Мужчина (взглядывая на дверной проем, втягивающий в себя очередные души): В то место, которое по христианской теологической традиции именуется адом и раем…
Гера: Ага.
Мужчина (подтягивая штаны): Вплоть до Страшного суда.
Гера: Короче, надолго. Ясненько. Вы мне не поясните, каким образом происходит распределение?
Мужчина: По итогам прошедшей жизни, разумеется.
Эзотерика довольно единодушна в том, что касается положительных и отрицательных качеств человека: не укради, не возжелай жены ближнего, не убий…
Гера (хмурится): Не убий, вы сказали? А как насчет убийства по неосторожности или, скажем, сокрытия улик? Представим гипотетическую ситуацию: один приятель убил по неосторожности, а другой приятель – из чисто дружеских побуждений, естественно, – помог скрыть улики.
Мужчина: Это вряд ли приветствуется.
Гера: И у людей, виновных в подобных проступках, шансы угодить в ад?
Мужчина: Безусловно, хотя их страдания окажутся несоизмеримы со страданиями тех, кто убивал сознательно. Слышали про ступени ада? Не поручусь, конечно, за каждый отдельный случай – все решают праведники.
Гера: Стоп-стоп-стоп. При чем здесь праведники? Какие такие праведники? Разве распределение происходит не решением (показывает пальцем вверх)… ну, его… (смущенно откашливается)… Создателя всего сущего…
Мужчина: Вы, молодой человек, путаете Страшный суд, осуществляемый Демиургом, с предварительным распределением в рай и ад, выполняемым праведниками. Предварительное слушание осуществляется праведниками, назначаемыми Демиургом.
Гера: Понимаю, понимаю, это вроде присяжных заседателей. Большая загруженность Демиурга текущей работой: создание там новых миров, починка старых… И что же, эти назначенные праведники прокрутят нашу жизнь, решая, кому уготованы вечные муки, а кому блаженство?
Мужчина: Скорее, они будут основываться на наших же показаниях. Праведники – превосходные физиономисты, по ответам способные распознать чистоту души, требуемое для нее местопребывание.
Гера: Они будут задавать вопросы, а мы отвечать? Что-то вроде экзамена?
Мужчина: Почему нет? Философский принцип «все во всем» позволяет реконструировать целое по самой малой его части. Праведнику достаточно выслушать рассказ, к примеру, о вашей кончине, чтобы понять, с кем имеет дело. Именно поэтому – заключаю хотя бы из того, что в дверь втягивается одновременно несколько душ, – слушание происходит одновременно для нескольких человек, связанных общими причинами жизни и смерти. Так проще установить объективную картину.
Гера: Рядом с вами никого нет…
Мужчина (подтягивая штаны): Потому что – на кой ляд они мне сдались? Имманентным эквивалентом трансцендентальности до-бытия…
Гера: Да, да, я понял. А скажите, пожалуйста, разве наша жизнь не записывается на небесах? Ну, вроде как на катушку или жесткий компьютерный диск?
Мужчина: Да где же столько компьютерных дисков взять, чтобы на них вся информация о мироздании поместилась?
Гера: До свидания, вы мне очень помогли.
Мужчина трогает недельную щетину на подбородке и подтягивает тренировочные штаны. Потом впадает в задумчивость, заставляющую окружающий мир эманировать в чистой интеллигибельности. Кому-то может не понравиться, а автору «Начал темной и светлой сторон бытия» и «Экуменистической теодицеи с двенадцатью примечаниями» – самое оно.
Сцена 5
Гера возвращается, переполненный впечатлениями.
Хрюк: Почему так долго?
Гера: Общался с полезными людьми. Знаешь, Хрюк, какая занятная картина вырисовывается? Это не рай, а всего лишь распределитель, причем распределение будет осуществляться некими назначенными Демиургом праведниками. Праведники допросят нас об обстоятельствах гибели и, основываясь на ответе, распределят в ад или в рай. Но не навсегда – только до Страшного суда. А вот на Страшном суде держись: выносить решение будет лично Демиург.
Хрюк: А кто такой Демиург, Гера?
Маринка: Это все равно что Бог.
Гера: Точно.
Хрюк: И если я плохо себя вел, я попаду в ад?
Гера: Ага.
Хрюк заметно раскисает, бормоча:
Хрюк: Зачем же в ад? Мне и тут нормально…
Маринка: Жалко, Витёк вместе с вами не утонул. Идиот проклятый!
Вытирает слезы. В это время несколько неожиданных слезинок скатываются и по толстым щекам Хрюка.
