме. Но все зависит от тебя, я не хочу, чтобы ты не по своей воле меняла окружение и университет. Если ты хочешь окончить университет здесь, то, само собой разумеется, я не собираюсь заставлять тебя менять квартиру. Но все говорит о том, что мне придется постоянно находиться в столице.
— Хорошо, папа, что ты не хочешь решать за меня, но я не собираюсь одна жить в этом доме. Ты снимешь мне какую-нибудь квартирку, мне больше ничего не надо, а дом и в самом деле надо будет продать. Ты уже приглядел что-нибудь в Риме?
— Приглядел. Но один решать не буду, ты сама должна посмотреть дом.
— Ну, конечно. Раз мы там будем жить.
— Да, будем жить… Ты скоро выпорхнешь, дочка, выпорхнешь. Я теперь обречен на одиночество, и если бы не мое положение, дом был бы мне не нужен. Сколько с ним хлопот и расходов, все под присмотром чужих людей.
Моника погладила отца по руке.
— Ты один не останешься, папа, — сказала она серьезно. — Даже если я выйду замуж, ничто мне не помешает заботиться о тебе.
