неожиданности едва не роняю флакон в раковину.
– Только не дергай сильно ручку, когда будешь спускать, ладно? У меня проблема с запорным клапаном.
– Конечно, – говорю я. – Спасибо, что предупредили.
Внезапно меня охватывает острая злость на себя за то, что сунула нос в чужую аптечку, снова взялась за старое. У меня такое чувство, как будто Митци поймала меня с поличным. Это все кофе. Не надо было вообще его пить. Я возвращаю пузырек на место, открываю воду и пью большими глотками прямо из-под крана, надеясь разбавить токсины, циркулирующие по моему организму. Позорище какое – девятнадцать месяцев держаться, а потом залезть в аптечку к пожилой женщине! Что со мной вообще такое? Я спускаю воду и убеждаюсь, что запорный клапан встал на место и из бачка не подтекает.
Когда я возвращаюсь на кухню, Митци ждет меня за столом с деревянной доской, на которой написаны какие-то цифры и буквы. До меня доходит, что это спиритическая доска, но она ничем не напоминает хлипкие картонные наборы для спиритических сеансов, какими мы с подружками развлекались в детстве, когда ночевали друг у друга. Это массивная кленовая плита, на которую нанесены какие-то загадочные символы. Она куда больше походит на колоду для рубки мяса, нежели на игрушку.
– Вот что я думаю, – говорит Митци. – Если этот дух что-то хочет нам рассказать, давай уберем посредника. Обойдем Тедди и вступим с ней в контакт напрямую.
– Вы имеете в виду что-то вроде спиритического сеанса?
– Я предпочитаю термин «встреча». Но только не здесь. Результат будет лучше, если мы проведем ее в твоем коттедже. Завтра сможешь?
– Мне надо приглядывать за Тедди.
– Ну да, точно, нам необходимо участие Тедди. Этот дух привязался к нему. Наши шансы вступить с ним в контакт будут выше, если с нами будет Тедди.
– Ни в коем случае. Митци, это невозможно.
– Почему?
– Его родители меня убьют.
– Я с ними поговорю.
– Нет, нет и нет, – твержу я, чувствуя, как в моем голосе прорезаются панические нотки. – Вы обещали ничего им не говорить. Пожалуйста, Митци, я не могу потерять эту работу!
– Что ты так распереживалась?
Я рассказываю ей о Правилах дома, с которыми меня ознакомили на собеседовании, – что меня наняли для того, чтобы я прививала ребенку научную картину мира, а не религиозные взгляды и суеверия.
– Я не могу взять Тедди с собой на спиритический сеанс. Я даже «слава богу» или «не дай бог» не могу произнести в его присутствии.
Митци тычет в рисунки пальцем.
– Эти картинки – это ненормально, милая. В этом доме творится что-то странное.
Я забираю рисунки, сую их обратно в сумку и благодарю ее за кофе. Пульс у меня снова начинает частить – сердце опять колотится как ненормальное. Я говорю Митци спасибо за совет и открываю заднюю дверь, чтобы идти.
– Только ничего им не говорите, хорошо? Я очень надеюсь, что вы сохраните наш разговор в тайне.
Митци накрывает спиритическую доску чехлом из черного бархата.
– Если ты передумаешь, мое предложение остается в силе. А я более чем уверена, что ты передумаешь.
Я возвращаюсь к себе к восьми вечера. В четыре утра я все еще не сплю. Сна ни в одном глазу. Пить кофе было огромной ошибкой. Я пробую все обычные хитрости – глубоко дышу, выпиваю стакан теплого молока, принимаю горячий душ, – но ничего не помогает. Комариный писк не дает мне покоя, и единственный способ заставить его утихнуть – это натянуть одеяло на голову, оставив торчать наружу голые ноги. Я страшно разочарована в себе. Как я могла залезть в эту чертову аптечку?! Я ворочаюсь с боку на бок, бесконечно возвращаясь мыслями к тем двум минутам, которые провела у Митци в ванной, и пытаясь понять, в какой момент мой мозг переключился на автопилот. Я-то думала, что научилась держать свое пагубное пристрастие в узде, но, по всей видимости, я по-прежнему все та же Мэллори, ради дозы готовая на что угодно, обшаривающая чужие аптечки в поисках «колес».
Просыпаюсь я от звонка будильника в семь утра с мутной головой и чувством острого стыда за свое поведение – и полная решимости не позволить такому повториться.
Никакого больше кофе, никогда в жизни.
Никакой больше одержимости рисунками.
И никаких больше разговоров об Энни Барретт.
К счастью, когда я прихожу в большой дом, там назревает новый кризис, так что я могу отвлечься от своих мыслей. Пропали любимые угольные карандаши Тедди, и он нигде не может их найти. Мы идем в художественный магазин за новой коробкой, и, как только возвращаемся домой, он спешит к себе на второй этаж на тихий час. Бессонная ночь все еще напоминает о себе усталостью, и я иду в кабинет и падаю на диван, собираясь лишь немного полежать с закрытыми глазами, – и снова прихожу в себя оттого, что Тедди трясет меня за плечо.
– Ты опять спала!
Я вскакиваю на ноги.
– Прости, Тедди-медведик.
– Мы пойдем плавать?
– Обязательно. Беги переодевайся.
Я чувствую себя в миллион раз лучше. Дневной сон подзарядил меня, вернул к нормальному состоянию. Тедди несется наверх переодеваться, и я вижу, что на кофейном столике лицом вниз лежит новый рисунок, который он успел за это время нарисовать. Я знаю, что мне следовало бы там его и оставить. Пусть бы его родители сами разбирались. Но я ничего не могу с собой поделать. Любопытство берет верх. Я переворачиваю лист бумаги, и это становится последней каплей.
Слушайте, я знаю, что родители бывают самые разные: либеральные и консервативные, атеисты и религиозные, гиперопекающие, трудоголики и неисправимо токсичные. И у всех этих родителей могут быть абсолютно полярные идеи относительно того, как правильно воспитывать детей. Но когда я смотрю на картинку и вижу на ней Аню с зажмуренными глазами и чьи-то руки, сжимающие ее горло, – думаю, тут все родители согласятся, что это уже что-то совершенно за гранью допустимого.
9
Каролина возвращается с работы в пять тридцать, и я сопротивляюсь искушению выложить ей все, едва она переступает через порог. Ей не до того, голова у нее занята совершенно другими вещами, ей нужно поздороваться с сыном и начать готовить ужин. Так что, когда она спрашивает, как прошел наш день, я лишь улыбаюсь и говорю, что все в порядке.
Я выхожу на пробежку, но последствия бессонной ночи все еще дают о себе знать, и через полчаса я сдаюсь. На обратном пути я прохожу мимо Цветочного замка, но ни Адриана, ни его родителей нигде не видно. Я иду домой и принимаю душ, потом разогреваю себе в микроволновке замороженный буррито и пытаюсь отвлечься на какой-нибудь холлмарковский фильм. Но сосредоточиться не получается. Я продолжаю снова и снова возвращаться мыслями к последнему рисунку, на котором
