Пророчица, был таким же, как и все мои ровесники. Я кутил и веселился, я преклонял колено перед Афродитой, любил женщин и был любим на час. Затем в поисках продвижения по службе я вместе с братом поступил на службу к фараону... Дальнейшее тебе наверняка известно.
Я кивнула, и он продолжил:
— В поисках искупления я прибыл на остров Филы, где исповедовался и принес первые клятвы. Ночью меня привели в святилище к алтарю, чтобы я увидел образ богини, и оставили там одного. Я увидел тот святой образ в полумраке... О! До чего же она была восхитительна!
Тут я вздрогнула и пристально вгляделась в лицо Калликрата, гадая, как много он знает или о сколь многом догадывается.
— Не знаю даже, как объяснить... Что-то вдруг словно бы снизошло на меня, Пророчица, потому что в то мгновение я узрел ее, которую боготворила душа моя; ее, с которой она должна была соединиться. Все было так, словно в памяти моей воскресло воспоминание, прилетевшее издалека, и одновременно зажглась надежда. Та Сила, что овладела мной, заставила меня склонить голову, для того чтобы поцеловать образ богини и тем самым поднести в дар ей свою душу. Богиня также склонила голову, и наши губы встретились, и... О, ее губы напоминали губы земной женщины, только были слаще, много, много слаще....
— Владычица Исида способна предстать в любом образе, жрец. Однако не думай, что она забывает о даре, который ей было угодно принять. С того момента ты дал обет и поклялся вечно служить ей, и, бесспорно, настанет день, когда она в том или ином образе востребует тебя... если ты останешься верен ей, о жрец.
— С тех пор минули годы, — продолжал Калликрат. — Я оставался верен Исиде. Судьба привела меня сюда, в Мемфис, и в этом храме я увидел тебя, святая Пророчица, и научился поклоняться тебе издалека, не телом, но духом, поскольку для меня ты была и есть та, кого чернь называет Исида, сошедшая на землю, и тот образ твой навсегда запечатлен в моей памяти, такой же, как сейчас, образ божества, чьи губы встретились с моими в храме на острове Филы. Быть может, сама ты об этом не ведала, но я всей душой своей поклонялся тебе.
Я, Айша, оставалась безмолвной, прижавшись спиной к колонне: меня охватила такая слабость, что я готова была вот-вот упасть. Однако же — пусть мстительные боги зачтут мне сей добродетельный поступок — я не выдала себя и даже не намекнула Калликрату, что именно я исполнила тогда в храме роль Исиды.
— Похвально, — произнесла я несколько мгновений спустя. — И несомненно, в должный час Исида отблагодарит своего верного слугу. Но что же гложет тебя, жрец? В духовной любви к богине нет преступления.
— Все так, Пророчица. Но что, если тот, кто любит богиню всей душой и присягнул навеки ей одной, поклявшись хранить целомудрие, полюбит женщину плотью своей и тем самым предаст и Небеса, и собственную душу?
— Тогда, жрец, — ответила я едва слышно, — боюсь, у этого человека мало шансов на прощение. Однако для тех, кто устоит и откажется от искушения, прощение возможно. Только нужно повести себя решительно и отказаться, пока еще есть время.
— Легко сказать, да трудно сделать, — вздохнул он. — Как отказаться от той, которая, зажав твое сердце в руке, сокрушает его; от той, чьи глаза подобны путеводным звездам, влекущим к себе путника; от той, чье дыхание словно аромат розы, а губы словно мед; от той, что управляет желаниями мужчины, как искусный возница своей колесницей; от той, которой прежде тоже были принесены клятвы, какие юноша дает девушке в первом безумии плоти? Богини далеко, а простая смертная женщина рядом; к тому же на земле существует закон, который даже пророчица в состоянии понять: клятвы, слетевшие с губ мужчины, нельзя нарушать ради спасения собственной души.
— Эти доводы стары как мир, — возразила я. — Из века в век эхо их отголосков отражают крыши храмов Афродиты и Астарты, однако Исида их не принимает. Плоть дана людям, чтобы они научились отвергать и подавлять ее; дух же дан людям, дабы они научились воспарять на его крыльях. Покаяние все еще возможно, и после него приходит Исправление, а затем — Прощение.
Калликрат ненадолго задумался, а затем сказал:
— Пророчица, я раскаиваюсь. Да, я раскаиваюсь и желаю, когда настанет мой последний час, воссоединиться с богиней, имеющей облик того самого божества, которое я видел в храме на острове Филы. Да, с ней, и ни с кем иным. Но как могу исправиться я, лев, попавшийся в западню — да, в сеть, сплетенную из волос женщины?
Я вгляделась в лицо Калликрата, увидела, сколь глубоко он встревожен, и поняла, что этот человек говорил чистую правду. Затем я ответила:
— Мудрая птица избегает раскрытого силка — она видит его издалека. Завтра на заре святой Нут отплывает на север, чтобы встретиться с послами персов. Старец надеется, что ему удастся договориться с захватчиками и выкупить храмы Исиды, спасти их от гнева Оха. Поедешь ли ты с Нутом, ни слова при этом не проронив как о его, так и о своей цели? Если да, то, быть может, ту богиню, чьи губы встретились с твоими в храме на острове Филы, ты найдешь... здесь или где-то еще.
Он немного подумал и пробормотал:
— Трудно решиться, очень трудно, и все же я поеду... да, дух выше низменной плоти.
Когда он говорил это, мимо нас внезапно пронеслась высокая женщина — она выбежала из тени и вновь скрылась в ней, но я, решив, что это одна из тех жриц, чьей обязанностью было в этот час наблюдать за внутренним храмом, не обратила на нее внимания. А Калликрат, заплутавший в своих мыслях, едва ли заметил ее.
Глава XIV.
БАГОЙ
В ту ночь мой наставник Нут пришел попрощаться:
— Я отправляюсь на север, как мне приказали свыше, дабы попытаться сохранить храмы Исиды и жизни ее служителей. Не знаю, когда я вернусь и вернусь ли вообще, а потому, дочь моя по духу, мне горько расставаться с тобой в это тревожное время. Однако воля богов такова, что ты не можешь сопровождать меня, но должна оставаться здесь. В утешение себе узнай две вещи. Во-первых, никто не причинит тебе вреда, как я уже говорил прежде;
