Хрюк: Так это же не мы Маринку ножиком порезали – Витёк порезал?
Гера: Думаешь, Витёк наутро прочухается и со слезами благодарности на глазах признается, кто Маринку ножом пырнул? Ты припомни, припомни, что в то утро было – после того, как он витрины на стадионе поразбивал? Соображал Витёк что-нибудь или не соображал?
Хрюк: Ни фига не соображал.
Гера: Он наутро маму родную не признает, не то что факт убийства одноклассницы. И на кого, по-твоему, всезнающая прокуратура повесит хладный труп?
Хрюк (простодушно): На кого?
Гера: На тебя, толстый.
Хрюк (уязвленный до глубины души): А я здесь при чем? Я, когда напиваюсь, лежу смирно, никого не трогаю.
Гера: Эту версию ты будешь неубедительно излагать, сидя на жестком стульчаке под слепящими лучами прожектора, который направит тебе в глазное яблоко недоверчивый следователь. Маринка-то не подтвердит, что ее Витёк зарезал, а не ты. Дошло?
Колдобина отбегает к кустам, откуда проникновенно кричит вглубь острова, затаившегося и притихшего от ужаса:
Колдобина: Витя! Витенька! Вернись, пожалуйста, я тебя очень прошу!
Гера (оставшемуся у костра Хрюку): На Колдобину как на непредвзятую свидетельницу надежды мало… потому как большая любовь непредсказуема. Если с Витьком споется, показать может на кого угодно, хоть бы на тебя. Итого, два голоса против двух – крайне запутанная с точки зрения прокуратуры ситуация. А учитывая твою внешность завзятого громилы, неопределенность социального положения и кровавые отпечатки на орудии преступления…
К костру возвращается зареванная Колдобина.
Хрюк (смотрит на нее с подозрением. Затем его взгляд автоматически перемещается на бутылку водки): Мне нужно…
Гера: Хрюкнем, толстый, обязательно хрюкнем за упокой души. Это святое. Но прежде избавимся от трупа.
Колдобина: Как это – не поняла, – от трупа избавимся?
Гера: Ах, это ты, Колдобина?
Иронично всплескивает руками.
Извини, не заметил.
Колдобина (широко раскрывая глаза): Ты чего, Гера?
Гера: Я ничего. А ты, Колдобина, чего? Ты, кстати, на сколько собираешься своего Витька посадить? Если лет на пять только, так это убийство по неосторожности, а если на всю катушку – это уже преднамеренное.
Колдобина: Я? Посадить?
Становится жалкой и растерянной.
Гера: Извини, Колдобина, извини за проявленную душевную нечуткость. Ничего с твоим дорогим Витенькой не случится – я позабочусь. (Хрюку). Поднимай задницу, толстый, пошли могилу копать.
Хрюк: А потом?
Гера: Потом суп с котом. Не видели мы Маринку и не знаем, куда она делась. Не встречали на улице, и за нами она не увязывалась.
Хрюк: А копать чем?
Гера: В смысле?
Хрюк: Ну, яму чем копать? Лопаты у нас нету.
Гера: Да, признаюсь, тут я угодил впросак. Ладно, уговорил: если лопату захватить не догадались, будем топить. Топить даже надежней.
Колдобина, зажав руками рот, убегает в сторону берега.
Вот, женских истерик нам в решающую минуту не хватало.
Колдобина прибегает, сгибаясь под тяжестью двух кирпичей, обмотанных обрывками веревки. По всей видимости, раньше кирпичи использовались в качестве лодочного якоря.
Колдобина: Они на берегу валялись. Я, еще когда купалась, заметила.
Гера: А я было усомнился в широте женской привязанности. Нет, правду говорят: любовь творит чудеса. Молодец, Колдобина, хвалю – на том свете тебе зачтется.
Привязывает к ногам Маринки по кирпичу.
(Хрюку). Поволокли уже.
С трудом волокут труп в лодку.
Хрюк: Кирпичи надо было потом привязывать, в лодке.
Гера: Смотри-ка, Хрюк, дельные мысли, оказывается, и твою волосатую башку посещают. Ты, не помню, куда в свое время поступал?
Не в Инженерно-строительный?
С трудом залезают в лодку. Отталкиваются от берега, и Хрюк садится на весла. Луна заныривает в черную дыру, поэтому Колдобиной, стоящей на берегу, слышны только голоса: звуки на открытой воде хорошо разносятся.
Голос Геры (деловито, как надлежит капитану): Туда, туда держи.
Голос Хрюка: Куда?