Гера (оторопело): Хрюк, ты чего?
Хрюк: Теперь я попаду в ад. Знаешь, Гера, я никому не рассказывал, это давно было. Я тогда маленький был, ходил в детский сад и там подружился с одной девочкой по имени Катенька. Мы с Катенькой очень крепко дружили, играли в кубики и на прогулках вместе держались. И вот однажды в нашу группу из другого детского садика перевели мальчика по имени Виталик. Я с Виталиком тоже подружился, но однажды – на второй или на третий день нашей дружбы – новый друг спросил меня, зачем я вожусь с девчонкой. Я ответил: «Ну и что, что вожусь?». А Виталик сказал, что мальчику водиться с девчонкой нельзя, потому что над ним будут смеяться. Я послушался Виталика, и когда Катенька подошла ко мне с лопаткой в руке – наверное, хотела поиграть в кулички, – сильно ее толкнул, так что Катеньку упала в песочницу.
Гера: И что?
Хрюк: Я вот сейчас думаю: зачем я толкнул Катеньку в песочницу? Если бы мне сказали, что я попаду за это в ад, я бы не стал толкаться.
Гера: Таких закоренелых грешников, как ты, Хрюк, еще поискать!
Хрюк: Потом, правда, Катенька поднялась на ноги и ударила меня лопаткой по лицу. У меня все лицо оказалось залито кровью, пришлось двенадцать швов накладывать. Правый глаз после этого плохо видит. Но все равно, я ведь первый Катеньку толкнул. Если бы я не послушал Виталика, не пришлось бы мне теперь гореть в аду. Как ты думаешь, а?
Гера: Жуткая история.
Поблизости раздается легкий хлопок.
Хрюк: Гера…
Маринка (всхлипывая): Еще кто-то умер.
Гера: Снова перестаю что-либо понимать. Мужик в тренировочных штанах сказал: рядом находятся души, связанные обстоятельствами общей гибели. Кто к нам в гости пожаловал?
Из темноты земной жизни кто-то к ним направляется. Гера, Хрюк и Маринка, ничего подобного не ожидавшие, наблюдают, затаив дыхание.
Это же…
Душа приближается и оказывается их старым знакомым Витьком.
Хрюк: Ты?
Гера: Витёк, старина, и ты здесь? Сколь радостно средь толпы народной встретить соратника по учебе!
Витёк: А? Что?
Гера (показывая остальным на колбасный нож, торчащий из Витькова живота): Батюшки, тот самый, которым Маринку зарезали. Да что же это такое делается сегодня, прямо какая-то ночь длинных ножей! Кто же тебя так, бедолага, ведь на острове никого из посторонних не было? Неужели Колдобина? Догадываюсь, догадываюсь. Слабые девичьи нер вы не выдержали эмоционального перенапряжения, и Колдобина с криком: «Все кончено, Витя, любимый!» – пронзила тебя кинжалом.
Витёк: Я, когда очухался, смотрю: кругом лес. Пошел вас искать. Гляжу, Колдобина у костра сидит и горько так, безутешно рыдает. Дай-ка, думаю, ее попугаю, а то больно грустная. Подкрался потихоньку со спины, как шутки ради обхвачу ее за плечи, как заору во весь голос…
Гера: Да, представляю радость Колдобиной от такой шутки.
Витёк: …а эта дура возьми, да и ударь меня ножом в живот, зараза. Совсем сбрендила. От неразделенной любви, что ли?
Гера: Или шутка показалась слишком остроумной.
Маринка: Убийца! Убийца!
Бросается на Витька, пытаясь дать ему пощечину.
Витёк (очумело): Ты чего, Марин?
Маринка: Ты хоть помнишь, что сделал, чучело? Ты же меня зарезал!
Витёк: Я? Тебя?
Гера (Хрюку, с печальным философским осознанием собственной правоты): Теперь понял, толстый, отчего с прокуратурой связываться не стоило? Я сразу предупредил.
Хрюк: Ну, не знаю… Так, что ли, лучше получилось?
Маринка (Витьку): Меня! Меня зарезал! Это, по-твоему, кто сделал?
Показывает на кровоточащую дырку в животе, аналогичную Витьковой.
Витёк: Спокуха! Меня самого чуть не пришили.
Маринка: Ах ты…
Снова бросается на Витька.
Гера: Полегче, полегче, однокашники. Разумеется, Маринка недовольна поведением Витька, однако Витёк тоже свое получил, и напрасно он подчеркивает: чуть не пришили. Пришили, пришили, Витёк, и тебя тоже за милую душу…