Голос Геры: На стремнину.
Голос Хрюка (с детской обидой): Падла, падла Витёк. Проспится, прибью к чертовой матери. Лодку теперь от крови отмывать придется.
Голос Геры: Ничего, отмоешь, толстый. Греби веселей.
Голос Хрюка (опасливо): А если Маринка… труп, я хочу сказать… ну в общем, тело… за корягу зацепится?
Голос Геры: Лишь бы не всплыло.
Голос Хрюка: С кирпичами, это Колдобина хорошо придумала.
Голос Геры: Греби, не отвлекайся. Как на стремнину выплывем, сразу бросать будем. На стремнине глубина подходящая.
Голос Хрюка: Гера?
Голос Геры: Аюшки?
Голос Хрюка (еле слышно): А если… Маринка… еще живая?
Голос Геры (притворно разочарованным тоном): Ну наконец-то, догадался! Вставай, Маринка, вставай, боевая подруга! Нашему розыгрышу пришел конец – проницательный Хрюк обо всем догадался.
Молчаливые шлепки весел о воду.
Теперь убедился, фома неверующий? Не боись, не воскреснет.
Еще шлепки.
Голос Хрюка: Здесь, что ли? Течение вроде быстрое.
Голос Геры: Здесь, здесь. В этом живописном омуте наша бывшая одноклассница найдет последнее пристанище. Она была хорошим человеком, с ненасытной жаждой материнства, которая в конце концов ее и угробила. Зачем, зачем Маринка полезла останавливать психически неуравновешенного, вооруженного кухонным ножом медицинского работника, как будто это какой-нибудь несовершеннолетний сопляк, заигравшийся в песочнице? Это была непоправимая, приведшая к фатальному исходу ошибка, за последствия которой мы скорбим и отдуваемся. Принимай за ноги, толстый.
Голос Хрюка (очень испуганный): Гера, у нее туфля свалилась.
Голос Геры: И?..
Голос Хрюка: Может, один кирпич к туфле привязать, чтобы туфля тоже утонула?
Голос Геры: А что, несостоявшийся инженер-строитель, хвалю: принимай поздравления за техническое новаторство. Однако туфлю разрешаю выкинуть без кирпича. В качестве неопознанного водоплавающего объекта.
Голос Хрюка (с еще большим испугом): Я лучше обратно на ногу нацеплю.
Голос Геры: цепляй скорей, толстый, лодку течением сносит.
Голос Хрюка: Так что ли?
Голос Геры: Бросаем на раз-два-три. Раз… Ритмическая пауза. Два…
Вторая ритмическая пауза.
Три…
Голос Хрюка: А!
Голос Геры: Лодка, мать твою!
Колдобина смутно различает, как одна из фигур в лодке поскальзывается и, неловко взмахнув руками, переваливается за борт вслед за безжизненным Маринкиным телом. Облегченное судно на радостях черпает другим бортом, стряхивая с себя оставшуюся тщедушную фигуру, после чего, свободно разметав по воде весла, уплывает.
Колдобина: Мальчики! Мальчики!
Нет ей ответа. Река, несущая стремительные ночные воды, в этот момент страшна и пустынна.
Сцена 3
В какое-то непонятно какое неопределенных размеров помещение втискиваются две суматошно барахтающиеся фигуры: помельче – Геры, помассивней – Хрюка. Вокруг какие-то люди, напоминающие тени, какая-то теневая очередь, в общем черт знает что. Последней в очереди – девичья фигура с дыркой в животе. Это, несомненно, Маринка.
Но как она здесь оказалась и почему смотрит на приятелей с акцентированной неприязнью? Тоже непонятно.
Маринка: Чего-то вы быстро.
Хрюк: Ай!
Гера (Маринке): Ты здесь откуда? Перестаю осознавать происходящее.
Прекращает барахтанье.
Маринка: Оттуда же, откуда и вы. Сволочи! Предупреждала по-хорошему: не напивайтесь, как свиньи. А теперь что?
Плачет.
Мама этого не переживет.
Гера: Не понимаю. Что это такое? Мы же…
Хрюк: Гера, как это?
Гера: Так мы…
Маринка: Вот именно.
Гера: Неужели это правда? (Восторженно). Нет, я, конечно, всегда уважительно относился к религии, особенно после того, как на нее официальные гонения прекратились и за посещение церкви из комсомола выгонять перестали… Но чтобы такое… наяву… Признаюсь, на жизнь после жизни не рассчитывал – современная медицина меня об этом не предупреждала.
